Шансы. Том 2 - Коллинз Джеки. Страница 3

Приехав домой на каникулы, Стивен попытался как-то вывести мать из апатии, предложив для разнообразия съездить в их дом на Файр-Айленде.

— Я решила продать его, Стив, — сказала Кэрри печально. — Слишком много воспоминаний.

Он поинтересовался их финансовым положением. Может, ему лучше бросить колледж и начать работать?

Кэрри уверила сына в том, что Бернард позаботился, чтобы они не знали нужды. И ледяным голосом добавила, что, если Стивен все-таки оставит учебу, она собственными руками убьет его.

Ему так и не удалось пробудить ее, и это вселяло беспокойство. В свои сорок лет его мать оставалась чертовски привлекательной женщиной. Ей следовало бы наслаждаться жизнью, а не сидеть в кабинете умершего мужа в окружении будивших мучительные воспоминания вещей.

Как-то Стивену пришла в голову новая мысль.

— Послушай-ка, мам, — бодро сказал он, — а почему бы нам с тобой не отправиться в Кению? Ведь у тебя там должно быть полно всяких родственников. Надо же когда-то познакомиться с ними.

Реакция ее оказалась неожиданной. Она не сказала «я подумаю» или хотя бы «возможно». Очень холодно Кэрри произнесла:

— Никогда не пытайся вернуться в прошлое, Стивен. Запомни это.

Так кончился их разговор.

Он знал о матери то же, что знали все, — это можно было прочесть в газетах или журналах. Но по ночам Стивен иногда просыпался в холодном поту, задавая себе один и тот же вопрос: «Кто я? Кто мой настоящий отец?»

Единственным, что он услышал от Кэрри, было:

— Это очень добрый человек, врач. Он умер, когда тебе исполнился всего год.

Стив пытался разговорить мать, узнать что-нибудь еще о тревожившем его собственном прошлом. Кэрри молчала — на то, видимо, у нее были причины. Если ей не хотелось рассказать сыну, кем был его отец, то придется с этим смириться.

И Стивен смирился.

Год одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмой оказался для Стива наполненным множеством событий. Ему исполнилось восемнадцать, впервые он услышал презрительную кличку «ниггер», впервые познал женщину, научился защищать себя.

Быть черным, как оказалось, вовсе не то же самое, что быть белым. Кэрри говорила об этом бессчетное количество раз, но все ее слова как-то проходили мимо ушей. Теперь же он знал это. Знал как факт. Теперь его интересовал вопрос о гражданских правах, он стал размышлять о способах изменить ситуацию. Стивена привлекала личность Мартина Лютера Кинга и начатая им на Юге кампания за равные права цветного населения.

Сейчас Стивен уже в полную меру сознавал себя чернокожим, наконец поняв, что имела в виду его мать, когда говорила что-то вроде: «Родившись черным — работай не покладая рук».

Он всегда был отличным студентом, но неожиданно для себя, начав «работать не покладая рук», превратился из отличного студента в блестящего.

Сущность отношений между мужчиной и женщиной помогла ему на практике понять смазливенькая чернокожая студенточка по имени Ширли Салливэн. Это был классический университетский секс: на заднем сиденье принадлежавшего его другу автомобиля, с задранной вверх юбочкой и приспущенными до коленей трусиками. Трикотажный свитер Ширли закатала до подбородка. Причиняя ей боль, он с трудом высвободил ее правую грудь из чашечки бюстгальтера.

Сам Стивен был полностью одет, по всей форме, исполненный силы член воинственно оттопыривал брюки.

Барахтаясь на заднем сиденье, он чувствовал себя неудобно и даже несколько унизительно. И все-таки никогда еще ему не было так хорошо за всю его жизнь!

Дружба с Ширли продлилась семь замечательных месяцев. Он предложил ей пожениться и был уязвлен до глубины души, когда она променяла его на студента-медика из другого колледжа.

Урок был дан жестокий. Стив пришел к заключению, что все они говорят одно, а имеют в виду совсем другое. И ни одной из них нельзя верить.

И все же Ширли помогла ему внутренне выпрямиться. Теперь в этой сфере проблем для Стивена не существовало, особенно если принять во внимание его стройную, более шести футов ростом, фигуру и па редкость приятную внешность. Они сами были готовы укладываться перед ним в штабеля, в том числе и белые. Некоторых он пробовал. Но никакой разницы не нашел. Там у них все одинаково — независимо от цвета кожи.

В юридическую школу Стивен поступил, когда ему исполнилось двадцать. В этот же год Кэрри вторично вышла замуж. Она удивила всех, выбрав себе в мужья Эллиота Беркли — дважды разведенного владельца театра, слывшего снобом. Человека, который, несмотря на свои всего лишь сорок пять лет, был набит старыми, доставшимися от отца и деда, деньгами и старыми идеалами.

Кэрри прекрасно сознавала разницу между Эллиотом Беркли и Бернардом Даймсом. Эллиот вовсе не являлся тем мужчиной, с которым ей хотелось бы быть бесконечно искренней. Однако, в отличие от того, в чем она пыталась убедить сына, деньги становились проблемой, требовалось как-то изыскать способ дать Стивену возможность доучиться до конца в колледже и затем в юридической школе, причем, по возможности, ничего не нарушая в привычном для обоих стиле жизни. Способом этим и стало замужество. Беркли домогался ее руки уже в течение нескольких лет, и, хотя Кэрри нисколько его не любила, однажды утром она, проснувшись, подумала: «Л почему бы и нет?»

Еще до церемонии бракосочетания у нее на руках был подписанный документ, гарантировавший Стивену оплату всего курса обучения в юридической школе, сколько бы времени это у него ни отняло. Кэрри убедила также сына в необходимости сменить фамилию на Беркли.

Безопасность — вот так называлась игра. Безопасность для Стивена.

ЛАКИ. 1965

Лаки Сантанджело стояла у порога дома в Бель Эйр и наблюдала за тем, как шофер укладывал ее чемоданы в багажник длинного черного лимузина. Ей исполнилось почти пятнадцать, этой высокой жизнерадостной девочке с волнистыми волосами цвета воронова крыла и широко распахнутыми цыганскими глазами. Тоненькая и грациозная, покрытая ровным загаром, фигурка ее еще окончательно не сложилась, на лице — никаких признаков косметики.

Дарио Сантанджело с несчастным видом устроился на капоте автомобиля, ужасно раздражая шофера. Подобрав с дорожки горсть щебня, он один за другим швырял камешки в висящую у входной двери лампочку. Негромкий стук камней действовал на нервы.

Когда-то беленький, как ангелочек, Дарио загорел, и кожа его была теперь ничуть не светлее, чем у Лаки. В тринадцать с половиной лет он имел на редкость привлекательные черты лица, длинные светлые волосы и пронзительно голубые глаза.

Он сидел и смотрел на свою сестру, а когда это ему наскучило, скорчил рожу водителю, слишком занятому переноской чемоданов, для того чтобы обратить на проделки мальчишки хоть какое-то внимание.

Лаки хихикнула, подмигнула брату и одними губами, беззвучно, как немая, произнесла одно слово — «придурок!» Это было их любимое словечко, которым они награждали большинство окружающих.

Из дома вышла женщина. Высокая и грудастая, она бросила несколько слов шоферу, посмотрела на часы и скомандовала:

— Пора, Лаки! Садись в машину, если не хочешь, чтобы мы опоздали на самолет!

Лаки с независимым видом пожала плечами.

— Я была бы не против… — начала она.

— Шевелитесь, шевелитесь, мисс! — оборвала ее женщина. — Бросьте свои штучки!

За ее спиной Дарио выразительно артикулировал:

«Придурок, придурок, придурок!» Растопырив пальцы, он покачивал ладонями возле своих ушей.

Лаки издала негромкий смешок, хотя на самом деле ей хотелось не смеяться, а плакать.

Появился Марко. Ему предписывалось сопровождать Лаки повсюду, куда бы она ни отправлялась из Бель Эйр. Марко нравился Лаки. Он был та-а-акой симпатичный. К сожалению, к ней он относился всего лишь как к маленькой девочке. Ни разу даже искоса не посмотрел на нее с интересом. Сегодня на нем надеты легкая куртка, спортивная майка и узкие джинсы. Ему, должно быть, около тридцати, но выглядит подтянутым и мускулистым, а не расплывшимся толстяком, как многие мужчины в его возрасте.