Бедная мисс Финч - Коллинз Уильям Уилки. Страница 23

Я пошла гулять одна. Ее мрачные, суеверные предчувствия не подействовали на меня. Но с одним произнесенным ею словом я не могла не согласиться. После того что видела я, нельзя было ожидать свадьбы в близком будущем.

Глава XVIII

СЕМЕЙНЫЕ ХЛОПОТЫ

Дней через пять опасения Луциллы за Оскара оправдались. С ним случился второй припадок.

Обещанная консультация с брейтонским медиком состоялась. Новый врач не давал нам больших надежд. Второй припадок, последовавший за первым, казался ему дурным признаком. Он дал общие инструкции относительно лечения и Предоставил самому Оскару решать, нужно ли менять место жительства. Никакая перемена, как, очевидно, думал врач, не могла иметь непосредственного влияния на возобновление припадков. Могло улучшиться только общее состояние больного. Что касается свадьбы, то он объявил, что о ней пока нечего и думать.

Луцилла выслушала отчет о консилиуме докторов с мрачной сдержанностью, которую мне тяжело было видеть.

— Вспомните, что я сказала вам, когда случился с ним первый припадок, — проговорила она. — Лето наше кончилось. Наступила зима.

Она говорила, как человек, потерявший надежду, ясно сознающий близость несчастья. Она приободрилась только тогда, когда пришел Оскар. Он, естественно, упал духом от внезапной перемены ожидавшей его будущности. Луцилла всеми силами старалась ободрить его. И это ей удалось. Со своей стороны я старательно уговаривала его уехать из Броундоуна и попробовать пожить в каком-нибудь более веселом месте. Но Оскар боялся новых лиц, новой обстановки. С этими двумя слабодушными молодыми людьми даже моя природная веселость начинала покидать меня. Если бы мы трое сидели на дне высохшего колодца в пустыне, нам будущность представлялась бы не мрачнее, чем теперь. К счастью Оскар, так же как и Луцилла, страстно любил музыку. Мы обратились к фортепьяно, как к лучшему средству избавиться от овладевшего нами уныния. Мы с Луциллой поочередно играли, а Оскар слушал. Могу сказать, что мы много переиграли различной музыки в те дни печали. Могу также сказать, что мы много тогда пережили.

Что касается достопочтенного Финча, голос его продолжал звучать по-прежнему громко и в эти дни.

Если бы вы послушали тогда маленького настоятеля, то подумали бы, что никто не чувствует постигших нас несчастий так остро, как он, никто так глубоко не горюет, как он. Надо было видеть его в день консилиума; как ходил он взад и вперед по своей гостиной, поучая слушателей, состоявших из жены его и меня. Мистрис Финч сидела в углу, в юбке и шали, с младенцем и с повестью. Я сидела в другом углу, будучи призвана на «совещание с ректором», другими словами, для того, чтоб услышать из уст мистера Финча, что туча, нависшая над семейством, быстрее сгущается и тяготеет над ним.

— Не нахожу слов, мадам Пратолунго, уверяю вас, не нахожу слов, чтобы выразить, до какой степени огорчен я этими печальными обстоятельствами. Вы были очень добры. Вы обнаружили истинно дружеское сочувствие, но вы не можете представить себе, как меня сразил этот удар. Я разбит, мадам Пратолунго, — он обратился в мою сторону.

— Мистрис Финч, — он обратился в ее сторону, — я разбит. Не нахожу другого слова. Разбит.

Священник остановился посередине комнаты, поглядел вопросительно на меня, поглядел вопросительно на жену. На лице его было написано: «Если обе эти женщины упадут в обморок, сочту это естественным и уместным с их стороны, после того что сказал им».

Я ждала, что будет делать хозяйка дома. Мистрис Финч не упала на пол с младенцем своим и повестью. Ободренная ее примером, я позволила себе также остаться сидеть на месте. Ректор все выжидательно глядел на нас. Я придала лицу своему по возможности жалобное выражение. Мистрис Финч почтительно подняла взгляд на мужа, будто видела в нем благороднейшее из созданий, и поднесла платок к глазам. Мистер Финч был доволен. Мистер Финч продолжал:

— Здоровье мое пострадало. Уверяю вас, мадам Пратолунго, мое здоровье пострадало. После этого несчастного случая желудок мой расстроился, я потерял, так сказать, душевное равновесие, обычная уверенность исчезла. Я подвержен, единственно вследствие этого страшного потрясения, припадкам болезненного аппетита. Мне хочется то завтракать ночью, то обедать в четыре часа утра… Мне и теперь чего-то хочется.

Мистер Финч остановился, придя в ужас от всего сказанного о своем состоянии, глубоко задумавшись, нахмурив брови и судорожно сжимая рукой нижнюю пуговицу своего потертого черного жилета. Водянистые глаза мистрис Финч наполнились слезами — она разделяла супружеское горе. Ректор, справившись со своим желудком, внезапно подошел к двери, отворил ее настежь и громовым голосом крикнул кухарке:

— Сварите мне яйцо!

Он вернулся на середину комнаты, подумал еще, мрачно уставившись на меня, затем торопливо вторично подошел к двери и грянул на лестницу:

— Яйца не нужно! Приготовьте селедку!

Ректор опять вернулся к нам, закрыв глаза и в отчаянии приложив руку к голове.

— Вы видите, — заговорил он снова, обращаясь поочередно то ко мне, то к жене, — вы видите, в каком я состоянии. Просто ужасно! Я нерешителен в пустяках. Сначала мне как будто хочется яйца, потом как будто хочется селедки, теперь я сам не знаю, чего мне хочется. Уверяю вас честью, не знаю сам, чего мне хочется. Весь день нездоровый аппетит, всю ночь мучительная бессонница… Какое состояние! Я не знаю покоя. Я ночью беспокою жену. Мистрис Финч, я беспокою вас ночью! Сколько раз со времени этого несчастья поворачиваюсь я в постели, прежде чем засну? Восемь раз? Вы в этом уверены? Не преувеличивайте! Вы верно считали? Да? Добрая женщина! Я никогда, уверяю вас, мадам Пратолунго, я никогда не испытывал такого потрясения прежде. Было что-то в этом роде после десятых родов жены. Мистрис Финч! После десятых или после девятых? После десятых? Вы в этом уверены? Вы не вводите в заблуждение нашего друга? Очень хорошо. Добрая женщина! Тогда дело было в денежных затруднениях, мадам Пратолунго. Я справился с денежными затруднениями. Как теперь справиться с несчастьем? Я все уже устроил для Оскара и Луциллы, отношение мое к ним доброжелательное, я видел впереди будущность, светлую и для меня, и для моего семейства. Что я теперь вижу? Все, так сказать, разрушено одним ударом. Неисповедимое Провидение!

Он остановился и набожно поднял глаза и руки к потолку. Кухарка появилась с селедкой.

— Неисповедимое Провидение! — продолжал мистер Финч, несколько понизив голос.

— Кушай, пока горячая, мой друг! — сказала мистрис Финч.

Ректор опять остановился. Словоохотливый язык побуждал его продолжать, своевольный желудок настойчиво требовал селедки. Кухарка открыла блюдо. Нос мистера Финча тотчас же принял сторону желудка. Мистер Финч остановился на «неисповедимом Провидении» и посыпал перцем селедку.

Я передала все, что говорил ректор в связи с постигшим семейство несчастьем, остается только, для полноты картины, сообщить, как он поступал практически. Ректор занял у Оскара двести фунтов и тотчас же перестал заказывать не во время селедку и беспокоить ночью жену.

Скучные осенние дни прошли, наступили длинные зимние вечера.

У нас перемены к лучшему не предвиделось. Доктора делали что могли для Оскара, но пользы не было. Ужасные припадки повторялись чаще и чаще. День за днем однообразно текла наша жизнь. Я почти уже начинала думать, как Луцилла, что какой-нибудь кризис не за горами. «Это не может продолжаться, — говорила я себе чаще всего, когда была очень голодна. — Что-нибудь должно случиться до конца года».

Наступил декабрь, и ожидаемый случай представился. К заботам семейства ректора присоединились для меня свои семейные заботы. Я получила письмо от одной из моих младших сестер, живущих в Париже. Оно содержало тревожные известия о человеке, очень близком мне, о дорогом папаше, уже упомянутом мною в начале рассказа.

Что же случилось с почтенным родителем моим? Опасная болезнь? Нет, но увы! Нечто, едва ли не хуже болезни. Он был страстно влюблен в молодую женщину сомнительной репутации. Сколько же лет ему было? Семьдесят пять лет. Что сказать о родителе моем? Можно было только сказать: сильная натура! У папаши моего вечно юное сердце.