Грани обмана (СИ) - Мягкова Нинель. Страница 8

Колени у меня уже сдавали, несмотря на то, что я наматывала полосы ткани в качестве импровизированных бинтов. Руки тоже постепенно теряли былую гибкость. Швабра спасала далеко не всегда, и тряпку все равно периодически приходилось отжимать вручную. Кожа на ладонях трескалась, масло уже не помогало. Я отчетливо понимала, что еще немного — и повреждения перейдут в разряд хронических, и тогда о любых фокусах, связанных с ловкостью пальцев, придется забыть.

По вечерам, закрывшись в комнате, я иногда вспоминала простейшие трюки, но сама замечала, что получаются они все хуже. Сказывалось отсутствие практики и тяжелый ежедневный труд.

Нужно было как-то выбираться из этой рутины, но как? В голову ничего не шло. Проситься, чтобы меня перевели на другие работы, рискованно. Я сама у себя слышала акцент, другие точно его уловят запросто и начнут задавать неудобные вопросы.

Да и какие другие работы могут предложить туповатой дурочке? В курятник я не хочу, мыть полы в других флигелях — не велика разница, где именно. Все остальные должности — нужно либо соображать, либо разговаривать. А желательно и то, и другое.

Сама себя загнала в ловушку тщательно создаваемой репутацией. Не хотела привлекать внимания, а в итоге превратилась в тень, никем не замечаемую и никому не нужную. Разве что если я вдруг не выйду на работу и перестану намывать до блеска центральный корпус, это заметят точно и тут же меня выгонят.

Несколько не тот результат, на который я рассчитываю.

Неудивительно, что на фоне моих раздумий и насущных проблем первое заклинание, которое у меня получилось — «воздушные перчатки». Тонкая прослойка воздуха между моей кожей и жесткой тканью, настолько тонкая, что я не сразу заметила эффект. Лишь когда тряпка влажно шлепнулась на пол, а я уставилась на абсолютно сухие руки, до меня дошло.

— Получилось! — прошептала я едва слышно. На местном наречии.

Очень хотелось похвастаться, но некому было. Так что я вечером тихо, едва слышным шепотом, чувствуя как крыша едет от одиночества, поведала о достижении учебнику. И тут же принялась разучивать новое заклинание — левитации.

Если верить той же «Теории магии», у магов воздуха она всегда получается лучше, чем у прочих.

Уборка отныне превратилась в обучающее развлечение. Сплошная тренировка с утра до вечера. Главное, чтобы меня не застукали. Так что после левитации я спешно научилась ставить ловушки. Тонкие, незаметные нити из уплотненного воздуха, которые рвались со слышным только мне пронзительным звоном, стоило кому-то их миновать. Я развешивала их на этаже, чтобы меня не застали врасплох, и с облегчением выпрямлялась.

Больше не было необходимости корячиться на четвереньках с тряпкой: повинуясь моей воле, жесткая мешковина сама выжималась в ведре и ползала по полу, как гигантская гусеница, оставляя влажный след. Моей задачей было направлять ее, изредка поднимать, споласкивать в ведре и снова плюхать обратно на линолеум. Вот что я называю — работа в удовольствие!

Без ежедневных истязаний в ледяной воде руки быстро пришли в себя.

Пальцы мне были теперь нужны не только для фокусов, но и для магии.

Как оказалось, пассы и здесь имеют немаловажное значение, увеличивая мощность некоторых заклинаний, как бы приумножая их силу. Начинающим магам, опять же, они помогали сконцентрироваться на схеме.

Чертежи, формулы, графики, методики… я почувствовала себя снова за партой. Ощущение скорее приятное. Признак того, что в голове постепенно оседают новые знания, руки умеют все больше, а столица все приближается.

Пусть пока только мысленно.

В цирке всегда есть, чему поучиться. Особенно если ты студентка последнего курса, девочка на побегушках.

Мне пришлось и полетать под куполом — самые простейшие трюки, разумеется, на сложные сальто никто бы меня не пустил — и навоз за слонами повыгребать, и ассистенткой фокусника побыть, пока мне не позволили наконец поставить собственный номер.

Как жаль, что до него так и не дошло…

Моим наставником по ловкости рук был гениальнейший клоун, которого все называли Вован Ловкач. На самом деле его звали Владимир Семенович Коробейко, но по молодости он успел побывать за решеткой за карманные кражи и мелкое мошенничество. Срок прошел, а кличка осталась. Как и татуировки, щедро украшавшие кольцами его чувствительные пальцы. Если бы не они, его можно было бы принять за пианиста или скрипача, насколько изящными ладонями он обладал.

— Самое главное в аудитории — внимание! — повторял он, виртуозно заменяя яйцо на цыпленка. Как я ни силилась и ни пялилась, уловить момент подмены никак не получалось. — Если ты владеешь вниманием, глазами толпы, ты можешь заставить ее увидеть все, что угодно.

Вот я и позволяла остальным по-прежнему видеть во мне пустое место.

Теперь, когда угроза потерять чувствительность рук больше надо мной не висела, мне уже не хотелось переходить на новое место работы. Меня вполне устраивала и уборка. Никто не мешает заниматься и оттачивать магию до совершенства. А в редкие минуты, когда дети выбегали из классов, я брала в руки ведро и скромно отходила в сторонку, якобы чтобы им не мешать. А то и вовсе шла на верхние этажи. Там чаще всего было тихо и безлюдно.

В сторону кабинета заведующей я не совалась, а помимо пола в центральном флигеле было множество поверхностей, которые нужно было протереть. Подоконники, плинтуса, столы в пустующих комнатах, стекла…

Парадокс, зеркал почти не было, зато окна сияли ровными гладкими квадратами, как от лучших современных производителей. Поневоле закрадывалась мысль, что зеркала убрали специально.

Чтобы женщины поменьше на себя смотрели?

Возможно. Недаром мыться им полагалось в сорочке…

Потянулись долгие снежные зимние дни. Я пожалела, что не прикупила зимней обуви, но выбраться в город уже не могла. Мои тонкие кожаные туфельки промокли бы в момент, да и пальто тонковато для суровых вьюг. Внутри же пансиона было по-прежнему относительно тепло. Особенно после того, как я все-таки отыскала и приволокла с чердака толстое стеганое лоскутное одеяло. Красота неимоверная: яркое, хоть немного и выцвело от времени, собранное умелыми руками из нескольких сотен разномастных кусочков, а после прошитое мелкими стежками вдоль и поперек. Я его запрятала под обычное, серое казенное, и ночи стали куда уютнее.

А потом полыхнула одна из воспитанниц.

Старшие девочки, лет тринадцати-четырнадцати, выходили из класса после занятий ближе к обеду. Я уже не дежурила под дверями в тщетной попытке подглядеть буквы — спасибо, у меня своих под матрасом навалом. Но так уж совпало, что я оказалась с ведром неподалёку. Как раз направлялась к лестнице, чтобы избежать столпотворения и не быть затоптанной спешащими в трапезную голодными пираньями.

Неожиданно у одной из учениц занялось платье.

Взяло и загорелось, само по себе. Сначала подол, а потом и лиф. Бедняжка, кажется, не сразу и заметила, что что-то не так. Опомнилась, лишь когда вспыхнули рукава, и отчаянно заскакала на месте, пытаясь сбить пламя, но вместо этого раздувая его еще сильнее.

— Лави, что с тобой?

— Держись!

— Помогите! — заверещали ее одногруппницы на разные голоса.

Недолго думая, я уронила на пол тряпку, подскочила и вылила на девочку полное ведро воды. Не слишком чистой, но в тот момент мне было не до сантиментов. Я очень хорошо себе представляла, что такое ожоги, тем более здесь, где медицинские услуги сомнительного качества и уровня.

За все время пребывания в этом мире врача я не видела еще ни разу. Кажется, скоро мне это предстоит.

Брызгами окатило и подружек несчастной. Они взвизгнули еще громче и отскочили.

Огонь и не подумал затухнуть! Наоборот, словно разъярившись от того, что ему пытаются сопротивляться, разгорелся еще сильнее, злее, уже видно было, как краснеет кожа на руках бедняжки.

Откуда-то слышался топот ног — сюда неслись воспитательницы, привлеченные воплями.

Сомневаться было некогда. На кону будущее девочки!