Адептка Эмили - Жданова Алиса. Страница 24

– Я собран! – испуганно проблеял Том и, кое-как вырвавшись, отскочил на несколько шагов назад.

– Я не вам, а себе, – отмахнулся преподаватель и вдруг действительно взял себя в руки. – Так, адепты, у нас мало времени! – деловито произнес Ферро. – Фестиваль перенесли, и я уверен, что без Академии менестрелей тут не обошлось. Что еще хуже – я узнал, какой они ставят спектакль, и это… – Ферро сделал глубокий вдох, собираясь с силами, и продолжил: – Это тоже «Ромео и Джульетта». Их руководитель, Саббини, несомненно, сделал это назло мне! Интересно, откуда он узнал, что мы готовим?

Тут профессор обвел всех подозрительным взором, но мы только недоуменно переглянулись. Не прекращая сверлить нас недоверчивым взглядом, преподаватель продолжил:

– В общем, с этого дня репетируем без перерыва. Подключаем иллюзию. Предлагаю вам жить в своих ролях и спать в костюмах. С этого момента ты, – он ткнул пальцем в Хэйвуда, и тот заломил бровь, – не адепт Хэйвуд и будущий герцог, а влюбленный Ромео. А ты, – он перевел палец на Генри, – его соперник, граф Парис, который стремится вырвать свою женщину из его лап. Ты же, – палец переместился на меня, – нежная Джульетта, которая готова умереть ради любви. Я больше не хочу видеть ваши размолвки и раздоры! – гаркнул он так, что эхо разнеслось по всему залу. – Я хочу видеть любовь, ревность и ненависть, надежду и отчаяние, и я выжму это из вас, не будь я Густав Ферро, – закончил профессор почти зловеще. – В этот раз я увезу приз в Академию магии, а Саббини уйдет ни с чем, – добавил он себе под нос и, снова переводя взгляд на нас, рявкнул: – Вы еще тут? А ну-ка марш переодеваться в костюмы!

Должным образом устрашенные, мы понеслись переодеваться. Я, облачаясь в платье в облюбованной мною ранее кладовке, думала, что все это смахивает на личную вражду. Видимо, этот Саббини, художественный руководитель театра Академии менестрелей, чем-то очень насолил нашему куратору.

Возможно, вражда между двумя театральными руководителями и была личной, но страдать из-за нее почему-то пришлось нам. В этот день профессор Ферро отпустил нас так поздно, что мы опоздали на ужин, и пришлось выбирать из оставшихся блюд. Конечно же, осталось самое невкусное.

Как преподаватель и обещал, он подключил иллюзию. Я тут же поняла, почему он так сокрушался, что среди адептов нет магов-иллюзионистов. Стоило нам встать на свои места и начать репетировать, как вдруг пространство подернулось дымкой, и все вокруг мгновенно преобразилось. Вместо сцены и плохо намалеванных деревянных декораций появились улицы старинного города, яркое голубое небо над головами и замок вдали. Где-то щебетали птицы, и у меня создалось полное ощущение того, что мы перенеслись в залитую ласковым солнцем Верону. Всю эту иллюзию поддерживал профессор Ферро в одиночку, и у меня захватило дух от мысли, что могли бы сделать два или три мага с подобными способностями.

Однако дальше все стало сложнее. При любом намеке на драматичный момент профессор запускал дым – в прямом смысле. Он почему-то считал, что дым значительно улучшает любую сцену. Из-за этого в первый вечер я чуть не упала, запнувшись о кусок декорации: находить путь среди густых белых клубов было проблематично. Вдобавок после репетиции преподаватель разрешил нам переодеться в свои вещи лишь после долгих уговоров. Он на полном серьезе решил, что мы сыграем лучше, если проведем все дни до спектакля в образах своих героев. Только наши совместные заверения в том, что мы обязательно все порвем и испачкаем, побудили Ферро изменить свое решение.

– В прошлом году он тоже так всех третировал, – поделился Томас, когда мы наконец оказались за пределами театра и налегли на скудный ужин. – От него под конец семестра уже все просто прятались. Поэтому никто и не хочет вступать в его театральный кружок: боятся оказаться на месяц в костюме какой-нибудь феечки или вовсе лошади.

Впечатлившись тем, что мне еще, оказывается, повезло – хотя бы не изображаю лошадь, – я пропустила мимо ушей дальнейшие рассказы Томаса, а зря. Потому что с каждым днем профессор Ферро все свирепел и действительно выжимал из нас все соки, и я оказалась к этому морально не готова. Хотя разве можно подготовиться к тому, что перед особо душещипательной сценой тебе внезапно брызжут в глаза луковым соком из резиновой груши, чтобы страдания героини стали «достовернее»? Пока что достовернее стали лишь мои страдания, поэтому я молча скрипела зубами и мечтала, чтобы день выступления настал поскорее и мучения наконец закончились.

Хэйвуд, которому профессор уделял не меньше внимания, с каждым днем все больше раздражался. Это сильно отражалось на его манере игры, но наш театральный руководитель только радовался. Преподаватель повторял, что «такого накала страстей он еще не видел» и что «химия просто зашкаливает». После его слов Хэйвуд смотрел на меня таким убийственным взглядом, что мне хотелось спрятаться куда подальше.

– Прости, моя любовь, – насмешливо проговорил Хэйвуд, глядя на меня, когда мы репетировали сцену прощания Ромео и Джульетты. Дескать, какая тут нашлась любовь. Мы как раз прогоняли сцену прощания Ромео и Джульетты.

Однако через несколько дней репетиций с постоянными иллюзиями в его голосе уже слышалось и неподдельно отчаяние, и ожесточение против всего мира, и сожаление. Актерский талант моего соседа рос не по дням, а по часам. Или, может, это безжалостная прессовка профессора Ферро возымела действие?

Мне даже становилось неловко, когда Хэйвуд, играя свою роль, подходил ко мне слишком близко или смотрел чересчур долгим взглядом. Как-то у него это выходило очень… правдоподобно. Словно мы действительно были влюбленными из враждующих семейств, которым не суждено быть вместе, сколько бы они ни боролись с судьбой. Наверное, у Хэйвуда имелись задатки талантливого актера, только вот раньше он никогда не тренировался.

В общем, к тому моменту, когда нужно было выезжать для выступления в Королевский театр, мы уже совершенно не волновались. Во-первых, были слишком измотаны для этого. Во-вторых, мне казалось, у нас действительно неплохо получается, и по крайней мере мы не опозоримся и нас не освистают. Может, даже будут хлопать.

– А как я покину академию? – заволновалась я за несколько дней до выступления. От усталости и постоянных репетиций я совсем упустила тот факт, что фестиваль будут проводить в другом месте, где меня может обнаружить магический поиск.

– Ничего, – утешил меня Генри. Мы, совершенно выдохшиеся, сидели в библиотеке и даже не занимались, а просто тупо смотрели в одну точку. – У меня есть пара артефактов, прикупил на всякий случай. На несколько часов они тебя закроют.

– Хорошо, – я слегка успокоилась.

До совершеннолетия мне оставалось каких-то пару недель. Было бы обидно попасться перед самым днем рождения, после того как я уже провела полтора месяца в мужской академии… Ничего, если вдруг прямо посреди спектакля появится мистер Фиггинс с магом-поисковиком под ручку, то я просто сбегу, а Генри меня прикроет. Среди нескольких сотен зрителей они меня так просто не отыщут.

В итоге, спустя несколько дней после этого разговора мы стояли у дверей театра и ждали задержавшегося профессора Ферро, который распоряжался насчет декораций. Из академии мы прибыли на четырех каретах, а в конце процессии тащилась телега, доверху груженная аккуратно сложенным реквизитом. Телегу сопровождали старшекурсники-воздушники, которые должны будут перенести декорации в зал.

Тут профессор Ферро наконец отдал последние распоряжения и поразительно быстро для его комплекции взбежал по ступенькам.

– Чего ждем? – нервно осведомился он и первым толкнул тяжелые створки. – За мной!

Глава 17

Говорят, когда человек входит в храм или соприкасается с настоящим искусством, его охватывает трепет. Но, когда я ступила в храм искусств, коим был королевский театр, то испытала не трепет, а некую минутную растерянность и дезориентацию, потому что все вокруг было несколько… сюрреалистичным.