Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович. Страница 15

— вскричала Дина, — и это тебя потрясло, да?), да это меня потрясло, потому что… Ну, на меня смотрел весь народ… Такое было ощущение. И тогда… я все хотел это сформулировать, но Дина слова вставить не дает (да говори, кто тебе мешает…), тогда я понял вдруг, что включились еще какие-то… ну, резервы… и я увидел все, что произойдет через минуту и час, я увидел, как мы здесь сидим, но потом это пропало, и Дина позвала меня… и в этот момент я сказал что-то… я не помню что, потому что это шло совсем из подсознания… я только знал, что это тоже слова из Торы, и что я должен был сказать именно их, потому что… ну, потому что они — ключ к следующему слою. Как бы это… (Я понял, Илья Давидович, — вставил И.Д.К., — Код сам включает новые каналы, так и должно быть, продолжайте) Я сказал что-то, и все услышали, потому что телекамеры работали, но я не успел закончить, как вы с Диной… ну, буквально выдернули меня оттуда. А теперь я не помню ни слов, что говорил в тот момент, ни тех слов, что должен был сказать.

— Ничего ты не должен был, — сказала Дина, — и слава Богу, что забыл.

— Вы вспомните, — заверил И.Д.К. — Все записали телевизионщики, вы посмотрите запись и вспомните. А скорее всего, вспомните и без них.

— Пойдемте обедать, — неожиданно предложила Дина. — В покое Илью теперь все равно не оставят. Если не как Мессию, то как шарлатана. Выгляните на улицу. Стоят эти в черных шляпах? И полиция, видите? Они, наверное, думают, что Илья все еще в кнессете…

Дина отправилась на кухню разогревать котлеты, оказалось, что все непереносимо проголодались, и дети тоже потребовали свою порцию, им накрыли в салоне, а сами сели к кухонному столику.

— Ну почему такое еврейское счастье? — сказала Дина. — Почему именно вы решили, что можете повести народ?

— Я вовсе не собирался вести народ, — возмутился И.Д.К. — Я не так самонадеян. И мужа вашего тоже на это не подбивал. Задача Ильи Давидовича

— включить работу генофонда. Не ходить же по городу, чтобы дать каждому еврею прочитать включающий текст!

— Значит, Илья может не возвращаться в кнессет?

— Спросите у него, — пожал плечами И.Д.К.

Илья Давидович беспокойно заерзал. Его пугали переполненные трибуны, он знал, какая паника сейчас в зале заседаний; телекамеры, когда над одной из них включался красный сигнал, казались ему глазами дьявола. Но именно сейчас впервые в жизни он почувствовал, что существует нечто такое, что он обязан сделать.

— Я только закончу речь и уйду, — буркнул Илья Давидович, быстро доедая последний кусок котлеты и думая о странной закономерности: почему-то всегда именно последний кусок оказывается жутко пересоленным.

Дина бросила вилку.

— Господи, он должен закончить речь! Маккиавелли! А потом не забудь пригласить Левингера и этого… рава Гусмана на ужин в наш дворец. Приготовлю что-нибудь абсолютно кошерное. Пусть посмотрят, как живут олим с Украины, даже если они воображают себя Мессиями.

Илья Давидович аккуратно вытер пальцы салфеткой. Он не привык спорить с женой. Но сейчас ей следует умерить свой пыл. Он подумал об этом аккуратно, чтобы мысленный образ получился ясным, и понял, что Дина услышала его, и И.Д.К. услышал тоже, хотя к нему Илья Давидович и не обращался.

— Как знаешь, — молча сказала Дина, не глядя на мужа.

— Мы будем ждать вас, — произнес И.Д.К. вслух, поскольку разговаривать мысленно было очень непривычно.

Илья Давидович кивнул и исчез. Дина, не глядя на И.Д.К., бросила в раковину грязные тарелки и вышла в салон, обдав И.Д.К. холодом ненависти. Он поежился.

Минуту спустя Дина заглянула на кухню и сказала:

— Вы оглохли? Я уже минуту зову вас мысленно. Посмотрите, что делается!

— И что же такое делается? — спросил И.Д.К., выходя в салон. На экране телевизора рав Шапира, Главный сефардский раввин Израиля, стоя рядом с Ильей Давидовичем, произносил речь, официально объявляя Элиягу Кремера посланцем Бога.

И.Д.К. почувствовал волнение Ильи Давидовича, его страх — не перед самим фактом провозглашения, но перед необходимостью сказать и сделать нечто такое, что навсегда останется в истории народа. Сработала положительная обратная связь — страх этот И.Д.К. ощутил как свой, даже более усиленный какими-то внутренними индукционными токами.

Дина тоже ощутила этот страх и неожиданно для себя бросилась к И.Д.К. и, прижавшись к нему на глазах у изумленного сына, начала шептать что-то бессвязное, и в это мгновение, когда мысли, шедшие из глубины сознания И.Д.К., сложились со страхами и надеждами Ильи Кремера, с необъяснимым для нее самой страхом Дины, и с чем-то еще, витавшим то ли в воздухе, то ли в нематериальном информационном поле планеты, в это самое мгновение и родился в мыслях Дины Текст, включилась Главная программа, и только после того, как Дина произнесла ключевые слова, после того, как убедилась, что Илья воспринял их, после того, как вмиг все понявший И.Д.К. заставил Илью Давидовича запомнить Код, написать его и произнести, невежливо перебив рава, только после всего этого Дина сумела заставить себя расслабиться и сама осознала то, что произнесла сначала мысленно, а затем вслух.

И.Д.К. еще раз повторил вслух слова Кода, ни на миг не запнувшись:

— «И сказал Господь Моше, говоря: придешь ты на эту землю, и наступят годы бед для твоего народа, но не будет в нем зла и не убоится странник ищущего, когда войдет он в дом твой, открытый для добра, и красота его да пребудет с тобой всегда.»

— Ну вот, — улыбаясь и чувствуя все еще, как дрожат колени, сказал И.Д.К. и неожиданно для себя поцеловал Дину в щеку, а она не отстранилась, еще не придя в себя после неожиданного озарения. Маленький Хаим смотрел на взрослых удивленно, но и с ним, и с соседским Аликом после слов, сказанных мамой и повторенных этим незнакомым дядей, происходило что-то, нет, не страшное, и они не боялись, но ощущение было таким, будто они стали выше ростом и смотрели, как стремительно удаляется от них пол, а игрушки становятся будто живыми.

— Ну вот, — повторил И.Д.К., — вот вы и стали матерью— основательницей.

Он усадил Дину на диван, сел рядом, держал ее руки в своих, оба чувствовали себя неловко перед детьми, но не двигались, сидели полуобнявшись.

— Что я сказала? — спросила наконец Дина. — Кто-то вдруг продиктовал мне, и слова сказались сами.

— Вы сказали основной Код, Дина. Это из Торы, я ее, естественно, не знаю наизусть, но место этих отрывков определил, будто помнил всегда. По предложению из каждой книги, всего пять предложений. Остроумно. Практически невозможно угадать или вычислить такую последовательность. Значит, она должна всплыть сама при наступлении готовности организма. Система самосогласованна и…

— Подождите, — сказала Дина, — я ведь не знала иврита. А сейчас… господи, я знаю его так, будто родилась с ним.

— Конечно, теперь вы знаете язык. Свой язык.

— А вы?

— Я тоже знаю. Хотите, перейдем на иврит?

— Н-нет… Пока нет. По-русски привычнее.

— Хорошо… Налить вам чаю?

— Да, пожалуйста. Илья… Вы знаете, я перестала бояться.

— Вы стали другой, вот и все.

И.Д.К. еще раз поцеловал Дину — на этот раз в самый угол губ. Поцелуй оказался быстрым и непрочным как домик Наф-Нафа.

На экране телевизора Мессия уже сошел с кафедры и стоял посреди круглого зала кнессета, перед первым рядом, вокруг него было немного пустого пространства, за которым люди стояли, опустив головы и молча слушали себя. Комментатор молчал тоже, в его мозгу происходила работа, которой он не понимал, и слов, хотя и был он профессионалом высокого класса, у него не было. Вся нация, каждый еврей на планете, кто смотрел в это время передачу, кто слышал включающий Код, ощущал то же самое.

Многие, не считавшие себя евреями, — тоже.

Именно этот момент и принято считать официальным временем прихода Мессии.

Позволю себе высказать несколько соображений относительно главного вопроса, который дискутировался в прессе тех дней. По официальной статистике (я приведу несколько чисел, поскольку, насколько могу судить, их мало кто помнит) в тот вечер перешли около одиннадцати миллионов человек, из которых только пять с половиной миллионов могли бы сказать о себе с уверенностью, что они евреи. Остальные считали себя арабами, сербами, испанцами, русскими, причем многие — до какого-то невидимого в глубине истории колена.