Черная ряса - Коллинз Уильям Уилки. Страница 31

Пенроз с мольбой протянул руку.

— Ни слова, — сказал он с жаром. — Окажите мне еще одно одолжение — позвольте мне приготовиться к предстоящей перемене, не делайте никаких признаний, чтобы разубедить меня. Не считайте меня неблагодарным. Я имел причины говорить то, что я сейчас сказал, — назвать их я не могу, но только одно могу вам сказать — это важные причины. Вы говорили о моей преданности вам, если вы хотите вознаградить меня в сто крат более, чем я заслужил, то помните наши разговоры о религии и примите книги, которые я просил вас прочесть, как подарок от друга, любящего вас всем сердцем. Какие бы новые обязанности вы ни приняли на себя, они никогда не совместятся с высшими потребностями души, вспоминайте иногда обо мне; покинув вас, я опять вернусь к уединенной жизни. Мое бедное сердце переполнено братской любовью в этот последний момент, когда я прощаюсь с вами, может быть, навсегда. А что составляет мое единственное утешение? Что помогает переносить мне мою тяжелую участь? Вера, которую я исповедую. Помните это, Ромейн. Если наступит когда-нибудь время горестей, припомните это.

Ромейн был более чем удивлен, он был поражен.

— Зачем вам нужно покидать меня? — спросил он.

— Так будет лучше и для вас, и для нее, если я устраню себя из вашей новой жизни, — возразил Пенроз.

Он протянул руку, Ромейн отказывался отпустить его.

— Пенроз, — сказал он, — я не могу согласиться с вашим решением, дайте мне какую-нибудь надежду. Я должен, я хочу вас видеть снова.

Пенроз грустно улыбнулся.

— Вы знаете, что моя жизненная карьера зависит от моего начальства, — отвечал он. — Но если я останусь в Англии, а вас посетят горести, которые я могу разделить и облегчить, то только дайте мне знать.

Как он ни крепился, слезы показались на его глазах, и он поспешно вышел из комнаты.

Ромейн сел к письменному столу и закрыл лицо руками.

Он вошел в комнату со светлым образом Стеллы в душе, но теперь этот образ исчез, потому что даже любимая женщина не могла разделить с ним горе, снедавшее его. Его мысли были всецело отданы только что покинувшему его твердому, терпеливому христианину — настоящему человеку, безукоризненную честность которого не могло сломить никакое пагубное влияние.

«Вследствие каких неисповедимых судеб человек попадает в среду, недостойную его? О, Пенроз, если бы все священнослужители этого ордена походили на тебя, как легко я был бы обращен в католицизм!» — так думал Ромейн среди утренней тишины. Книги, о которых говорил покинувший его друг, лежали на столе возле него, он открыл одну из них на странице, отмеченной карандашом. Его чувствительная душа была взволнована до глубины.

Перед его глазами были догматы веры, которую проповедовал Пенроз, — у него явилась сильная потребность прочесть их и опять обдумать.

Он поправил лампу и углубился в книгу.

В то время когда он читал, бал в доме лорда Лоринга уже закончился. Стелла и леди Лоринг остались одни и разговаривали о нем, прежде чем разойтись по своим комнатам.

— Прости за откровенность, — сказала леди Лоринг, — я думаю, что ты и твоя матушка немного поторопились заподозрить отца Бенвеля без всякой видимой причины. Тысячи людей ездят в Кловелли и Бопарк-Гауз, одно из самых красивых мест в окрестности. Не руководят ли вашей последней мыслью протестантские предрассудки? Стелла не отвечала, она казалась поглощенной собственными мыслями.

Леди Лоринг продолжала.

— Я готова согласиться с тобой, моя дорогая, если ты только мне скажешь, какую цель может иметь отец Бенвель, разузнавая о тебе и о Винтерфильде?

Стелла вдруг подняла глаза.

— Будем говорить о другом, — сказала она, — признаюсь, я не люблю отца Бенвеля. Как тебе известно, Ромейн ничего не скрывает от меня. Должна ли я иметь от него тайны? Не обязана ли и я сказать ему о Винтерфильде?

Леди Лоринг вздрогнула.

— Ты удивляешь меня, — сказала она, — какое право имеет Ромейн знать это?

— Какое право имею я скрывать от него это?

— Дорогая Стелла! Будь хоть малейший повод к порицанию тебя в этом несчастном деле, я была бы последняя, которая посоветовала бы тебе скрыть его, но ты ни в чем не виновата. Никто, даже тот, который скоро будет твоим мужем, не вправе знать, что ты выстрадала так несправедливо. Подумай, какое унижение даже говорить-то об этом Ромейну!

— Я не смею и думать об этом! — вскричала страстно Стелла. — Но если это моя обязанность…

— Твоя обязанность обсудить последствия, — прервала леди Лоринг. — Ты не знаешь, как подобные вещи могут иногда взволновать ум человека. Он, может быть, вполне отдаст тебе полную справедливость, а между тем могут быть минуты — когда он станет сомневаться, всю ли правду ты ему сказала. Я говорю как опытная замужняя женщина. Не ставь себя в подобное положение относительно мужа, если желаешь счастливой супружеской жизни.

Стелла, однако, не совсем еще была убеждена.

— А что, если Ромейн узнает об этом? — проговорила она.

— Он не сможет узнать этого. Я ненавижу Винтерфильда, но будем к нему справедливы. Он вовсе не так глуп. Ему нужно поддерживать свое положение в свете, и этого достаточно, чтобы зажать ему рот. А что касается других, то есть еще только три человека в Англии, которые могут выдать тебя. Я полагаю, что ты можешь положиться на свою мать, лорда Лоринга и на меня?

Было совершенно бесполезно отвечать на такой вопрос, и прежде чем Стелла успела опять заговорить, голос лорда Лоринга послышался за дверью:

— Как! Вы разговариваете до сих пор! — воскликнул он. — И еще не в постели?

— Войди! — крикнула ему жена. — Послушаем, что думает об этом мой муж, — сказала она Стелле.

Лорд Лоринг слушал с полнейшим вниманием, когда ему передавали предмет разговора. Когда пришло время высказать свое мнение, он, не колеблясь, принял сторону своей жены.

— Если б вы были виноваты, даже в самой незначительной степени, Ромейн имел бы право узнать от вас все, но нам, моя дорогая, известна истина, и мы знаем, что вы чистая, непорочная девушка. Вы во всех отношениях достойны Ромейна, вы знаете, что он вас любит. Если вы расскажете ему эту несчастную историю, он только пожалеет вас. Разве вы нуждаетесь в сожалении?

Эти последние, неоспоримые слова положили конец разговору, и с той минуты эта тема была оставлена.

Еще один человек, бывший на балу, не спал в это утро. Отец Бенвель, завернувшись спокойно в свой шлафрок, слишком серьезно был занят своей корреспонденцией, чтобы думать о постели.

Все письма, написанные им, за исключением одного, были запечатаны, адресованы и снабжены марками. Одно, еще не запечатанное письмо он теперь перечитывал и поправлял. Оно было адресовано, по обыкновению, секретарю ордена в Риме и после окончательной поправки заключало в себе следующие строки:

"Мое последнее письмо уведомило вас о возвращении Ромейна в Лондон и к мисс Эйрикорт. Позволяю себе умолять наших преподобных братьев сохранять полнейшее спокойствие души, не взирая на это обстоятельство. Владелец аббатства Венж еще не женат. Если мое терпение и настойчивость увенчаются полным успехом, мисс Эйрикорт не будет его женой.

Но позвольте мне не скрывать правды: при неизвестных случайностях, предстоящих нам, я не могу располагать никем, кроме себя. На Пенроза нельзя более полагаться, а усилия агента, которому я поручил справки, не удались.

Сначала изложу обстоятельства, касающиеся Пенроза. Я с сожалением должен сказать, что рвение, с которым этот юноша взялся за дело обращения, было возбуждено не преданностью интересам церкви, а собачьей привязанностью к Ромейну. Не дождавшись моего позволения, Пенроз обнаружил свое истинное звание священника.

Мало этого, он не только отказался следить за поступками Ромейна и мисс Эйрикорт, но умышленно не слушал признания, которые ему хотел сделать Ромейн, на том основании, что я могу приказать ему повторить эти признания мне.