Бунино солнце - Карпович Ольга. Страница 3

Не знаю почему, но я сразу признала Ее хозяйкой. Почувствовала, что останусь с ней, буду слушаться, конечно, но и оберегать от всех злоумышленников, кто только посмеет преградить ей дорогу. Я ведь сильная, а стану еще сильнее, мне только чуть-чуть подрасти. Я смотрела в ее глаза – тоже не очень красивые, слишком большие и светлые – и старалась передать ей свою мысль, внушить на расстоянии. «Возьми меня с собой, возьми, возьми! Я всегда буду тебе предана, никогда не брошу, мы всегда будем вместе и завоюем весь мир!»

Моя будущая хозяйка бестолково топталась на месте, не лучше моих братьев и сестер, колебалась, мялась, но мне, кажется, все-таки удалось внушить ей свою мысль, потому что в итоге она тряхнула этой своей жалкой желтоватой шерстью и сказала:

– Беру!

И я издала счастливый вопль.

Я поняла уже, что больше не увижу ни маму, ни братьев, но это не сильно меня расстраивало. Она, эта женщина в темно-синей толстой одежде, от которой вонюче пахло сладкими цветами, должна была стать моей мамой и моей сестрой, и моим щенком. Я это чувствовала.

Вот так мы с Ней и нашли друг друга. Она расстегнула пуговицы на этой своей пахучей штуке, прижала меня к груди и накрыла толстой тканью. И мне стало тепло. Наконец-то морозный воздух больше не мог до меня добраться и не жалил нос. Потом мы еще долго ходили вокруг, Моя и Другая брали в лапы разные штуки, вертели их, рассматривали, а затем взамен отдавали замусоленные бумажки. Потом мы ехали куда-то – и снова что-то рычало, фырчало и тряслось, но теперь Она была со мной, а значит, я ничего не боялась. Через некоторое время я пригрелась у нее на груди и сама не заметила, как уснула.

А под конец этого долгого пути мы оказались в большой будке. Проснулась я только в тот момент, когда Моя перенесла меня через порог. Присев, она осторожно опустила меня на пол, и я с опаской, но в то же время и с острым интересом принялась изучать еще один открывшийся мне кусок мира.

Там было много комнат, а пол очень скользкий. Я тут же в этом убедилась, когда, разогнавшись на радостях, мгновенно впечаталась мордой в какую-то блестящую деревянную дверцу. Они все столпились надо мной – Моя, Другая, в пятнистой куртке, которая была с ней на рынке, еще какие-то люди. Все таращили любопытные глаза и тянули ко мне лапы. Мне это совсем не нравилось. Особенно не понравился один – тощий такой, с острой мордой и совсем короткой шерстью на голове. Он все трогал Мою, обнимал, даже лизнул в щеку. Я на всякий случай рыкнула на него, чтобы не зазнавался. Я еще не знала, почему Моя позволяет ему такое панибратство, не знала, кем он ей приходится, но вот в том, что мы с ней предназначены друг для друга, нисколько не сомневалась. Этому – кем бы он ни был – придется подвинуться, решила я.

Я еще немного побегала по комнатам, мешало только, что лапы все время разъезжались на полу. Попыталась погрызть деревянную ножку кресла, понюхала край тяжелой тряпки, что свисала с потолка. Все пахло незнакомо, но очень волнующе.

Потом мне дали еды. Прежде, я никогда такого не пробовала. Это была теплая, вязкая жижа, и пахло от нее чем-то похожим на мамино молоко, но и местом, куда этим утром привезли нас с братьями. Сначала я опасалась пробовать эту штуку, но Моя так ласково уговаривала меня, а в животе у меня было так пусто, что в итоге я решилась отведать этого нового лакомства – и не пожалела об этом. Оказалось вкусно и сытно, и лапы у меня сразу же отяжелели, а глаза стали закрываться. И я поняла, что нужно найти себе место для ночлега.

Моя устроила меня на симпатичной мягкой лежанке, но мне там не понравилось. Неуютно было и одиноко – я ведь привыкла спать с мамой и братьями. Я, стряхнув дремоту, выбралась из него и отправилась на поиски Моей. И, конечно, сразу нашла ее – по запаху. Она пряталась в дальней комнате, в кровати с пышной подстилкой, а вместе с ней там лежал Этот. Склонив голову на бок, я оглядела кровать и поняла, что мне, к сожалению, пока на нее не запрыгнуть. Однако же сдаться так просто я не могла, и потому подобралась поближе, уселась на полу и принялась ворчать, фыркать и пытаться потянуть зубами за свисающие с края тряпки.

Этот, услышав меня, заводился в постели, свесился, посмотрела на меня и запричитал:

– Ай! Откуда она здесь взялась? Убери ее!

Моя тоже вынырнула из-под одеяла, слезла с кровати, взяла меня на руки и стала уговаривать:

– Буня, детка, ты должна спать на своем месте. Видишь, как тут хорошо? Удобно, мягко? – приговаривала она, вынося меня обратно в коридор и снова устраивая на подстилке. – Ну вот, спокойной ночи, увидимся завтра утром.

Она в последний раз почесала меня за ухом и ушла за дверь. Я же, выждав время, упрямо слезла с подстилки на пол, снова прошмыгнула в комнату и снова села у постели. И тогда Этот, взревев, ухватил с пола что-то плоское и тяжелое – я с ужасом осознала, что эту штуку он раньше надевал себе на ногу – и замахал на меня им. Я испугалась, страшно испугалась, взвизгнула и почувствовала, как что-то теплое потекло у меня по лапам.

– Она тут нагадила! – заорал он. – Выгони ее к черту из нашей спальни.

– Ты с ума сошел? А если бы тебя гнали тапком?

Я и сама уже поняла, что произошло, и мне ужасно стыдно стало за то, что я так запаниковала. Но вместе со стыдом во мне проснулась еще и ненависть. Да, я ненавидела Этого за то, что из-за него мне пришлось пережить такое унижение. Моя снова встала, отогнала его и опять понесла меня на мое место. Ласково уговаривая, убеждая, обещая, что все будет хорошо, ночь скоро закончится, и мы с ней увидимся. Но теперь я уже точно не могла ее оставить. В голове у меня с ужасом вертелись мысли – а что, если он и Ее охаивает этим… тапком? Я не могла бросить ее, должна была быть рядом, защитить от Этого, если он посмеет только замахнуться и на нее.

И несмотря на то, что впереди меня, возможно, снова ждал этот ужасный тапок, несмотря на то, что в той комнате был ненавистный мне Этот, я снова слезла с подстилки и решительно потрусила в спальню. И снова уселась возле постели.

Потом они долго еще ругались между собой, спорили, препирались. И, наконец, моя наклонилась, протянула руки и взяла меня к себе. Удобно устроила в теплой постели, разрешила подползти к ней по бок. Этот, рассерженно фыркнув, повернулся к ней спиной. Я же, счастливая, свернулась клубочком, положила голову на лапы и задремала. Но даже во сне продолжала чутко прислушиваться к ночным звукам, чтобы быть уверенной, что моей Любимой ничего не угрожает. Так и определилось мое спальное место, и с тех пор уже никто не пытался выгнать меня оттуда.

Буня быстро росла, становилась сильным, смелым щенком. Помимо так подкупившей меня при первой встрече жажды жизни, с каждым днем она все больше поражала меня удивительным умом, сметливостью и, если в отношении собаки допустимо такое слово, проницательностью. Она словно чувствовала всех в доме, с первого взгляда раскусывала характер человека. Гоша, к примеру, не пользовался у нее уважением, она сразу стала относиться к нему как-то пренебрежительно. А Тамару Андреевну явно побаивалась, хотя и старалась не подавать виду, дерзить в своей щенячьей манере. Со мной же у Буни установились отношения с одной стороны нежно-любовные – она явно обожала меня всей силой своего собачьего сердца, не находила места в доме, пока я была на работе, встречала у порога с визгом и тут же бросалась на руки. С другой стороны Буня явно считала своей обязанностью меня защищать, опекать и всячески за мной присматривать, что выглядело довольно потешно, учитывая, что пока еще была она совсем крошечной.

Тамара Андреевна эти наши вольности не одобряла. Кривилась, когда видела, как Буня встречает меня у порога, вертясь у ног, как веретено, и всячески пытаясь привлечь к себе внимание. Как повизгивает от восторга и запрыгивает мне на руки. Как гордо шествует по вечерам за мной в спальню.

В первые же недели после того, как я привезла Буню, Тамара Андреевна взяла ее у меня и начала проводить с ней какие-то манипуляции. Я наблюдала за тем, как он уложила крошечную Буню спиной на стол. Мне инстинктивно хотелось оттолкнуть ее, отобрать свою девочку, но я успокаивала себя тем, что Тамара Андреевна – опытный кинолог и, уж конечно, не навредит моей Буне.