Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич. Страница 43

— Нина хорошо говорила обо мне? — удивился я.

— Ты об этом спрашиваешь, как будто не веришь. — Маша пристально посмотрела на меня.

— Ты знаешь, что она сказала мне сегодня утром? Что я не стою даже мизинца твоей руки.

— Мы с ней сразу стали симпатизировать друг другу, — заметила Маша. — Она мне понравилась.

— Еще бы, — сказал я, сделав обиженное лицо. Я вспомнил, как Нина называла меня забулдыгой. Но говорить об этом Маше не стал.

— Я так хочу обвенчаться в церкви, милый, — сказала Маша, закрыв глаза и откинув голову. — И послушать церковный хор.

За окнами уже давно мерцал отсвет уличных фонарей. Мы сидели в полутемной комнате, не зажигая света. Маша притиснулась ко мне и я чувствовал, как биение наших сердец передается друг другу. Потом мы отодвинули столик, разобрали постель и легли спать. Мы уже засыпали, Маша, как всегда, лежала, обняв меня одной рукой и положив голову на мое плечо, когда раздался телефонный звонок. Я протянул руку к тумбочке, нашарил телефонную трубку и поднес к уху.

— Вы знаете, что посторонние могут находиться в гостинице только до одиннадцати часов? — раздался в трубке дребезжащий женский голос, показавшийся мне самым противным из всех, какие когда-либо приходилось слышать. В голове сразу промелькнула мысль: эта вымогательница не успокоилась. Сотни, которую я отдал, ей показалось мало.

— Что случилось, милый? — спросила Маша, подняв голову.

— Ничего особенного, — сказал я. — Спи. У дежурной по этажу появились ко мне какие-то вопросы.

— Это из-за меня, — сказала Маша и села.

— Ложись, пожалуйста, и ни о чем не думай. — Я поцеловал ее в голову и стал натягивать брюки.

Кое-как застегнув пуговицы рубашки, я сунул босые ноги в туфли и направился к дежурной. Она сидела в комнате за своим столом, но это была не та женщина, с которой я расплачивался днем. Я понял, что меня передали по эстафете и теперь будут доить, как корову, до тех пор, пока Маша будет оставаться со мной. Я не стал ждать, что скажет дежурная и заговорил первым.

— Мы же договорились с вашей предшественницей, — сказал я, — что за все услуги я буду расплачиваться утром. Но если вы хотите сейчас, пожалуйста.

Я достал из бумажника сотню и положил на столик. Дежурная, как и ее предшественница, открыла верхний ящик, смахнула купюру туда и, не глядя на меня, сказала:

— Но если ночью будет проверка, я о ваших делах ничего не знаю.

— Разумеется, — сказал я и зевнул, прикрывая рот ладонью. Мне действительно хотелось спать.

Дежурная посмотрела на меня, пожала плечами и уткнулась в лежащую на столе толстую, исписанную от руки тетрадь.

Я повернулся и направился к себе, твердо убежденный в том, что ночью кто-нибудь постучит к нам в дверь и снова потребует денег.

— Зачем тебя вызывали? — спросила Маша, когда я оказался в комнате. Она лежала на кровати, закрывшись одеялом до самого подбородка.

— Выяснить, осталась ты у меня ночевать или нет.

— И что ты ей сказал?

— Что такую девушку, как ты, я не отпущу ни за что на свете.

— Я поеду к себе, — сказала Маша, поднимаясь с постели.

— Ну вот еще, — я подошел к ней и обнял за плечи. — Я обо всем договорился с дежурной, она взяла у меня деньги и больше нас никто не тронет в эту роскошную ночь. Давай начнем все с начала. — Я сел на кровати напротив Маши. — Пусть эта ночь будет у нас первой.

— А может так и надо, — легко согласилась Маша и снова легла, натянув на себя одеяло.

Ночью я проснулся от тревоги, щемившей сердце. Такое уже было со мной в Праге. И так же, как в пражской гостинице, первым делом я протянул руку к Маше. Ее не было. Несколько мгновений я лежал с открытыми глазами, привыкая к темноте, потом обвел комнату взглядом. Маша сидела в кресле, забравшись в него с ногами. Она вся сжалась и походила на маленький белый комочек и я сразу ощутил в груди неприятный холодок. Встав с постели, я подошел к креслу, осторожно прижал ее к себе и тихо спросил:

— Тебе худо?

Она молча кивнула. Я сел на подлокотник, обнял ее за голое, холодное плечо. Она уткнула подбородок в колени и я услышал редкие, беззвучные всхлипы.

— Это то же, что было в Праге? — спросил я.

— По всей видимости, да, — ответила она, не поднимая головы.

— Ты говорила об этом с врачами?

— Говорила.

— Ну и что?

— Надо ложиться на обследование. Пока не будет анализов, никто не может сказать ничего определенного.

— Утром мы сразу же поедем в больницу, — сказал я, целуя ее колени. Тревога, с которой я проснулся, только усилилась. — Тебе не холодно? Может пойдем в постель?

— Когда я сижу вот так, мне немного легче, — сказала Маша. — Ты иди, я потом приду к тебе.

Ее голос был тихим и каким-то обреченным. Я снял с кровати одеяло, укрыл им Машу. Сам сел на подлокотник кресла и, обняв ее за плечи, прижал к себе. Мне казалось, что так она будет чувствовать себя лучше.

— У нас сегодня был такой счастливый день, — тихо сказала Маша. — Самый счастливый в моей жизни… И надо же, так случилось…

— У нас будет еще много счастливых дней, — ответил я, целуя ее волосы.

— Я надеюсь, — сказала Маша.

Не знаю, как долго мы сидели, прижавшись друг к другу.

Я замерз, но не уходил от Маши, считая, что сейчас она более всего нуждается в моей поддержке. Ей нельзя было почувствовать себя одинокой. Одиночество отнимает силы, а мне казалось, что у нее их совсем немного. Через некоторое время Маша сказала, откинув одеяло:

— Пошли спать. Скоро уже утро.

Мы легли, я положил ее голову на свою руку. Маша уткнулась носом в мое плечо и сказала:

— Мне так хорошо с тобой. Так уютно и, главное, спокойно.

— Мне тоже хорошо с тобой, — ответил я.

Мне не хотелось говорить больше о болезни, чтобы не бередить душу ни себе, ни ей. Мне казалось, что сейчас ей и без того не легко. Но она начала сама.

— Я разговаривала с одной нашей врачихой о моих проблемах, — сказала Маша. — Она хороший специалист.

— И что она тебе сказала? — спросил я.

— Она и предложила обследование.

— Мы же решили, что утром едем в больницу.

— Да, милый. Ты отпустишь меня на три дня?

— Я буду приезжать к тебе и с утра до вечера сидеть у твоей постели.

— Нет, милый. Эти дни мне надо побыть одной. Мы поедем в больницу вместе и я скажу тебе, через сколько дней ты должен приехать ко мне. Хорошо?

— Хорошо, — сказал я. Я был согласен на что угодно, только бы быстрее поставить ее на ноги.

Утром Маша встала, как ни в чем не бывало. Она выглядела свежей и абсолютно здоровой. На какое-то время мне даже показалось, что ночью я видел нехороший сон и ни в какую больницу мы не поедем. Но она сама напомнила мне о ней. Когда я предложил позавтракать, Маша сказала:

— Я не хочу задерживаться в больнице ни на один лишний день. Если мы попадем туда до девяти, я успею сдать кровь на анализ еще сегодня. Ее берут натощак.

Мы взяли такси и направились почти через всю Москву на Шоссе Энтузиастов. Я подождал в вестибюле, пока Маша сходит к своему врачу. Через несколько минут она вышла ко мне с маленькой бумажкой в руке.

— Ну вот видишь, милый, — сказала она, показывая бумажку. — Уже получила направление на анализ.

— Сколько ты здесь пробудешь? — спросил я.

— Я же тебе говорила: три дня.

— Ровно через три дня в это же время я буду здесь, — сказал я.

— Не здесь, а в общежитии. Я постараюсь быть уже там.

Маша поцеловала меня в щеку и торопливым шагом направилась на второй этаж. Я проводил ее взглядом и мне показалось, будто у меня оторвался кусочек сердца. Подождав, пока она скроется за поворотом лестницы, я медленно направился к выходу из больницы.

Ровно через три дня я был у дверей Машиной комнаты. Раз десять давил на кнопку звонка с такой силой, что она могла расплющиться. Но за дверью было тихо, как в потустороннем мире.

Я позвонил Ольге, но ее тоже не было. В будний день общежитие вымирает, все его постояльцы на работе. Я спустился вниз и пошел в больницу, чтобы попытаться отыскать Ольгу. Она скажет, что с Машей и, самое главное, уехал ли брат с друзьями из Машиной комнаты. Если уехал, я сегодня же переберусь в общежитие.