Окрась это в черное - Коллинз Нэнси. Страница 38

– Я получила ваше сообщение, Дзен. Что вам нужно?

– Я слышал о Несносной Мухе. Поразительно, миледи. Воистину поразительно.

– И что?

Дзен сделал вид, что обиженно надул губы, и наклонился, положив подбородок на резную гриву льва.

– Боже мой, до чего вы необщительны! Вам действительно стоит научиться вести светскую беседу, миледи. Небольшая болтовня время от времени никому не вредит. А кроме того, я говорю серьезно. Я по-настоящему поражен. Мне лично Несносная Муха всегда казался весьма омерзительным субъектом – он делал вид, что стоит больше других ренфилдов, потому что умеет управлять телепатией без помощи наркотиков.

– У вас есть что сказать? Или вы просили меня прийти, чтобы восхититься моей победой над одноглазым псиоником?

Дзен вздохнул, полез в карман пальто и вытащил розу на длинном стебле и запечатанный конверт, который бросил к ногам Сони вместе с розой.

– Мне было сказано доставить вам вот это.

– Луксором было сказано?

– У меня больше одного нанимателя – когда мне это нужно, – ответил Дзен и, не говоря больше ни слова, спрыгнул со спины льва и исчез в ночи.

Соня наклонилась и подняла конверт и розу. Стебель розы был сделан из сплетенных нитей колючей проволоки, а лепестки – из черного бархата. На сургучной печати конверта волк Фенрир глотал Луну. В конверте лежал сложенный кусок пергамента, а на нем извилистым почерком было написано:

Жду тебя в «Зале херувимов».

~~

«Зал херувимов» был модной ночной забегаловкой рядом с Коламбус-Серкл. Здесь обслуживали приезжую публику, налетавшую в город в каждый уик-энд в надежде потусоваться с богатыми и знаменитыми, а если не выйдет – испытать то, что в захолустье сошло бы за декаданс. Общее убранство состояло из леопардовых шкур, розового винила, золотой краски и крылатых младенцев. Много-много младенцев. Повсюду пухлые детки: подпирающие плечами рога изобилия, где спрятаны звуковые колонки, держащие зеркала, писающие шампанским в серебряные горшочки. Позолоченные пупсы с картонными крыльями свисали с потолка. У посетителя возникало чувство, будто его замуровали заживо в подарочной коробке конфет на день св. Валентина.

Клуб был набит народом, и музыка гремела так, что посетители друг друга не слышали, хоть ори прямо в ухо. Над танцевальным полом висела пара клеток, где вертелись под ритм техно молодые мужчины и женщины в серебряной парче и жестяных нимбах.

Соня не понимала, почему Морган из всех клубов Манхэттена выбрал для встречи именно это место. Может быть, боялся того, что она может устроить без свидетелей.

Она ощутила его в тот момент, когда вошла. Это было странное чувство, как если бы кто-то нажал кнопку и замкнул цепь, приведя в действие давно заснувшие механизмы. Волосы на шее зашевелились, вдруг стало тяжело дышать, будто весь кислород в комнате разом обратился в ртуть. Пространство между ними заполнилось энергией, существующей между Делателем и Сделанным, Создателем и Созданием. Как будто они были двумя мощными магнитами, притягивающими и отталкивающими друг друга. Соня просканировала зал и увидела его в дальнем углу, рядом с огромным картонным купидоном, вооруженным настоящими луком со стрелой.

Она помнила, что пометила его при последней встрече, но мысленный образ Моргана оставался для нее тем же – веселый и галантный бонвиван, раздавивший Дениз Тори двадцать пять лет назад, и сейчас она была потрясена, увидев, насколько он обезображен. Левая сторона лица у него стянулась в постоянную ухмылку, глаз был серый и незрячий, как у дохлой рыбы. На висках пробилась седина. Но одет он был в такой же дорогой и отлично сшитый костюм, и это как-то облагораживало его шрамы, превращая увечье в нечто вроде аксессуара моды.

Соня ждала, что ее заполнит привычная ненависть, но вместо нее поднялось нечто иное. Она его ранила. Унизила. Пигалица, выброшенная им когда-то как мусор, оставила ему шрам, отомстив за жестокое пренебрежение. И сейчас Соня не ощутила ярости – только мрачное удовлетворение и что-то вроде... жалости?

Грохот диско, мигание света и запах пота и алкоголя напомнили ночь их первой встречи. Тогда молодая наивная наследница неосторожно чуть перепила и позволила отделить себя от друзей, потом неосторожно села в машину с незнакомым мужчиной. Она пришла в бар отведать запретного плода взрослости, и ее унесло на крыльях дешевой романтики.

Она знала неуклюжие поцелуи школьных друзей, но в Моргане все было как-то совсем по-другому. И все предвещало истинный роман – такой, о котором мечтает каждая женщина. Какой красивой, какой необычной чувствовала она себя под взглядом Моргана... И не из-за папиных миллионов; Морган и сам был богат. Ему понравилась она, именно она и ничто другое.

Когда он пообещал ей, что эта ночь ей запомнится, она охотно села с ним на заднее сиденье «роллса» с шофером. Он ее изнасиловал, выпил ее кровь и выбросил, голую и умирающую, на улицы Лондона.

Соня направилась к нему, на каждом шагу думая, где же привычная ненависть, когда она выплеснется, наполняя грудь знакомым жаром.

Морган выпрямился, когда она подошла, и ухмылка не могла скрыть настороженность в его оставшемся глазу. Он слегка кивнул, показывая, что заметил Соню.

– Я рад, что ты пришла.

Соня почувствовала, как химера, поглощенная ею три года назад, частица личности Моргана, зашевелилась у нее в голове – учуяла старого хозяина. Будто тысячи муравьев побежали по коже. Соня подавила желание дернуться и затрястись, как наркоман, лишенный дозы. От такой близости Моргана мышцы дрожали, как тросы подвесного моста на сильном ветру.

И будто в ответ, ненависть наконец появилась, легла на лоб терновым венцом, продавливаясь в мозг сквозь череп.

Убей его, -шептала горячечным голосом Другая. – Убей его, и покончим с этим.

Соня с интересом отметила страх, охвативший ее вампирскую половину, и вытерла холодный пот с губы.

– Я тебя убью, Морган.

– Попытаешься. Но не здесь. – Он показал в сторону танцевального круга. – Тут слишком людно.

Ну и мать его так, все равно гвозди его. Гвозди, пока он не попытался призвать к себе химеру.

Почему ты так настойчиво ищешь моей смерти, дитя?

Медоточивый голос Моргана был как прикосновение прохладной руки к горячечному лбу.

– Ты сам отлично знаешь.

– Ты все еще считаешь свое состояние проклятием? Я дал тебе бессмертие, свободу от старческой мерзости и болезней!

– Я не просила, чтобы меня сделали такой, как все вы. Ничего этого я не просила...

Морган приподнял брови:

– В самом деле? Есть люди, за которыми наш род охотится как за дичью, – а есть такие, которые сами нас ищут. Ты это знаешь не хуже меня, дитя. И ты охотно шла навстречу соблазну. Я не применял принуждения, ментального контроля.

– Ну уж нет! Ты на меня вину за это не свалишь! – прошипела Соня.

У Моргана не получилось изобразить чарующую улыбку – шрамы ее исказили.

– Я не обвиняю тебя,дитя. Ведь ты же не та девушка, что пошла за мной в лондонскую ночь? Ты не Дениз Тори, ты создание семени моего, вылепленное по образу моему, рожденное из ее мертвой плоти.

– Она не умерла.

– Тогда где же она?

Соня моргнула, не зная, что ответить.

Прекрати эти игры и убей его! -Другая была близка к истерике. – Он тебе голову морочит, пытается тебя усыпить! Зачаровать!

Морган достал из нагрудного кармана небольшой ювелирный футляр.

– Теперь я понимаю, что поступил неправильно, непростительно. Я не о том, что я тебя обратил – об этом я не жалею. Но я сделал глупость, выбросив такую редкость, как ты. Не понимаю, как я мог не увидеть в тебе, кто ты такая. – Он протянул ей футляр, отщелкнув крышку. На красном бархате лежало распятие, сделанное из столового серебра, в виде сдвоенной иглы. – Прошу тебя принять это в знак моего стыда – за мой идиотизм. Я поступил в Лондоне жестоко и бессмысленно. Я породил тебя – и повернулся к тебе спиной, и у тебя есть полное право ненавидеть меня за то, что я привел тебя в мир, где нет жалости. Но я хочу это переменить, дитя мое.