Бунтари элитной академии (СИ) - Сью Ники. Страница 45

– Ты меня за идиота держишь, мать твою? – в висках словно проносились невидимые пули, пронзающие мозг. Я плохо соображал, только и мог, что сжимать края пиджака Барских.

– Я клянусь, – на выдохе протянул Мот, затем его взгляд метнулся вправо. Зрачки расширились, губы разомкнулись, казалось, парень едва мог дышать, пребывая в шоке от увиденного.

Я поставил его на землю и тоже повернулся, замечая свежую рыхлую землю, насыпанную горкой.

– Неужели они ее… – прошептал Матвей.

– Арина! – закричал я, срываясь с места.

Нет! Нет! Нет, Господи! Прошу!

Меня несла неведомая сила, будто сам ветер толкал в спину. Я приземлился на колени и дрожащими руками начал рыть землю, молясь Всевышнему, чтобы это оказалось ошибочной догадкой. Пусть бы братство решило проучить меня так, пусть это было бы моим наказанием, карой свыше за глупость. Но только не Арину.

Под ногти забилась грязь, а подушечки пальцев покрылись влагой. Дрожащими руками я рыл землю, откидывая горсть за горстью.

– Ариночка! Арина! – шептал, ощущая, как горло сводит спазмом. И только когда легкие вспыхнули адовым пламенем, что нещадно обжигало каждую клетку в теле, я понял – не дышу.

– Дан! – раздался позади голос Барских. Он кинул мне лопату, и сам принялся копать. Я подскочил, напоминая себе, что так будет быстрей.

– Милая, держись! – бормотал, сильнее нажимая ногой на железное основание. Раз за разом, все чаще и глубже врезаясь наконечником в землю, надавливая с большей силой, представляя, что это не земля, а глотка проклятого Рогова.

Ублюдок! Больной конченный психопат! Убью! Разорву на части!

С неба начал срываться снег, ветер кусал фаланги пальцев. Его вой разносился убийственным криком, кружа по лесу, проникая сквозь высокие ели, дыры в ржавом заборе и старые стулья, отвечающие противным скрежетом.

И вдруг я наткнулся на что-то твердое, будто нашел коробку с сокровищем. Вдали раздался крик ворона, я оглянулся, замечая, как птица парит над нами, и как переливаются чернотой ее гладкие крылья. Она нацелилась прямо на нас, летя на бешеной скорости, словно безумная мгла, планирующая настигнуть путников в дороге.

– Твою мать! – выругался Барских. – Это гроб что ли?

Я откинул лопату, упав вновь на колени.

– Арина! – вырвалось из самого сердца.

Мы переглянулись с Матвеем. Оба ошарашенно смотрели на деревянную крышку, затем я еще раз крикнул:

– Ариночка!

– Давай откроем, я, честно, не знаю, – сглотнув, говорил Барских. Я схватил лопату, начал резче рыть, чтобы получилось вскрыть ящик. Но чем больше рыл, тем ясней становилось – это был гроб. Самодельный, походившей на обычный прямоугольный короб, но просто так подобное ведь закапывать не стали бы?

Эта мысль напугала, врезалась в глотку, будто острый нож. Мне впервые было настолько страшно. Страшно, что опоздал, что внутри моя Арина, и, не дай бог, она не дышит.

– Помоги мне! – скомандовал я, пытаясь поднять крышку, которая отчего-то оказалось безумно тяжелой. Барских подбежал к другой стороне, подхватил, и мы вместе сдвинули ее набок.

Сердце у меня пропустило глухой удар, когда я увидел ее – мою Арину. Она лежала неподвижно, с прикрытыми веками, скрестив руки на груди. Словно неживая мраморная кукла.

– Арина! Милая!

Арина была холодной, и на мгновенье промелькнула дикая мысль – мертва. В глазах защипало, по щеке скатилась скупая мужская слеза. Подхватив Филатову на руки, я прижал ее к груди, как дурак раскачиваясь из стороны в сторону, словно это могло помочь. А потом вдруг нащупал пульс. Едва ощутимый, но он был.

Долго не думая, я подорвался на ноги, крепче прижав к себе Аринку, и сорвался с места, в сторону академии, в сторону тепла. Она была безумно холодной, льдинкой в моих ладонях. Пока бежал, в глазах то и дело вспышками отражались яркие воспоминания из нашего детства.

Вот она протягивает из-за спины мне новогодний подарок, смущенно отводя взгляд в сторону. Сама ведь делала – связала шапку, которую я так ни разу и не надел. А ведь Аринка старалась, выспрашивала у учительницы технологии как правильно, как красивей.

А вот школьная дискотека. На Филатовой ослепительное бирюзовое платье, туфельки на маленьком каблуке, а на губах улыбка, что навсегда впечаталась мне в память. Она скромно стояла в уголке, скрестив руки за спиной: ждала долгожданного танца, кавалера, который пригласит на медляк. Но никто так и не подошел. Потому что я, даже танцуя с другой девчонкой, весь вечер пялился на Аринку. И болтал о ней без умолку, вот пацаны и решили, что у нас намечается роман. Однако ничего не наметилось ни тогда, ни позже.

Сколько себя помню, мы всегда были близки. Только кто бы знал, чем по итогу обернется наша близость.

Выбежав на площадку, от которой до академии оставалась буквально рукой подать, я споткнулся, но не из-за камней, которые назойливо попадались под ступни. Впереди стоял белый внедорожник, а рядом с ним дядя Рома и тетя Катя – родители Аринки. Позади тормознул джип отца. Он вальяжно вышел из салона, кутаясь в кожанку, словно молодой пижон. Но когда заметил меня, моментально напрягся.

Дядя Рома тоже перевел взгляд и буквально в долю секунды сорвался с места, навстречу ко мне. В его глазах билась паника, неподдельный страх отразился на лице, а пальцы сжались в кулаки.

Я плохо помню, что было дальше, словно находился в трансе, словно меня опоили каким-то дурманом. На автомате отвечал, только Арину отдавать не хотел, сжимал ее ледяное тело, боясь выпустить из рук. Не знаю, как отец меня привел в чувства, как они забрали Филатову из моих рук и повезли в больницу. Очнулся только от звука сирены – патрульная полицейская машина въехала во двор академии.

– Пап, – прошептал одними губами я, тяжело дыша. Холод пронизывал все клетки тела, вводя его в неподвижное состояние. Отец видимо просек это, поэтому стянул с себя куртку и накинул мне на плечи.

– Садись, поедем. Потом поговорим.

– Па, я… я не могу сейчас. Мне нужно пойти к копам, – сказал, переводя взгляд на потрясенного родителя. И пусть он обычно скрывал эмоции под толстой непроницаемой маской, но сейчас выглядел другим, человеком, у которого появилось слабое место.

Сколько себя помню, папа был для меня примером для подражания: сильный, смелый, со своими принципами, не особо подходящими под правила общества. Он поступал по соображениям совести, даже если за этими поступками следовали не особо приятные последствия. В этом был весь отец: настоящий, человечный, я не встречал похожих на него людей. Наверное, поэтому мечтал походить на папу.

Однако, стоя напротив меня, он вдруг перестал казаться всемогущим, словно отдал мантию бога, сделавшись простым смертным.

– Дан, – вздохнув, произнес отец.

– Побудь рядом с Ариной, пока я не приеду.

– Ты во что-то ввязался?

– Я лишь пытаюсь восстановить справедливость, – честно ответил, взглянув на копов, которые вышли из машины. Они оглянулись и двинули к дверям академии.

– Когда на чаше весов оказывается жизнь близкого человека, – сказал внезапно отец. – Нужно тысячу раз подумать, оправдывает ли цель средства. Я буду ждать в больнице. Обещай, что позвонишь, если понадобиться помощь. Ты же знаешь, мы с мамой всегда тебя поддержим.

Пару секунд я молчал, мысленно благодаря родителей за все, включая счастливое детство.

– Обещаю, пап.

Отец хлопнул меня по плечу, затем сел в машину и позволил мне завершить начатое – отправить Рогова за решетку.

Я больше не планировал медлить, быть понимающим, терпеливой овечкой. Сегодня кончилось все, сегодня чаша весов перевалила за пределы нормы. Подсаживать людей на наркоту – ненормально, закапывать человека заживо – безумие. И если не закон остановит безумца, то это буду я.

Сорвавшись с места, помчался в академию, выдыхая пары горячего воздуха. За спиной шумели верхушки деревьев от гуляющего ветра, высоко на свинцовом небе кружили вороны, словно тайные стражники, жаждущие заполучить умирающую добычу.