Москва. Загадки музеев - Жебрак Михаил. Страница 14

Вот что увидел Петр на бумаге:

Иисуса Христа рисовал не зожник, сторонник здорового образа жизни, а художник. Первая строчка «Этот художник рисовал Иисуса Христа». Петр изучил заглавную букву имени Христос – х и к близки по написанию, но перед ним отчетливо выведенная карандашом буква к. Вряд ли записку составлял неграмотный, скорее иностранец, отсюда и торре во второй строчке.

…узее под торре. Если первое слово иностранец снова не исковеркал, то оно означает музей, не из фузей же под башнями стреляют. Торре в записке означает башню. В музее под башней. Торре и Кристо так мог написать по-русски испанец или итальянец.

для сверх тепла. Тут догадок не было – соломенная кровля, шуба, двойные рамы… Петр выбрал двойные рамы – в них удобно прятать. Что прятать? Подлинных голландцев? Тогда, скорее, стенные сэндвичи или утепленная крыша.

Полностью записка представлялась Петру так: Этот художник рисовал Иисуса Христа в его музее под башней в/на/под сделанном для сверхтепла.

В сборных собраниях всегда много художников, изображавших Христа. Петр был уверен, что ему нужен персональный музей или музей-квартира. В животе потянуло голодной пустотой. Сейчас бы чаю черного. По-походному – с лимоном и сахаром… Раз возник чай, значит он взял след: одна коллекция – один творец.

У кого из художников, писавших Христа, есть музеи? Ге, Крамской, Нестеров прославились религиозной живописью, именно поэтому музеев не удостоились. Не жаловали в советское время иконописцев. Мастерская Павла Корина доступна только специалистам. Россия, грянувшись оземь, обратилась в державу православную, тем не менее, не сняты пока печати с изографа Донского монастыря. Мастерскую Корину устроили в отдельно стоящем здании прачечной. Труба там могла быть, а вот вышки Петр на прачечной-музее не помнил.

У Виктора Васнецова есть музей, в доме лично им нарисованном. Там и бревенчатая луковичная башенка выглядывает из-за забора. Васнецов выслужил право на музей по детскому ведомству, как сказочник. Хотя расписывал храмы и в усадьбе Абрамцево остались иконы его работы.

Не сразу, но вспомнил Петр еще одного художника. Для энциклопедии он пейзажист, мастер пленэра, зародивший моду на этюды. Но академию-то окончил по классу исторической живописи. Евангельская тема волновала этого художника с юности. Путешествовал по Палестине, зарисовывал места жизни Христа, искал иудеев-натурщиков и одевал их в одежды под старину, сшитые его женой. Он и усадьбу, в которой устроен его музей, построил на деньги, вырученные от продажи картины с евангельским сюжетом. Тридцать тысяч заплатил царь за полотно «Кто без греха?» Петра всегда удивляла перекличка этой суммы с той, полученной за предательство.

Петр осматривал усадьбу со своей туристической группой два месяца назад, тогда они прошли сто верст по Оке. Башню над домом не просто помнил, но мог рассмотреть в деталях на телефоне. Убежище предательски озарилось включенным экраном – Петр листал фотографии. В Борках, так называл свое имение Василий Поленов, множество разномастных домиков – флигели, сарайчики, беседки.

Причем выполненные в разной технике – должно быть, художник любил пробовать новое не только на холстах – оштукатуренные, фахверковые, сложенные из валунов и бревенчатые. Петр предложил каждому школьнику выбрать постройку, соответствующую его характеру. И сделать портрет на фоне альтер эго. Бой был только за избушку с верандой из гнутых стволиков – на нее претендовали три девочки. В остальном разошлись мирно. Завхоз Сергей взял коровник с толстенной соломенной крышей. Городская группа не верила подлинности настила – ну, какая солома в XXI веке, синтетика! Сергей постучал по лбу и лизнул дождевые охряные потеки на каменной стене: «Сено, натуральное сено, нюхайте, дурачье!»

Вечный неудачник, изрезанный при первом купании раковинами, отправился к лодочному сараю. Записной шутник Артем позировал перед фанерной кормушкой с двускатной крышей: «Вы сказали дом, я выбрал». Сестра Лени, Ульяна, ходила в вышитом вручную льняном платье, пела под гитару кельтские песни и каждый сорванный цветок считала личной обидой. Ульяна – Петр как раз рассматривал ее портрет – выбрала ветряную мельницу.

На фоне башни сфотографировался командир Леня. Хозяин сам проектировал все строения в усадьбе. Тонкий знаток европейской архитектуры – многие побывали в парижах-неаполях, но не все потом перерабатывали свои впечатления в декорации для императорской и частной сцены – Василий Поленов выстроил мастерскую наподобие итальянского загородного дома. Назвал аббатством. Не за внешнее сходство, а в мечтах об уединении. Леня попросил сфотографировать его на фоне огромного узкого окна башни аббатства. Петр еле уговорил его для фотографии надеть штаны – командир отряда считал, что растянутые плавки на его худющих ногах как нельзя лучше соответствуют силуэту здания.

Из пары Васнецов – Поленов Петр однозначно проголосовал за Поленова. Его евангельский цикл состоял из полсотни работ и почти на всех присутствовал классический поленовский усталый с дороги Христос в шапочке. И башня над мастерской Поленова больше соответствовала средиземноморской торре-кампаниле, чем выгнутая кокошником кровля надстройки васнецовского дома.

Воздух загустел, посинели окна, звуки снизу редели и становились громче. Собор запирали. Петр размял затекшие ноги, глянул за парапет – никого. По невидимым ступенькам спустился вниз и… уперся в закрытую дверь. Подсветка фонариком подтвердила – снаружи задвинут засов. Петр попробовал надавить плечом, расшатать – металлическая створка не поддавалась.

Чрево Иерусалима

Петр Дивин ночевать в храме не планировал. Слиться из монастыря, причем именно слиться, он собирался после закрытия, но для этого необходимо попасть вниз. Затворник обошел первый ярус, внимательно осматривая углы и переходы. Этот уровень объединял Воскресенский собор и ротонду над кувуклией. Широкие коридоры заканчивались незаконченными приделами. Когда-то Никон собирался освятить алтарей в этом соборе по числу дней года. Наследники в меру сил выполняли грандиозный замысел патриарха. Вверх уходили граненые столбы в наростах сумрачной сероватой лепнины. Мерцавшие внизу паникадила казались кронами осенних лип в глубоком овраге. Новых лестниц внимательный осмотр не открыл. Все по-честному – монастырь оказался местом спасения и заточения.

Поднялся еще на один уровень – на галерею, опоясывающую ротонду. Здесь он уже был и ничего нового не увидел. Но над ним по куполу шел еще один круговой балкон – третий ярус, галерка. Купол скруглялся и давил спину. Манила мутная пустота. Там, в глубоком омуте провала, монетой блестела крыша часовни. Петр запнулся ботинком за катнувшийся предмет и упал на колени, левой рукой поймав перила, а правой шмякнув с размаху по жесткому пустому мешку. Под руками Петра лежал широкий тканый ремень с круглым зубастым наконечником. При Никоне ротонду возвели из кирпича. Свод рухнул через несколько десятилетий, и архитектор Растрелли, отсюда и смешения пестрого никоновского узорочья с барочными гирляндами, закрыл ротонду эффектной пирамидой на деревянном каркасе. Петр не верил, что, восстанавливая ротонду после войны, советские реставраторы не использовали железо, но, получается, дерево внутри осталось, раз по балкону заботливо растянули пожарный шланг.

Тянуть или катить? Рукав скользил со змеиным шелестом, а наконечник неприятно бился о решетку парапета. Петр скатал ленту в кольцо и потащил на самый нижний доступный для него ярус. Шланг определил в десять Петров, лучше тридцать восемь, но и десяти для спасения должно хватить.

Для спуска Петр выбрал не ротонду, а проем в церковном объеме, сбоку от алтаря. Он не Индиана Джонс, чтобы съезжать прямо к Гробу Господню. Но если честно, Петру показалось ограждение в храме понадежнее. К тому же алтарь окружали высокие киоты: если длины десяти Петров не хватит, есть за что зацепиться.