Неоновый мираж - Коллинз Макс Аллан. Страница 17

– Я не продавал тебя, – сказал он. Я со всего размаха ударил его по правой ноге. Он снова издал приглушенный крик, затем начал кашлять. Он действительно был простужен.

– Как парень, которому довелось поработать полицейским, Билл, ты знаешь этот прием. Хороший – плохой полицейский. Когда один вовсю работает дубинкой, а другой вежливо увещевает. Мы не считаем тебя глупым парнем, поэтому не будем применять этот прием. Мы используем его вариацию, которую, я думаю, ты оценишь.

Я отхлебнул из бутылки и передал дубинку Луи.

– Мы будем сегодня оба выступать в роли плохих полицейских, – сказал я, и Луи ударил его по другой ноге.

– Я не продавал тебя! Я не продавал тебя!

Я схватил его за пижаму и взглянул прямо в его маленькие глазки, которые бегали от страха, чего я и добивался.

– Слушай меня. Ты, маленький гаденыш. Ты сегодня днем подставил меня, заставил выбираться из ловушки, которую нам устроили гангстеры для того, чтобы подстрелить нашего клиента. Но на что ты рассчитывал? Ты, возможно, надеялся, что меня сегодня подстрелят? Как видишь, я живой. А ты – труп, твоя песенка спета. – И я резко дернул его за пижаму, отчего стул, на котором он сидел, с треском повалился на пол, там же оказался и Тендлар. Стул остался цел, и я вновь усадил Тендлара на прежнее место.

Он дрожал и всхлипывал. Из носа у него текло. Летняя простуда – неприятная штука.

– Ты труп, если не начнешь говорить, – процедил я сквозь зубы. – Кто купил тебя? Гузик?

Он раскачивал голову из стороны в сторону, лицо его было мокрое от слез и соплей, рот полуоткрыт, зубы обнажены, но это не было улыбкой.

– Я представления не имею, кто такой Гузик. Я никогда не встречался с этим вашим Гузиком.

– Дай-ка мне эту чертову штуковину, – сказал я Луи, и тот вложил мне в ладонь резиновую дубинку.

– Не надо! – закричал Тендлар. – Я больше этого не выдержу. Я ничего не знаю. Господи! Клянусь!

– Клянешься? – сказал я. – Клянешься Богом?

– Не бей больше меня.

Я вновь ударил его. Из его груди вырвались стон, кашель и хрип.

Я повернулся к Луи и как бы между прочим сказал:

– Ты знаешь, Луи, мы находимся всего лишь в нескольких кварталах от семейного гнезда небезызвестного тебе Нитти. Если дует попутный ветер, то можно спокойно доплюнуть до их порога.

Покончив с пивом, я отдал пустую бутылку Луи и обошел несколько раз вокруг сидящего Тендлара, постукивая дубинкой о ладонь.

– Хорошее же местечко ты себе выбрал, Билл. Для себя и местных крыс.

– Это... я знаю, что это трущобы, но я в прошлом году развелся. Ты знаешь об этом. Алименты. Ты знаешь...

– Я плачу тебе не гроши. Алименты или нет, но почему ты живешь в этой грязной лачуге?

– Сейчас... сейчас трудно найти квартиру.

Я подошел к одному из столов, на котором под пустой пивной бутылкой лежал последний номер специального газетного выпуска, посвященного лошадиным бегам и скачкам. Помещенная в нем таблица с номерами лошадей была испещрена цифрами и пометками.

– Издание одного из наших клиентов, – сказал я, взяв со стола листок и поднеся его к глазам Тендлара. – Он будет рад узнать, что ты субсидируешь его.

Он постарался взять себя в руки, но дрожащий подбородок не желал его слушаться.

– Я знал, что ты увлекаешься азартными играми, Билл. Но я не знал, что ты зашел так далеко. Он сглотнул слюну:

– Ты же знаешь, как это бывает...

– Залез в долги?

Он кивнул.

– И согласился, когда тебе предложили немного заработать.

Он снова судорожно сглотнул:

– Мне нечего сказать. Клянусь, я ничего не знаю.

– Ты боишься, что они убьют тебя, если ты скажешь. Хорошо. Я убью тебя, если ты не скажешь.

– Ты не убийца.

– Спроси у японцев.

Он выглядел так, как будто собирался снова заплакать.

– Ноя действительно ничего не могу тебе сказать.

– Давай начнем с очевидного. Ты меня продал. Только скажи мне «да». Неважно – кому.

– Если... если я скажу, что я это сделал... Я не говорю, что я на самом деле сделал это, Геллер... Но если я скажу, что продал, ты не заставишь меня говорить кому?

– Я не буду заставлять тебя говорить, кто тебе заплатил, Билл. Только лишь подтверди, что ты меня подставил.

Он опять сглотнул слюну. И, уставившись в пол, кивнул.

– Ты продал меня?

Он продолжал кивать.

– Скажи это, Билл.

– Я продал тебя. Геллер. – Он посмотрел на меня молящим взглядом. – Это были большие деньги. Ты сделал бы то же самое, окажись ты на моем месте, и я бы не осудил тебя.

– Сколько, Билл?

Он закашлялся.

– Проклятая летняя простуда, – сказал он.

– Сколько, Билл?

– Пять тысяч баксов.

Я взглянул на Луи. Он приподнял бровь. Это действительно было много.

– Теперь ты вылезешь из долговой ямы, – сказал я.

Он кивнул, добавив:

– И еще останется на всякие расходы.

– Почему ты не скрылся? Ты же знал, что я могу навестить тебя.

– Я не думал, что ты сможешь это сделать... Эта проклятая дубинка. Ты другой человек.

– Ты очень удивишься, когда узнаешь, каким «вспыльчивым» я могу быть, когда меня пытаются убить.

– Нет, не удивлюсь.

– Они говорили тебе, чтобы ты никуда не уезжал, Билл?

Он снова кивнул:

– Да... они сказали, что, если я не расколюсь, когда ко мне придут... полицейские, или ты, или еще кто-то, они добавят мне еще тысячу баксов.

– Шесть тысяч за невыход на работу, – сказал я. – Интересно, Луи, сколько получили те, кто стрелял?

– Сколько бы они ни получили, – сказал Луи, потягивая пиво, – бьюсь об заклад, их заставят вернуть деньги назад. Они обмишурились. Рэйген-то остался жив!

– Что верно, то верно, – сказал я, с улыбкой посмотрев на Билла. – А теперь скажи: кто?

– Что? Ты же говорил...

– Я лгал. Кто купил тебя?

– Не бей меня больше.

– Скажи, и я не буду.

– Ты не захочешь мне поверить.

– А ты постарайся убедить меня.

– Ты подумаешь, что я вру, ты снова меня ударишь.

– Нет, не ударю. Кто?

– Я действительно не знаю. Это все было сделано по телефону.

Я снова ударил его. По левой руке.

– Ты лгун, – прошептал он, закатив от боли глаза.

– Да, мне приходится иногда быть негодяем, – признался я и еще раз ударил его.

– Ты можешь бить меня сколько хочешь, – пролепетал он, рыдая как ребенок. – Но это правда. Все было сделано по телефону. А деньги отправлены по почте. Я никого не видел. Они позвонили мне. Я же им не звонил. У меня нет номера их телефона. Со мной говорил мужчина. Все, что я сказал, правда.

Я посмотрел на Луи. Он пожал плечами.

– Хорошо, – сказал я, швырнув дубинку на софу. – Думаю, на этот раз ты не лжешь.

Я попросил Луи принести мокрое холодное полотенце и вытер Биллу лицо. Луи снял с него наручники. Затем я помог ему лечь на софу.

– Тебе предстоит провести два не очень приятных дня.

Он лег на спину, пижама прилипла к его телу, глаза закрыты, руки вытянуты вдоль тела. Он был похож на труп.

– Тебе придется поболеть немного, – сказал я. – Но не вздумай говорить кому-нибудь о том, что мы делали здесь. Мы не касались твоего лица, так что тебе не придется никому ничего объяснять. Ни слова полицейским, газетчикам, никому. Никаких телефонных контактов.

Он слегка кивнул.

– И на твоем месте я бы не стал болтаться по городу, – сказал я. – Один день отлежишься, а затем я жду тебя, как обычно, в офисе.

Он открыл глаза:

– Так я не уволен?

Я посмотрел на Луи и покачал головой. Луи беззвучно смеялся.

– Билл, – сказал я. – Я собираюсь держать тебя у себя в течение ближайшего месяца или двух. Пока это все не утрясется. Ты будешь получать зарплату и так далее. Я буду прикрывать тебя, если полицейские или кто-нибудь еще, Уолт Пелитер к примеру, будут спрашивать о твоей роли во всем этом. Я буду говорить, что ты хороший парень и чист, как стеклышко. Я не хочу, чтобы репутация моего агентства пострадала, понимаешь?