Смерть в послевоенном мире (Сборник) - Коллинз Макс Аллан. Страница 11

— Не может ли он оказаться студентом Чикагского университета?

— Который разбойничает в Норт-Сайде?

Даже такой хороший полицейский, как Друри, страдал этой географической слепотой.

— Да, — сказал я. — Существует невероятно новый способ передвижения, его именуют Эл [1]. Просто, может быть, наш мальчик знает о нем.

Друри игнорировал мое саркастическое высказывание.

— Этих недоразвитых переростков с сальными волосами полно шатается повсюду, Нат. Поле поиска не очень-то сузилось.

— А то, что он похож на молодого Корнела Уальда?

— Такого тоже замучаешься искать, — сказал Друри. — Да.

Мы вздохнули и повесили трубки.

Подслушивая разговор. Пег, стоявшая на кухне, вынуждена была высунуться в холл. Поверх выпирающего живота она повязала белый фартук, так как готовила мясо. Вкусный запах растекался повсюду. Пег готовила чертовски вкусно, хотя сама так не считала.

— Красивая? — спросила она.

— Кто?

— Та медсестра, к которой ты ходил и разговаривал.

— Не обратил внимания.

Она хмыкнула и вернулась на кухню. Я пошел следом и сел за стол. Она угрюмо молчала.

— Блондинка? — спросила она, стоя спиной ко мне.

— Нет. Кажется, брюнетка.

Она посмотрела на меня через стол:

— Тебе кажется?

— Брюнетка.

— Готова спорить, хорошенькая и стройная, с отличной фигурой. Не такая жирная и круглая. Не корова. И не слон.

— Пег...

Она повернулась, деревянная ложка упала на линолеум.

— Я схожу с ума, Нат. Я отвратительная, и мне скучно.

— Ты не отвратительная. Ты очаровательная.

— Отвяжись, Геллер! Я противная корова, и мне осточертело торчать в этих стенах. Господи, неужели я не могла бы жить где-нибудь в другом месте, где можно с кем-нибудь поговорить?

— У нас же есть соседи.

— Белки, дятлы и этот придурок, что живет ниже, который стрижет свой газон по четным дням и моет машину по нечетным. Кругом пустые автостоянки, ясли и прерии. Почему нам не перебраться ближе к городу? У меня такое чувство, что я живу на пастбище, где самое место таким коровам, как я.

Я поднялся, подошел к ней и обнял. Пегги сердилась, но вырываться не стала.

Не глядя на меня, она стала жаловаться на жизнь, словно выплевывая слова.

— Ты уходишь в Луп и чувствуешь себя бизнесменом, можешь общаться с друзьями, коллегами и с агентами, допрашиваешь красивых медсестер, пишешь свои бумаги, короче — у тебя настоящая жизнь. Ты не торчишь здесь, в этой коробке с газоном, слушая по радио «Ма Перкинс», и не чистишь картошку, и не гладишь рубахи.

— Крошка...

Она постучала себя в грудь указательным пальцем, приговаривая:

— Я всегда занималась делами, была секретарем-исполнителем.

— Знаю, знаю.

— Нат, мне страшно.

— Страшно?

— Я боюсь, что не создана быть домохозяйкой. Боюсь, не создана и для роли матери.

Я нежно улыбнулся, глядя на нее, нежно коснулся ее лица; дотронулся до живота.

— Ребенок все изменит. Мы обзаведемся соседями.

— Мне все здесь противно.

— Давай подождем годик. Не понравится — переедем ближе к городу.

Она натянуто улыбнулась, кивнула и отвернулась к плите.

Ужин получился на славу. Пег сделала яблочный пирог. Мы поболтали о делах, о семье. За разговором все понемногу утряслось.

Мы прилегли на кушетку, слушая радиотрансляцию музыкального биг-бэнда, когда зазвонил телефон. Снова Друри.

— Извини, что беспокою, но я подумал и наконец, кажется, кого-то нашел.

— Выплыло! Что?

— Был один паренек, которого я прихватил несколько лет назад. Симпатичный, темноволосый, но с какой-то гнильцой, хотя и из приличной семьи. Его отец служил в охране железорудной шахты. Во всяком случае, парень неплохо учился, умный парнишка — но только вот любил воровать, так, ради острых ощущений. Меха, украшения, старинные монеты, оружие.

— В то время ты работал в отделении Таун Холл?

— Да. Он воровал на Норт-Сайде. Тогда ему было всего лишь тринадцать.

— Сколько ему сейчас?

— Семнадцать.

— Да, но все это было несколько лет назад.

— Два года назад я прихватил его снова, за десять краж. Он чертовски ловок, Нат. Что-то вроде человека-мухи — лазает по карнизам, пожарным лестницам... влезает в окна.

— Понимаю.

— Во всяком случае, некоторое время он провел в Жибо.

Так называлось исправительное заведение для подростков в Терр От.

— Считается, что вышел оттуда перевоспитавшимся. Он хорошо учился — настолько хорошо, что в семнадцать поступил в колледж.

— В Чикагский университет? — спросил я.

— Да, — ответил Друри. — А теперь догадайся, кем он подрабатывает?

— Посыльным по доставке, — выпалил я.

— Ну надо же, ты настоящий детектив, — похвалил Друри.

13

Джером Лэппс, не по годам развитый семнадцатилетний студент-второкурсник, жил в студенческом общежитии Чикагского университета.

В разговоре по телефону Друри спросил меня:

— Знаешь, где живут его родители?

— Ты что, принимаешь меня за психа?

— Вполне возможно, ты встречал этого парня, Нат. Семья Лэппсов жила в Линкольнвуде.

Он назвал мне адрес неподалеку от нашего с Пег дома.

Что оказалось более интересным, так это то, что парень жил при школе, даже во время летних каникул. В частности, сейчас он обитал в Гейтс Холле, в студенческом городке на Мидуэе.

Мидуэй — полоса парка длиной в милю и шириной в квартал — располагалась между Пятьдесят девятой и Шестидесятой улицами, соединяя Вашингтонский и Джексонский парки, и одновременно разделяла Гайд Парк и яйцеголовых жителей университета от подлинного Саус-Сайда. В непосредственной близости от Мидуэя возвышались кирпичные готические строения и ухоженные пространства университетской территории. По ночам лагерь походил на иной мир.

На дворе стояла темнота, и лагерь казался покинутым. Лето еще только началось. Я оставил свой «плимут» на стоянке и добрался до третьего этажа Гейтс Холла, подошел к комнате Лэппса и постучал в дверь. Никакого ответа. Постучал еще раз. Тишина. Дверь была заперта.

Какой-то студент, которому на вид было далеко за двадцать, вероятно демобилизованный из армии, сказал, где найти старшекурсника, помощника коменданта, отвечавшего за этот этаж.

Помощник коменданта сидел в своей комнате, прислонившись к дверному косяку, с банкой пива в руке. Рубаха наполовину выползла из брюк. Рыжие волосы, глаза полузакрыты, на губах блуждала блаженная улыбка. На вид ему было лет двадцать.

— Чем могу помочь, дружище? — спросил он.

— Я дядя Джерома Лэппса. Мы договорились встретиться, а его нет.

— Да?

— У тебя есть ключ? Я бы подождал его внутри.

Он пожал плечами:

— Не положено.

— Я его дядя Абрахам. — Для убедительности я показал бумажку в пять долларов.

Рыжий просиял и, схватив пятерку, сказал:

— А, благочестивый Эйб, Джереми упоминал о тебе.

Он проводил меня в комнату Лэппса и удалился.

Судя по двум кроватям, стоявшим у противоположных стен, Джереми Лэппс жил с соседом. Просторная комната вполне позволяла разместиться здесь двоим. Одна половина комнаты была чисто вымыта, убрана, словно армейская казарма, а в другой, украшенной портретами бейсболистов и кинозвезд, у стены стояла неубранная кровать. Здесь также стояли два письменных стола, один — захламленный, другой — аккуратно прибранный.

Мне не потребовалось много времени, чтобы убедиться, что на неубранной половине проживал семнадцатилетний жилец. На учебнике математики, небрежно брошенном на заваленном бумагами столе, красовалась выведенная неровным почерком подпись — «Джером С. Лэппс». Пометки в блокноте были сделаны той же рукой; несколько раз на листке бумаги встречались и кое-где были подчеркнуты слова «Роджерс Парк».

Под кроватью Джерома С. Лэппса лежали три чемодана.

В одном из них хранилось не меньше половины всех трусиков и лифчиков Чикаго.