Синдикат - Коллинз Макс Аллан. Страница 51

– Почему вы ждали, пока мистер Рузвельт закончит выступление? Он был лучшей мишенью, пока сидел в машине.

Это немного сбило Зангара, и он, почти заикаясь, сказал:

– Не было шанса, потому что люди впереди поднялись.

– Они поднялись, когда вы в него выстрелили. Вам пришлось для этого встать на скамейку, верно?

– Я старался, как мог. Не моя вина. Скамейка качается.

– Откуда начал, туда и пришел, – сказал сам себе Уинчелл, просматривая записи.

– Знаете мэра Сермэка? – спросил я.

Рука снова нервно почесала заросший подбородок и щеку; темные глаза на меня не смотрели.

– Нет, я его не знаю. Я просто хотел убить президента.

– Вы не знали, какой из себя мэр Сермэк?

– Нет, нет, нет. Я хотел только президента. Знаю только президента, потому что видел портрет в газете.

В газете дважды был напечатан портрет Сермэка. Уинчелл снова вмешался, но уже развивая мою тему:

– А вас не волнует, что Сермэк может умереть?

– Никогда не слышать о нем.

– Джо, а что такое мафия?

– Никогда не слышать.

Уинчелл посмотрел на меня; я мягко улыбался.

Он спросил:

– А вы не в мэра Сермэка стреляли? Вас, случайно, не мафия наняла, чтобы застрелить Сермэка? Почти смеясь, Зангара ответил:

– Ерунда какая!

– Почему вы не попытались улизнуть из парка, Джо?

– Оттуда нельзя уйти. Слишком много народу.

– Ведь это самоубийство, Джо. Зангара поморгал, не понимая.

– Рискованно, Джо, – объяснил Уинчелл. – Разве это не рискованно?

Голый маленький человечек снова поежился.

– Нельзя увидеть президента одного. Всегда люди.

– Вы анархист, Джо? Коммунист?

– Республиканец, – ответил он.

Такое заявление остановило Уинчелла еще раз.

Потом он спросил:

– Но вы ведь не пытались убить президента Гувера?

– Почему. Если бы увидеть его первым, первым убить его. Все одно, нет разницы поэтому.

Вмешался шериф.

– Зангара, если бы в эту тюрьму пришел мистер Рузвельт, а у тебя снова был бы в руке пистолет, сейчас бы ты убил его?

– Конечно.

– А меня хочешь убить? Или полицейских, которые тебя схватили?

– Нет смысла убивать полицейских. Они работать для жизни. Я за рабочего человека, против богатого и власти. Как человек мне нравится мистер Рузвельт. Я хочу его убить как президента.

Опять вмешался Уинчелл:

– Джо, вы в Бога верите? Церковь посещаете?

– Нет! Нет! Я принадлежу только себе и... я страдаю.

– Вы не верите, что есть Бог, небеса или ад, или что-нибудь подобное?

– На этой земле все, как сорняк. Все на этой земле. Там нет Бога. Все ниже.

Уинчелл перестал задавать вопросы.

Зангара повернулся и подошел к окну – поглядеть на Бискейн-Бей. Оттуда дул слабый ветерок: я его чувствовал на том месте, где стоял.

Шериф заметил:

– Зангара, завтра мы пришлем вам адвоката. Повернувшись к нам голым задом, тот ответил:

– Никакого адвоката. Не хочу никого, чтобы мне помогать.

Шериф спросил Уинчелла, закончил ли тот. Уинчелл кивнул, и мы пошли назад через отделение одиночек; от шагов раздавалось эхо. Черный мужчина все так же сидел на корточках на своей койке: сейчас он смеялся сам с собой и подпрыгивал.

У лифта шериф пожал Уинчеллу руку, произнес свою фамилию по буквам три раза, и мы спустились.

Уинчелл в лифте молчал, но, выйдя наружу, под ночное небо Майами, положил мне на плечо руку и спросил:

– А как твоя фамилия, малыш?

– Геллер.

Он улыбнулся, показав на этот раз зубы.

– Не хочешь сказать мне ее по буквам?

– Не хочу попадать в вашу историю.

– Хорошо, не попадешь. Из Чикаго, верно?

– Там и родился...

– И что ты из этого сделаешь, когда туда вернешься?

– Вот вы из Нью-Йорка. Вы что из этого сделаете?

– Помои.

– В Нью-Йорке это так называется?

– Это одно из выражений, которым я называю нашу печать. Дерьмо, каким его именем ни назови, не будет пахнуть благовониями.

– Шрам на его животе настоящий, не подделка?

– Да, как будто подлинный. Слышал когда-нибудь об Оуни Мэддене?

– Конечно. Это гангстер – друг Рэфта, – ответил я.

– Мы с ним приятели, – сказал Уинчелл. – Он спас мне жизнь, когда на меня разозлился Голландец Шульц. Я немного освежил свою колонку – это касалось Шульца и Винса Кола. Предсказал убийство Кола за день до того, как оно произошло.

– И Шульцу это не понравилось.

– Да, очень не понравилось. Я стал меченым. Многие месяцы прожил под угрозой расправы. С тех пор у меня нервы ни к черту, и я не стесняюсь признаться в этом, малыш.

– И это все еще продолжается?

– Я – фигура общественная. Они не смогут ликвидировать меня без шума и возни. Я объяснил это Оуни. И знаешь, что он ответил?

– Что?

– Они могут найти способ, – сказал он. – Они найдут такой способ, что никто даже никогда не узнает, что это именно они меня устранили.

Мы остановились посредине лестницы, ароматный бриз обвевал нас, как ленивый евнух.

– Думаю, что этот маленький ублюдок целился в Сермэка, – сказал Уинчелл. – Думаю, он знает, что все равно умрет из-за желудка, а они, скорее всего, обещали ему поддержать семью там, в Италии, взамен на то, что он подстрелит Тони и будет помалкивать. А ты что думаешь?

– Я думаю, что вы правы, – ответил я. – Но если это напечатают, никто не поверит.

– Что же мне делать? – спросил Уинчелл. – Впрочем, я знаю – они поверят чепухе.

И он пошел искать такси.

Глава 18

Около семи утра следующего дня, сидя после завтрака в буфете «Билтмора» с чашкой кофе, я читал «Гералд» – среди показаний очевидцев покушения была заметка о генерале Дэйвсе. Он, наконец, выступил свидетелем перед Сенатской комиссией по делу Инсала. Да, он действительно дал Инсалу кредит в одиннадцать миллионов долларов из своего банка, капитал которого вместе с прибылью на тот момент составлял двадцать четыре миллиона долларов, и он оплошал, «положив в одну корзину слишком много яиц». Попыхивая трубкой и печально кивая головой, он отметил, что в ретроспективе все банкиры этой страны выглядят не лучшим образом. Когда его спросили, что он думает о новых банковских законах, он ответил:

– О новых законах, не разобравшись в них как следует, я говорить не хочу – хотя эта привычка, не свойственная Вашингтону.

Последнее, видимо, вызвало смех – дань генералу, чье остроумие не радовало, наверное, только меня.

Потом я поднялся в свою комнату и упаковал белый костюм и обе пушки; рассчитался за номер и поехал на своем «форде» в северо-западный Майами. Вверху, в конце извилистой улочки, огороженной кустами гибискуса, олеандрами и жасмином, находилась больница «Памяти Джексона» – двухэтажное здание с большим числом длинных, оштукатуренных, белых прогулочных галерей с красными черепичными крышами и тентами на окнах. Вокруг теснились многочисленные пышные пальмы.

Я припарковался на стоянке и прошел ко входу, где стояли, болтая, двадцать (или около того) красивых молодых сестер; они улыбались и пребывали в радостном возбуждении, очевидно, ожидая кого-то особенного, но явно не меня.

В приемном покое главного корпуса находились многие из репортеров, бывших свидетелями ночной драмы. Однако Уинчелла не было. Стряпал, наверное, большую историю, а объедки оставлял знаменитостям рангом поменьше. Вдоль одной стены располагались телеграфные аппараты и машинки.

Меня остановили двое из Секретной службы. Я показал удостоверение и поинтересовался, есть ли какая-нибудь возможность увидеться с Сермэком. Ничего не ответив, один из них взял меня под руку и провел через стену репортеров в коридор, за регистратурой.

Не отпуская меня, человек сказал двум другим агентам, охранявшим коридор:

– Это тот самый парень, которого хотел повидать Сермэк.

Все (кроме меня) серьезно кивнули, и тот же самый парень проводил меня по коридору, который был буквально забит хорошенькими медсестрами. Это было похоже на сцену в больнице из самого последнего фильма Эрла Кэрола «Тщеславие»: все, до единой, симпатяшки, они улыбались и хихикали, как будто были готовы тут же спеть или станцевать.