Кровавый срок - Коллинз Макс Аллан. Страница 46

Ее глаза стали наполняться слезами.

— Ты что, ничего не понимаешь? — заговорила она. — Я больше не могу с тобой встречаться. Ни под каким предлогом. Никогда.

Я шагнул к ней, но девушка попятилась назад.

— Не глупи. Марджори. Мы ведь кое-что значим друг для друга...

Она грустно улыбнулась.

— Ты что, серьезно? Я для тебя просто летнее приключение, Наган Геллер. Просто... роман на борту корабля.

— Не говори так...

Она стиснула зубы, но подбородок продолжал дрожать.

— Разве ты повезешь меня с собой в Чикаго? Или, может быть, останешься со мной в Нассау? Разве твои друзья и родственники примут такую девушку, как я? А моя семья, захочет ли она, чтобы я жила с белым парнем вроде тебя?

Я покачал головой, словно громом пораженный.

— Я, конечно, не думал об этом... Но, Марджори, то, что было между нами... Там на пляже... Это что-то особенное, очень особенное...

— Да, на пляже было очень хорошо. — По ее шоколадного цвета щеке скатилась слеза. — Я не могу этого отрицать. Я не хочу осквернять ложью эту сладкую правду. Но Натан... У меня есть брат. И он хочет кое-чего добиться в этой жизни. Он собирается учиться в колледже. И ему нужна моя помощь. И помощь леди Юнис.

Я проглотил слюну.

— Значит, всему конец?

Она кивнула.

— Значит, я для тебя — просто летний роман, Марджори? Так? Просто... эпизод? Один из тех, что случаются в часы страсти?

— Да!

Большим пальцем руки она смахнула со щеки слезу. Потом поцеловала меня и проводила до двери.

Минут пять, а может быть и все полчаса, я простоял, глядя на океан. Смотрел на луну и ее отражение в воде. Видел пробежавшего рядом краба. Я стоял и глупо улыбался всему, на что падал мой взгляд.

Затем я сел в свой «Шеви» и отправился в отель, где портье сообщил мне, что к завтрашнему полудню я должен покинуть свой номер.

— Хозяйка потребовала, чтобы вы уехали, — пояснил мне белый служащий.

— Вы хотите сказать, леди Оукс? — уточнил я.

— Да, леди Оукс.

Глава 18

На протяжении вот уже нескольких дней мне доводилось слышать недовольные разговоры о де Мариньи, имевшие место в основном среди местного населения, которые грозили перерасти в самосуд со штурмом тюрьмы. Однако во вторник, в это жаркое июльское утро, на площади перед желтым колониального стиля зданием Верховного суда, смешанная толпа, состоявшая из рыночных торговцев и воротил с Бэй-стрит, казалось, была в праздничном настроении. По-видимому, все ждали театрального представления, а не судебного заседания.

Внутри здания пьеса под названием «Предварительное слушание по делу де Мариньи» началась с того, что подозреваемому, стоявшему за барьером перед сурового вида судьей, облаченным в черную мантию и напудренный парик, зачитали обвинительное заключение, которое сводилось к тому, что ответчик «умышленно и незаконно» причинил смерть сэру Гарри Оуксу.

Фредди был одет в консервативный двубортный коричневый костюм, начисто выбрит и пребывал в мрачном настроении.

Лишь его пестрый желто-коричневый галстук выглядел несколько вызывающе перед лицом власти.

— Каково ваше полное имя? — спросил судья из-за барьера.

— Мари Альфред Фукеро де Мариньи, — ответил Фредди, а затем по буквам повторил каждое слово судье, который записал все в свой личный блокнот. Похоже, стенографиста в суде не было.

— Я выступаю от имени обвинения, — прозвучал чей-то звонкий голос.

Эту фразу произнес поднявшийся из-за стола, который делили обвинитель и защитник, гигантского роста негр в мантии и парике, чей чистый английский выговор несколько противоречил африканским чертам его лица и темному цвету кожи. Это был его честь А. Ф. Эддерли, виднейший прокурор Нассау, который еще ни разу не проиграл процесса об убийстве, и который был назначен официальным обвинителем по делу де Мариньи.

— Я выступаю на стороне обвиняемого, — заявил, вставая, Годфри Хиггс, чья атлетическая фигура имела что-то общее с массивной фигурой прокурора. Он также был одет в мантию и парик и держал на лице улыбку уверенного в своих силах человека.

Затем два темнокожих пристава, имевшие вид статуэток, к и без того расфуфыренным униформам которых были добавлены еще и кортики, болтавшиеся в ножнах у ремня, препроводили обвиняемого в деревянную клетушку длиной в шесть и высотой в пять футов, где внутри находилась узкая деревянная скамейка, на которую и уселся Фредди, как только за ним захлопнулась решетка с довольно редкими железными прутьями. Эта клетка, расположенная на небольшом возвышении, находилась слева от места судьи, напротив которого размещались скамьи присяжных, не присутствовавших на предварительном слушании.

Зал судебных заседаний был переполнен в основном белой публикой, для которой места были еще с рассвета заняты цветными слугами. Нэнси в зале не было, поскольку ей предстояло дать свидетельские показания. Я, сидя в первом ряду, должен был стать здесь ее глазами и ушами.

Кроме стола, за которым сидели обвинитель, защитник, генеральный прокурор Хэллинан и два капитана из полиции Майами, в зале было еще два стола для представителей прессы. Военные новости уступили место репортажам с процесса. Охотники за сенсациями из Нью-Йорка, Лондона и Торонто восседали за столом бок о бок с местными журналистами. Среди них присутствовали также репортеры из ЮПИ и «Ассошиэйтед пресс». Тут же присутствовал Джимми Килгэллен из Ай-Эн-Эс, сидевший рядом с Эрлом Гарднером, с которым мне удалось перекинуться парой слов перед началом заседания.

— Так ты пытался мне угодить, Геллер? — спросил меня сочинитель загадочных историй.

— Да, — ответил я.

Он хрипло засмеялся.

— Этот парень, Хиггс, он что, будет допрашивать свидетелей обвинения?

— Да я, в общем, не знаю. А почему бы и нет?

На его круглом лице заиграла улыбка, глаза заблестели за золотой оправой очков.

— Ну, бремя доказательства лежит на обвинителе. Обычно на предварительном слушании английские защитники не отягощают себя большим количеством вопросов.

— Лично я надеюсь, что Хиггс задаст жару этому Кристи.

Мое замечание снова рассмешило Эрла, а затем мы разошлись по своим местам, поскольку двери распахнулись, впустив лавину зрителей.

В зале стояла тишина, которую нарушало лишь тихое бормотание обвинителя, защитника и судьи и еще более сдержанные перешептывания сидевших рядком свидетелей обвинения — компании, твердо вознамерившейся накинуть петлю на шею де Мариньи. Это, и, пожалуй, еще жужжание мух и хлопанье крыльев птиц, время от времени залетавших в открытые окна под потолком зала заседаний, в котором становилось все более и более душно.

Сдержанный и манерный Эддерли добрую половину утра потратил на обычное судебное действие — предварительный опрос свидетелей. Первыми выступили чертежник из английских военно-воздушных сил, начертивший план дома для Линдопа, и фотографы оттуда же, сделавшие фотографии места преступления — огромные снимки, вывешенные на всеобщее обозрение на стенде, словно шедевры мерзости, заставлявшие негодовать всех присутствующих.

Доктор Куокенбуш, вкрадчивый и мягкий человек лет сорока пяти, который, как оказалось, отнюдь не напоминал Граучо Маркса, описал место преступления, каким он его обнаружил утром восьмого июля, со всеми страшными подробностями, не забыв упомянуть и о четырех ранах на затылке сэра Гарри, проникающих вглубь черепной коробки.

Однако он забыл сказать о том, что первым его впечатлением было то, что раны эти были от огнестрельного оружия.

При обсуждении результатов вскрытия доктор показал, что «после трепанации черепа в мозговой массе обнаружено некоторое количество крови», и что «по-видимому, это являлось результатом легкого сотрясения мозга, а не кровоизлияния».

Для меня сие означало, что пули, застряв внутри черепа, теперь находились в мозге сэра Гарри, который наверняка вовсе не осматривали, и который, вместе с останками своего хозяина, покоился в настоящий момент в гробу в шести футах под землей в Бар-Харбор в штате Мэн.