Возлюбленная белого хищника (СИ) - Жнец Анна. Страница 11

Смартфон в руках внезапно ожил — пришло новое сообщение. С того же незнакомого номера. От неожиданности я едва не уронила телефон снова — успела поймать за секунду до удара о плитку.

Еще одна фотография. Мой муж в компании все той же расфуфыренной блондинки, с которой лизался на предыдущем снимке. В этот раз они сидели за столиком кафе, и Хакон нежно держал белобрысую стерву за руку.

Фотошоп?

Измена?

Третьим сообщением анонимный доброжелатель прислал адрес. Наверняка — этого кафе.

Адрес, по которому я не могла не поехать.

* * *

От нервов, от усталости я ничего перед собой не видела, шла как в тумане. Люди, дома, машины — серые мельтешащие пятна по краям зрения. Кажется, я садилась в автобус, но совершенно не помнила ни саму поездку, ни как оплачивала проезд. Я была вся в себе, в собственных мыслях.

Красная тротуарная плитка под ногами, ступеньки крыльца, стеклянная дверь с вывеской — кафе. Под бешеный грохот сердца я зашла внутрь и принялась лихорадочно озираться, прыгая взглядом от столика к столику. Это было то самое место, что я видела на фотографии: зеленые диваны, бамбуковые салфетки, интимный сумрак.

О, господи, пусть все окажется ошибкой, дурной шуткой, пусть я никого тут не найду.

Хрупкая надежда разбилась вдребезги. Они были здесь. Вдвоем. Мой муж и та девица со снимка. Сидели за сквозной деревянной перегородкой и улыбались друг другу, попивая кофе.

Даже отсюда я видела, что они любовники — не коллеги по работе, решившие пообедать вместе, не приятели, забежавшие в кафе перекусить и пообщаться. Хакон смотрел на эту грудастую блондинку так, словно прекрасно знал, как она выглядит без одежды, словно мысленно уже раскладывал свою спутницу на столе.

Пол покачнулся. Не устояв на ногах, я плюхнулась на ближайший стул и в отчаянии прижала к груди дамскую сумочку, вцепилась в нее, как в последнюю опору в безумном мире, обратившемся в хаос.

Мой муж, отец моего ребенка, тот, ради кого я поссорилась с родителями и ушла из дома, меня предал.

Изменил мне.

Пока я, полумертвая от усталости, таскалась по врачам с больной дочерью, пока не спала ночами, утешая орущего младенца, пока всеми силами пыталась не рехнуться, он трахал чужую бабу.

И сейчас, сидя за столиком кафе, Хакон выглядел таким беззаботным и довольным жизнью, что меня накрыл приступ бешенства.

Твоя дочь страдает, жена рвет последние жилы, а ты спокойно пьешь кофе и улыбаешься своей любовнице? Подонок!

Ноги сами понесли меня к этой парочке мерзавцев.

— Агвид? — заметив меня, муженек побледнел и вскочил с дивана. — Что ты здесь делаешь? А где Молли? Вы же собирались на обследования.

— Кто это? — я кивнула на блондинку.

Та скользила по мне оценивающим взглядом — явно сравнивала с собой. И я тоже сравнивала, не могла не сравнивать. Модный маникюр против нервно обгрызенных ногтей. Идеальная укладка против грязных волос, стянутых в небрежный хвост. Короткое платье с откровенным декольте против мешковатого свитера и потрепанных джинсов. Смоки айс против темных кругов под глазами от недостатка сна.

Как же унизительно было ощущать себя распустившейся клушей перед этой фифой, не имевшей больных детей.

— Где Молли?

Похоже, Хакон решил соскочить с неудобной темы, прикрывшись дочерью.

— Молли у врачей.

— И ты оставила ее одну? Что ты за мать!

— Меня отпустили. Сказали, что я там не нужна.

И как ему удалось вывернуть разговор так, чтобы заставить меня оправдываться?

— А ты, погляжу, и рада избавиться от дочери. Бросила ее на чужих людей и поскакала гулять по городу.

Лучшая защита — нападение? Я понимала: Хакон пытается играть на чувстве вины, чтобы отвлечь внимание от своей спутницы, но все равно ощутила болезненный укол совести. Упреки мужа упали на благодатную почву. Я ведь и правда радовалась свободному времени, этой короткой передышке. Мечтала хотя бы два часа посидеть в тишине и спокойствии. Да, эгоистично, но не этому мудаку, при любом удобном случае сбегавшему из дома, меня винить.

— Кто это? — с нажимом повторила я.

Блондинка одарила меня снисходительным взглядом и презрительно скривила пухлые губки.

Вместо того, чтобы выглядеть пристыженным, Хакон разозлился.

— А ты чего хотела? — зашипел он. — Когда у нас в последний раз был секс? То тебе нельзя — угроза выкидыша, то живот на нос лезет, то больно после родов, то отстань я устала.

Ах вот как он заговорил! Оправдывает себя! Даже не отпирается. Сразу выложил все карты на стол.

— Да устала! — от обиды к глазам подкатили слезы, но я сдержалась, не стала позориться перед этой блондинистой тварью. Не увидят они, как я плачу. — Все время с ребенком на руках. Какой секс, если от усталости меня шатает? Что ты сделал, чтобы я не была такой усталой? Хочешь трахаться — дай отдохнуть, хотя бы выспаться.

— Я работаю, — возмутился Хакон. — Содержу вас. Мне тоже нелегко, да еще и дома покоя нет.

Бедный, несчастный, весь из себя обиженный, покоя ему дома нет.

Прикрыв глаза, я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

Если какая-то любовь к мужу еще трепыхалась в сердце, то после этого разговора умерла безвозвратно. Мерзкий предатель.

Но, если он уйдет, как я буду одна с ребенком? Со всем этим ворохом проблем?

— Н-да, — внезапно подала голос блондинка. — Ты прав, милый, она совсем никакая.

Любовница Хакона смотрела на меня с чувством превосходства, сверху вниз.

— Действительно неухоженная. Хотя бы голову вымыла.

Не знаю, что на меня нашло, я всегда была мягким человеком, старалась ни с кем не ссориться, но сейчас не выдержала — взяла со стола чашку и выплеснула остывший кофе на белое платье обнаглевшей девицы.

— Хотя бы одежду постирала, — съязвила я в тон.

— Ты… Ты… — Блондинка открывала и закрывала рот, не зная, что делать с коричневым пятном, растекавшимся по ее коленям.

Хакон прикрыл лицо ладонью, предчувствуя скандал, который после моего ухода, а может, и до, устроит его любовница.

— Агвид, — сказал он с раздражением в голосе. — Я устал.

Это он-то устал? Он?

— Мне только двадцать семь. Я жить хочу. Понимаешь? Жить. А не все это.

Он хочет жить. А я не хочу? Мне двадцать. В моем возрасте девушки бегают на свидания, веселятся в ночных клубах, устраивают вечеринки. У них простые заботы и простые мысли: платья, парни, экзамены. А я… я в тюрьме, похоронена заживо, молодость и все развлечения проходят мимо. Не так я представляла себе материнство. Думала, у меня будет любящая семья, ребенок как из рекламы детского питания — пухлощекий малыш, который улыбается и сладко спит всю ночь напролет. Реальность ударила меня кирпичом по лицу.

Прав был отец. Не стоило спешить с замужеством, но теперь сожалеть о чем-либо поздно. Сделанного не исправишь.

— Пока ребенок маленький, нас не разведут без твоего согласия, — сказал Хакон. — Но мне плевать. Домой я не вернусь. Можешь жить в моей квартире. Я не такой мудак, чтобы выгонять вас на улицу. И деньги тоже буду подбрасывать. — Он опустил взгляд, видимо, осознав, что поступает подло, и тихо добавил: — Прости.

Мне удалось сохранить лицо и не расплакаться перед этим лживым предателем и его силиконовой куклой. Слезы колючим комом застряли в горле. Я знала, что, если открою рот, вместе с обвинениями наружу хлынут безудержные рыдания, а потому молчала. Без единого слова, с гордо поднятой головой я развернулась и по узкому проходу между столиками направилась к двери. Один лишь бог знает, каких трудов мне стоило пройти эти несколько метров с прямой спиной. Меня душили обида и отчаяние, хотелось сгорбиться, обхватить себя руками в попытке утешить, но затылок жег презрительный взгляд блондинки, и я не желала казаться униженной и разбитой.

Сил моих хватило ненадолго. Ровно до угла здания. Дверь кафе захлопнулась за спиной — и по щекам побежали соленые дорожки слез, но я держалась. Медленно, на ватных ногах прошла мимо сверкающих на солнце витрин и в тесном тупике между магазинами расклеилась окончательно — опустилась прямо на грязный, заплеванный асфальт и зажала ладонью рот, чтобы не рыдать слишком громко.