Свет - Кеннеди Рейвен. Страница 24

Но стоит мне переступить порог и лицом к лицу встретиться с тем, что там происходит, как я вздрагиваю всем телом.

Одеяла теперь не черного цвета, а меха не коричневые. Вообще-то я их совсем не вижу. Кровать покрыта лужей блестящего жидкого золота, а в центре лежит неподвижное тело Аурен, которое плавает в нем, как лист кувшинки в пруду. Из ее кожи струйками медленно вырывается сила, стекая с тела и покрывая его золотыми каплями росы. Из каждой поры сочится пот, пропитывая ее чулки и рубашку.

Райатт стоит в стороне, а услышав вырвавшийся из моего горла рык, лихо поднимает руки.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Понятия не имею. Я присматривал за ней, как ты и сказал, и вдруг из нее стало вытекать золото, но я не смог ее разбудить.

Через мгновение оказываюсь подле нее и окидываю взором ее фигуру.

– Аурен. – Мой зов к ней пронзает меня насквозь, но она не просыпается. – Аурен, ты меня слышишь? – Золото продолжает вытекать из нее в таком же спокойном темпе, каким кажется и ее лицо.

Кровать медленно, но неизменно поднимается, когда жидкий металл начинает переливаться и капать на пол. Золото ничего не золотит – только собирается лужицами, словно вода, капающая с крыши. Я вожу руками над Аурен, снова и снова окликая ее по имени.

– Вам нельзя к ней прикасаться, сир, – с порога говорит Ходжат, не решаясь войти в комнату. Похоже, даже мой невозмутимый армейский лекарь понимает, что стоит опасаться ее магии.

– Черт!

Из-за того, что я не могу к ней прикоснуться, меня пронзает разочарование.

Развернувшись, я кидаюсь к двери и несусь по коридору, и Ходжат отпрыгивает в сторону. Я врываюсь в первую спальню рядом со своей, которая принадлежит Райатту, и стаскиваю с кровати все одеяла, а потом бегу обратно к Аурен.

– Что ты задумал? – спрашивает Райатт.

– Я должен вытащить ее отсюда, увести подальше, если вдруг она начнет покрывать золотом всю чертову деревню, – отвечаю ему я, бросив одеяла на пол, а потом накинув на руки два самых толстых из них. Это рискованно даже в перчатках, но золото, похоже, не собирается останавливаться. Оно не превращает предметы в твердое золото, не золотит ткани на кровати. Нет, золото просто вытекает из Аурен и держит ее на плаву.

Но в любой момент все может измениться. Золото может начать движение, наброситься, атаковать.

– Райатт, – обращаюсь я, и брат тут же оказывается рядом.

– Понял, – мрачно кивнув, говорит он, а потом, словно прочитав мои мысли, хватает одеяло и так же накрывает им свои руки. – Готов? – спрашивает Райатт.

Я киваю ему, и он подходит к Аурен.

– Соблюдай осторожность даже с перчатками и рукавами, – предостерегаю я. – Не знаю, как поступит золото.

Райатт с абсолютной уверенностью осторожно перекатывает Аурен, воспользовавшись одеялом как барьером. Как только он передвигает ее, скопившаяся жидкость ручьем стекает с края кровати.

– Осторожно! – кричит Дигби и подбегает еще с одним одеялом, чтобы набросить его на растекшуюся по полу жидкость.

Райатта не пугается, даже когда тягучая субстанция выплескивается ему на сапоги. Он поворачивает Аурен, вытаскивая ее из глубин растекшегося золота, и я сразу же устремляюсь ему на помощь. Накрыв Аурен не одним слоем одеял, я подхватываю ее на руки. Но кажется, будто золото, не желая разлучаться с ней, пытается пристать к ее недвижному телу, как мед к пальцам.

– Сир… – взволнованно начинает Ходжат, но осекается, когда Дигби для надежности накрывает Аурен еще одним одеялом, и теперь видно только ее лицо, покрытое золотыми капельками пота.

Не мешкая, чтобы золото не успело отреагировать на то, что я взял ее на руки, я выбегаю из спальни и несусь по коридору, а Дигби, прихрамывая, пытается не отстать от меня.

– Куда ты ее несешь?

– Как можно дальше. – Когда я оказываюсь у входной двери, Ходжат уже распахивает ее передо мной.

– А нам что делать?! – кричит мне в спину Райатт.

– Следите за золотом. Если оно начнет растекаться, валите из Грота нахрен и эвакуируйте селян, – кричу я. – Если она не сможет его остановить, здесь будет опасно.

– Но ты тоже окажешься в опасности, – говорит Райатт, но мне некогда отвечать. Я выбегаю из дома и слышу, как за мной закрывается дверь.

Очертя голову, я выбегаю на бурю и на долю секунды задумываюсь, куда пойти, а потом сворачиваю направо. Вот только теперь я иду не к Вольеру. Золото уже начало впитываться в одеяла, потому я не смогу уложить ее на Арго. Золото может напасть на него, а если это произойдет в небе, мы все погибнем

– Аурен, проснись, – говорю я ей.

Полутьма хватается за небо так же крепко, как и я обхватываю ее. Я изо всех сил стараюсь как можно безопаснее прижимать ее к груди, принимая на себя удар ветра и снега. У нее на лбу выступает еще одна струйка золотистого пота, и от паники к горлу подступает ком.

– Слушай мой голос. Ты должна слушать меня и проснуться.

Может, это ветер завывает, но, клянусь, я слышу стон.

– Аурен?

И теперь я точно знаю, что мне не послышалось – я буквально чувствую, как из ее груди вырывается стон. Он звучит страдальчески и измученно, и Аурен легонько хмурится.

Сердце подскакивает к горлу, и дышать становится все труднее. После потери сознания Аурен не издала ни единого звука, не поменялась в лице.

Я бегу в крутую гору мимо насеста тимбервингов. Миную ряд покореженных деревьев, где обрывается дорожка, выложенная камнем, и заканчивается расчищенный участок. С трудом пробираясь через снег высотой в три фута, я иду вдоль подножия горы.

– Постарайся проснуться, Аурен.

Каждый фут расстояния, который я проложу между нами и деревней, может стать вопросом жизни и смерти. Понятия не имею, что случится, если ее золото проснется полностью, но есть у меня предчувствие, что это только начало.

Я с трудом дышу, пытаясь бежать по глубокому снегу, и пару раз чудом не падаю. Только благодаря исключительному упорству я крепко держу Аурен, карабкаясь в гору. С каждой секундой одеяла становятся тяжелее, и я чувствую, как ткань все больше пропитывается золотом и тяжелеет.

От порыва ветра мерзнут уши, а из-за карающего снега почти ничего не видно. Но наконец я добираюсь до поворота, и в то же мгновение золото, уже не сдерживаемое слоями ткани, начинает капать на землю. Струйки вырываются из-под одеял, приземляясь брызгами на снег, а Аурен начинает дрожать. Теперь у нее постоянно вырываются болезненные стоны, а по телу пробегает дрожь, но, кажется, причина не в холоде.

Когда хватаюсь за нее покрепче, руки в перчатках становятся липкими. Золото уже не просто капает, как масло, а пропитывает ткань, позолотив каждую ниточку и продолжая стекать с кожи Аурен. Не знаю, сколько еще до наступления темноты, но небо темнеет, хоть и не очень-то быстро.

– Черт!

Добравшись до излома в склоне горы, я почти ныряю в расщелину. Как только мы оказываемся в ее светящихся глубинах, укрывшись от бури, я встаю на колени на каменистую землю и опускаю Аурен.

Испачканными золотом перчатками я разворачиваю одеяла, и ее тело тут же начинает трястись. Из нее изливается густое, как сироп, золото, и собирается на земле. Оно уже не капает так медленно и ровно, а льется потоками, хватая и ощупывая все вокруг, – будто ища, кого бы можно изувечить.

Оно впитывается в ткань моих брюк, пока я стою на коленях, и начинает ползти ко входу в пещеру. Когда Аурен бьется в конвульсиях, я пытаюсь ее удержать, но от страха в груди заходится сердце, а в ушах стоит звон. Если она не проснется, если ночь ее не остановит, то ее золото доберется до деревни…

Когда я обхватываю лицо Аурен рукой, моя перчатка липнет к ее щеке.

– Золотая пташка, просыпайся. Ты должна проснуться!

Ее сила бьет ключом, аура становится переменчивой, а меня захлестывает такая сильная паника, что, похоже, я и сам начинаю дрожать.

– Я больше не буду травить тебя гнилью, слышишь? Проклятие, я больше не стану этого делать. Так что просыпайся!