Обещание любви - Рэнни Карен. Страница 36

Только что он ласково улыбался ей, поддразнивая, проводил пальцем по подбородку, а теперь – целовал ей живот, рубцы на боках.

– Маклеод…

Мольба не оказала на Алисдера ни малейшего воздействия. И все же Джудит продолжала лежать спокойно, не двигаясь, словно связанная, но не веревками, а необычными ощущениями, которые рождались где-то в глубине ее тела от нежных прикосновений мужа.

Его пальцы дерзко спустились к треугольнику шелковистых завитков внизу живота, стали гладить и ласкать их.

– Прости, что утром я был таким нетерпеливым любовником, – проговорил он и склонился к ее бедрам.

Джудит попыталась сопротивляться, извиваясь всем телом, но Алисдер настойчиво и осторожно раздвинул ей ноги.

– Маклеод! – потрясенно воскликнула она.

Он словно не слышал.

– Тише, Джудит.

Она бессильно откинулась на подушку, устремив взгляд в потолок. Странные и необыкновенные ощущения захлестнули ее. Алисдер пробовал ее плоть на вкус. По всему ее телу побежали мурашки. Каким могуществом надо обладать, чтобы вызвать подобные ощущения?

Алисдер раздвинул ноги Джудит еще шире, словно желая открыть доступ к ее сути. Она не сопротивлялась: не из-за страха, и даже не из-за жара, от которого будто таяла, а из-за странного, неодолимого любопытства.

Она отдалась во власть Алисдера. Казалось, в его распоряжении бездна времени, чтобы вот так дразнить и возбуждать ее, нашептывая о том, как сладка ее плоть, какое наслаждение он испытывает. Теперь его язык касался ее везде то короткими резкими толчками, то медленными и плавными движениями. Прикосновения не успокаивали, наоборот, зажигали и возбуждали еще больше, словно раздували внутри пламя. Похоже, Алисдер был доволен ответной реакцией Джудит, ее негромкими стонами, которые против воли срывались у нее с губ.

– Алисдер, – едва слышно бормотала она.

Тихий звук музыкой звучал в ушах Алисдера. Она открылась ему навстречу, как влажный восхитительный цветок в золотистом свете свечи. Алисдер крепко держал Джудит за бедра, чувствуя ритм ее тела, желая удержать ее в своем нежном плену, заставить испытать высшее наслаждение в его объятиях…

Алисдер на мгновение оторвался от разгоряченной пульсирующей плоти и посмотрел на Джудит. Ее темно-синие глаза стали чернее, чем прежде. Он вдруг испугался, что не справится со своим желанием: до боли захотелось погрузиться в ее плоть, увидеть ее глаза в наивысший миг блаженства, как она зовет его, почувствовать, как содрогается ее тело…

Но Алисдер продолжил ласкать ее плоть, пока не ощутил, что Джудит захлестывает волна экстаза. Она стонала и дрожала. Он вцепился в матрац обеими руками, удерживая себя от желания овладеть ею, разделить с ней это наслаждение, раствориться в ней. Впереди у них будет еще много времени, чтобы вместе испытать сладостные мгновения, а сегодняшняя ночь принадлежит Джудит, и только ей.

Когда Алисдер справился с собой, он опять прижался к Джудит.

– Спокойной ночи, жена, – проговорил он, наклоняясь через нее, чтобы загасить свечи. На мгновение он замешкался, раздумывая, не поцеловать ли эти сладкие пухлые губы, и понял, что не может доверять себе.

Тихий вздох стал единственным ответом ему. Он прозвучал для него райской музыкой. Джудит словно очнулась, молча повернулась к Алисдеру спиной и до плеч натянула одеяло.

Алисдер, напротив, обнажил спину. Он безумно хотел Джудит. Он поцеловал ее в затылок так неуловимо легко, что она решила, будто это ей показалось. Она лежала молча, не шевелясь, пока он целовал рубцы на ее плечах. Потом он опять укрыл ее и прошептал в темноте:

– Это знаки твоего мужества, Джудит, а не позора. Он погладил ее волосы, рассыпавшиеся по подушке.

Джудит долго не могла заснуть.

Глава 22

– То, чем мы здесь занимаемся, – настоящая глупость, Малкольм, – пробормотал Геддес.

Тишину комнаты нарушали только звуки его шаркающей походки. Возможно, так казалось Геддесу, но не Малкольму, который злился все больше и больше. Сейчас нужна осторожность, а не жалобы, не протесты горе-конспираторов, собравшихся здесь за неимением лучшего выбора. Да и о каком выборе может идти речь? Здесь собрались старейшины клана, но даже их почтенный возраст не мешал Малкольму со злостью смотреть на них.

Они представляли собой весьма жалкое зрелище. Старый Геддес, согнутый артритом так сильно, что ходил не разгибаясь. Хеймиш, единственный уцелевший глаз которого затянут бельмом и плохо видит даже в яркие солнечные дни. Но самым немощным из троих был Алекс. Если их поймают, это случится из-за его увечья – вместо одной ноги у него кривой деревянный протез-палка, который при ходьбе не только стучал по полу, но и причинял нестерпимую боль своему владельцу, отчего старик непрерывно постанывал.

– Тише! – прошептал Малкольм, хмуро сдвинув брови.

Мудрейшие в клане жаловались и сетовали, как старухи выживающие из ума.

Но доконало его не это, а обвинение Алекса. Малкольм резко повернулся к нему и гневно бросил в лицо:

– По-вашему, лучше, если все заберут англичане?

– Что они не забрали, так это наши жизни, – упрямо отозвался Алекс. – Решили, что мы уже опасности для них не представляем.

– Не думал услышать голос труса.

– Труса? Это я-то трус? Я, который потерял родного сына? А его дочка умерла от голода, потому что, кроме червей с выжженных полей, есть было нечего? Я откликнулся на твой призыв сразу же, не раздумывая. – Он произнес эти слова шепотом, но не менее горячо, чем если бы говорил в полный голос. И сверкнул на Малкольма таким взглядом, который не остался незамеченным даже в слабо освещенной комнатушке.

– Тогда ты должен понимать больше, чем другие.

– А что тут понимать, Малкольм? – устало проговорил Алекс. – Ты хочешь, чтобы мы вчетвером выступили против всей английской армии? – Слова его прозвучали насмешливо и одновременно грустно.

– Вот именно, Малкольм. Ты призываешь к бунту? – Это заговорил Хеймиш, стоявший чуть поодаль от остальных. Он тоже похоронил родных и до сих пор оплакивал их потерю.

Пусть даже ненадолго, но Малкольм хотел бы вернуться к тем славным дням. Он понимал нелепость желания, но ничего не мог поделать. Он собирался затеять такое же безнадежное дело, как их поход на Карлайль, который они будут вспоминать до конца жизни. Во главе с Прекрасным Принцем они дошли до Англии, полные надежды и воодушевления, зная, что на этот раз шотландцы заняли английскую землю, а не наоборот. На протяжении нескольких благословенных дней сыны Шотландии определяли ход событий. В эти несколько дней даже воздух стал другим, Шотландия перестала быть досадной помехой, назойливым ребенком. Да, Хеймиш отлично понимал, почему Малкольм призывает к восстанию. Но славные дни Карлайля были до Каллоденской битвы, до того как бунт был подавлен, до того как большинство шотландцев в расцвете сил сложили головы в неравном бою. Англии требовалось полное поражение Шотландии, и она его получила благодаря усилиям графа Камберлендского, прозванного Мясником.

– Бунт? О каком бунте ты говоришь? Разве это бунт – хотеть, чтобы в Шотландии жили шотландцы, жили по собственным законам, а не по правилам, которые диктуют англичане? – ответил Малкольм. Его распирало от обиды, он не ожидал такого от старых друзей. – Я сейчас говорю не о бунте против нашего лорда. Или вы забыли, чего он хочет? Забыли, на каких условиях его освободили?

Согласный шепот остальных стал поддержкой его тихим словам.

Идеи Алисдера об экономической самостоятельности поддержали многие в клане. Конечно, грустно признаться себе, что Англию им не одолеть, но нет смысла отрицать очевидное. Мечты о восстании так и останутся мечтами. Принц покинул Шотландию и скрылся на континенте, а те, кто с готовностью поддержал его, либо погибли, либо остались разоренными, без титулов и поместий и, подобно Алисдеру, влачили жалкое существование.

Мечта о торговле с Англией на равных была их единственной надеждой. Страшно даже подумать, что случилось бы с Алисдером и со всем кланом, если бы попытка поднять восстание была доказана. Ведь главным среди условий, на которых освободили Алисдера, значилось именно это: никаких тайных сговоров, никаких попыток к бунту.