Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич. Страница 78

Близость парохода заставила Канунникова торопиться. Стоя в лодке во весь рост, он изо всех сил толкал ее к берегу. И все время измерял глубину. Когда она достигла двух сажен, Евдоким остановился и осмотрелся. Это было то самое место, где раньше стояли его тычки. Здесь и надо было поставить их заново. Сейчас он даже не пытался задавать себе вопрос, кто мог так зло и преступно поступить с ним. На это просто не было времени. Евдоким воткнул тычку в дно и поплыл обратно. По уговору с Овсянниковым на самых опасных перекатах бакенщики должны были ставить по две отметки глубины.

Вторая тычка сидела в грунте еще крепче первой. Евдоким взмок, раскачивая ее из стороны в сторону, но талина не поддавалась. В это время пароход снова подал голос и Канунников определил, что он находится за двумя поворотами от переката. Это было уже совсем близко. Придерживая тычку левой рукой, Евдоким поднял правую, чтобы утереть пот, застилавший глаза, и вдруг рядом с собой услышал резкий мужской голос:

— Не дергай, не тобой поставлена!

Канунников испуганно вздрогнул. Все еще держась за тычку, он оглянулся и увидел рядом с собой Гошку с Федором. Они выплыли из протоки и незаметно подошли к нему на своей ходкой и легкой лодке. Занятый работой, он не заметил этого. Но Евдоким обознался. Вместо Гошки в лодке сидел другой, совершенно не знакомый ему мужчина. Видно было, что он не брился несколько дней и поэтому лицо его заросло колючей черной щетиной. Маленькие, глубоко посаженные глаза незнакомца зло и безжалостно смотрели на Канунникова.

— Не дергай! — повторил он и у Евдокима все похолодело внутри.

Он вдруг сразу понял безвыходность своего положения. Они сделают все, чтобы пароход сел на мель. Единственный человек, который может помешать им, это он, Канунников. Он уже стал свидетелем. Вот почему живым его отсюда не отпустят. Евдоким стал лихорадочно искать пути возможного спасения. На его стороне было лишь время потому, что пароход находился уже близко. Надо было во что бы то ни стало выиграть его. Но Федор и Черный, как окрестил незнакомца Евдоким, тоже прекрасно понимали это. Евдоким увидел, как тянется к его сапогу рука Федора. Еще мгновение и он схватит его за ногу, постарается сдернуть на дно лодки. И тогда ему уже не удастся подняться. Он немного отступил к борту и, сдерживая дыхание, спросил:

— Федя, а где же Гошка?

Федор, явно не ожидавший этого вопроса, оторопело поднял голову и растерянно посмотрел на Евдокима. Именно на это секундное замешательство и рассчитывал Канунников. Сжавшись пружиной, он изо всех сил ударил Федора сапогом под подбородок. Тот опрокинулся навзничь, глухо стукнувшись головой о борт. Лодка Евдокима освободилась от державшего его Федора, он упал на сиденье и, схватившись за весла, начал бешенно грести вниз по течению. Он стремился выскочить навстречу пароходу, шум которого уже явственно доносился до него.

Канунникову казалось, что он уйдет. Тем более, что нападавшие, ошеломленные его внезапным выпадом, пока и не пытались пускаться в погоню. И в это время он увидел, как Черный поднимает со дна лодки обрез. Расстояние между лодками не превышало пятнадцати метров и Канунникову даже показалось, что он разглядел в черном стволе нацеленную на него пулю.

Выстрела Евдоким не слышал. Страшная сила бросила его на дно лодки, дикая боль обожгла руку, заполнила всю грудь.

У него возникло ощущение, что кто-то огромный и тяжелый навалился на него, сдавил ребра, и от этого Евдоким долго не мог набрать в легкие воздуха. А когда набрал, увидел над собой чистое небо и все еще красное, хотя уже высоко поднявшееся солнце. Страх неминуемой смерти заставил его собрать воедино волю и последние силы.

Канунников приподнялся в лодке и с удивлением обнаружил, что преследователи все еще не догоняют его. Черный склонился над Федором, очевидно пытаясь привести его в чувство. На лодку Евдокима он не смотрел, считая, что Канунников мертв.

Евдоким ухватился раненой рукой за правое весло, пытаясь повернуть лодку к берегу. Он понимал, что как только Черный увидит его, тут же пустится в погоню. Уйти Евдокиму не удастся, у него на это нет сил. Но если он первым достигнет берега и сумеет взобраться на него, его, возможно, увидят с парохода. Другой возможности спастись не было.

Канунникову никак не удавалось справиться с лодкой. Правая рука не слушалась, он не мог вытащить весло из воды. Тогда он навалился на него всем телом и весло поддалось. Перед глазами снова поплыли красные круги, грудь готова была лопнуть от нестерпимой боли. Он сделал гребок по направлению к берегу и потерял сознание.

Услышав стук, Черный перестал тормошить Федора, поднял голову и осмотрелся. Обе лодки несло течением, река была пустынной. Но из-за ближнего поворота Чалыша уже отчетливо доносилось шлепанье плиц парохода. Федор не приходил в сознание. Удар был настолько силен, что при падении он разбил себе затылок и, по всей вероятности, прикусил язык. Кровь текла у него из затылка и изо рта. Борт лодки был сильно выпачкан ею.

Черый зачерпнул пригоршню воды, вылил на голову Федора. Тот застонал сквозь стиснутые зубы. Тогда он повторил это еще раз. Федор открыл мутные, ничего не видящие глаза. Потом стал приходить в себя. Оперся рукой о борт лодки, сел на сиденье.

— Надо быстрее уходить в протоку, — сказал Черный. — Греби к той лодке.

Они хотели увести лодку Евдокима в кусты тальника, чтобы ее не увидели с парохода. А самим по протоке, залитыми водой суходолами уйти через луга в Обь. Но Федор никак не мог прийти в нормальное состояние. В голове его шумело, под глазами появились синие круги, он плохо соображал.

Между тем обе лодки, расстояние между которыми увеличилось метров до сорока, течением подносило к берегу. К Евдокиму снова вернулось сознание. Лежа на дне лодки, он вдруг услышал тихий всплеск. Его могла издавать только вода, бьющаяся о берег. Значит, лодка была у берега. И где-то совсем рядом раздавалось хорошо различимое шлепанье колес парохода. Теперь Евдоким знал, что делать. Надо было вылезти из лодки и бежать на берег, обрывающийся к воде невысоким яром. Там его могли увидеть с парохода.

Он попытался перевернуться со спины на живот, чтобы потом встать на колени. И снова сразу же ощутил непереносимую боль в груди. Перед глазами опять все поплыло, красная пелена закрыла свет. Но Евдоким страшно хотел жить. Никогда еще это желание не было у него таким сильным. Превозмогая боль, он перевернулся. Уцепился здоровой левой рукой за борт лодки и перевалился через него.

Черный увидел Канунникова, когда тот карабкался на песчаный яр.

— Греби! — заорал он нечеловеческим голосом на Федора, но тот даже не шелохнулся.

Тогда он с силой толкнул его в грудь, и Федор снова упал на дно лодки. Черный схватил весла и начал изо всех сил грести к берегу. А обессиленный Евдоким уже выползал на яр. Он цеплялся за землю ногтями и, прижимаясь к ней щекой, карабкался наверх. Новая сатиновая косоворотка его, лежавшая в сундуке до особого случая, была насквозь пропитана кровью и вымазана глиной.

Евдоким выполз на яр и, качаясь, поднялся во весь рост. Немного ниже этого места Чалыш делал петлю и разливался в широкое плесо. По правому, ближнему к Евдокиму берегу, росли редкие кусты тальника. Напрямую до них было не больше двухсот саженей.

Грудь у Евдокима разрывалась от обжигающей, нестерпимой боли, ему все труднее становилось дышать. Изо рта к подбородку текла тоненькая струйка крови. Однако сознание полностью вернулось к нему. Сейчас оно было как никогда ясным. Перед глазами вдруг неожиданно встала картина его встречи с Гошкой Гнедых на ярмарке в Усть-Чалыше. У винной лавки тот стоял с черным неприятным мужиком. Только теперь до Евдокима дошло, что именно этот мужик и был сейчас в лодке с Федором. Но оглянуться на преследователей, проверить себя у него уже не было сил. Евдоким смотрел на плес, откуда могло прийти спасение, и видел, как снизу на него выходит широкий неуклюжий пароход, таща за собой на буксире деревянную баржу. На ней стояли трактор, бочки, аккуратным штабелем лежали мешки, в которых, по всей вероятности, было семенное зерно. Именно это пришло в голову Евдокиму. И еще он удивился трактору, который видел впервые. Тот стоял, как неведомый зверь, на четырех зубчатых колесах.