Казнь Мира. Книга первая (СИ) - Трефилова Майя. Страница 2

Дальше этой деревни болезнь не пошла, не подступила к Каталису. Магикорцы отстояли свои владения, а что до остальных земель… Всего несколько недель назад рыболовецкие суда бороздили реку, не давая покоя рыбе, а с берега доносился детский смех. Теперь воду не потревожат ещё долго, и человеческие голоса не нарушат тишину природы.

Вдруг Гиддеон услышал звук, похожий на стон. «Птица? Нет, на здешних не похоже». Тревога закралась в его сердце. Звук шёл со стороны причала, на который старые ивы сыпали листья. Спустившись к ивняку и раздвинув ветви-плети, Гиддеон оторопел, не веря своим глазам.

Среди полуутопленных корней лежала молодая женщина и обнимала деревянную люльку. Аккуратно Гиддеон подобрался ближе, не обращая внимания на то, что под дорогими сапогами хлюпает илистая грязь. Женщина была мертва. Гиддеон сразу это понял по обескровленному и нечеловечески спокойному лицу, а по голубым рукавам и кружевному вороту платья он узнал в ней жительницу верховий. У подножия гор лежали богатые деревни, не тронутые демонической чумой. Но почему женщина здесь? «Пусть столица расследует», — подумал Гиддеон отстраненно, ведь его взволновало другое.

В деревянной люльке с недовольным видом барахтался в куче пелёнок младенец. Следов чумы на его лице не было, как и на коже матери. Сердце Гиддеона бешено билось, будто готовилось разорвать грудную клетку. «Живой ребенок! Я нашел хотя бы одного живого! Нужно помочь ему и обязательно отвезти в лечебницу, такая кроха не протянет долго одна».

«А вдруг всё же чумной?» — мелькнуло в голове Гиддеона. «И что? — ответил он сам себе. — Я здесь для чего?»

Натянув толстые кожаные перчатки, Гиддеон вытащил люльку из объятий матери. Белые руки опустились, и, словно потеряв цель своего существования, женщина ушла на дно. Гиддеон проводил её взглядом и сосредоточился на младенце. Люлька была сделана из цельного куска дерева, дорогая и редкая вещь, потому не промокла. «Глядишь, ребёнок не заболеет, хотя неизвестно, сколько тут пролежал. Должно быть голоден и пить хочет».

Малыш открыл глазки и улыбнулся Гиддеону. Тот, к своему удивлению, отметил, что ребёнок на него удивительно похож, будто близкий родственник. Опомнившись, Гиддеон открыл фляжку и начал поить младенца, который жадно захлюпал, а затем скривился и заплакал. «Всё, надо идти! Нельзя оставлять отряд надолго, да и ребенку нужно что-то серьезнее воды из фляги». Гиддеон резво выбрался на причал, а потом и дальше наверх, направляясь к лекарской карете. Для себя он решил, что поедет в ней с ребёнком. Чувствовал, что должен ухаживать за ним и что никто другой не сможет. Не знал, почему так считает, но душа ликовала — его поход был не напрасным.

Лучше бы проскочить мимо отряда Девора, но Гиддеон знал, что не получится, и готовился встретиться с гневом капитана. Издалека он уже слышал гневные возгласы и ускорил шаг.

Его взгляду предстал Девор, который, обнажив меч, бросался то к одному магикорцу, то к другому. Остальные из его отряда тоже стояли с оружием наготове, но пока ничего не делали. Мальчик, прибывший с отрядом, спрятался за кем-то из воинов.

Совершенно спокойно Гиддеон прошёл мимо Девора и уже почти коснулся металлической дверцы кареты, как руку перехватили.

— Ты! — прохрипел капитан. — Не много ли о себе возомнил?!

Тут он заметил младенца в люльке и отскочил назад, словно от чумного. В глазах Девора сверкнули гнев и ужас.

— Ты где это взял?! Убить всех вздумал?!

Гиддеон, не обращая внимания на крик, дернул за ручку, но тщетно. Через секунду он понял, в чём дело. Дверцу приварили. «Видимо, сам Девор постарался со своими алхимиками». Гиддеон повернулся к нему.

— Ты хочешь драться со мной?

Хотя Гиддеон знал, что превосходит Девора в мастерстве, магикорцы были в меньшинстве, а он сам стоял с люлькой в руках и уловил во взглядах подчинённых, что никто не перехватит драгоценную ношу.

Девор хрипло дышал.

— Я не враг тебе лично, Гиддеон. У меня есть приказ на этот счёт, — капитан указал на младенца, — и, надеюсь, тебе не надо объяснять, что к чему. Оставь ребёнка, а сам езжай в железном гробу.

— Ребёнок поедет со мной. А вы делайте свою работу.

— Ты мешаешь моей работе! Раз не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!

Девор махнул рукой, и его воины сделали шаг вперед. Магикорцы напряглись.

— Тогда убей меня вместе с ребёнком!

Казалось, что от голоса Гиддеона всколыхнулась трава и дрогнули деревянные дома. Сам он был недвижим перед ратью, которую не мог победить. Теперь Девор выглядел озадаченным.

— Зачем тебе это? Ты стал милосердным? Все знают, как ты по головам шёл ради своего поста!

Тень накрыла сердце Гиддеона. Страшное напоминание… но всё осталось в прошлом. Важно, что он изменился, и всеми силами искупает вину.

Внезапно перчатки Гиддеона накалились, и боль обожгла кисти. «Поганая алхимия!» Он выронил люльку и тут же получил удар в грудь. Девор бросился на противника, нанося руками тяжелые удары, не давая Гиддеону опомниться. Никто не спешил на помощь магикорцу. И всё же Гиддеон успел понять, что сейчас произойдет. Волной магической энергии он отбросил нападавшего на него капитана далеко в сторону, но слишком поздно. Огненная вспышка обожгла взор, а крик невыносимой боли на вспорол воздух.

Мир стал похож на тягучий кисель. Гиддеон сидел на коленях и с трудом осознавал, что крик был не младенческий, а ребёнка постарше. Что на люльке, накрыв её своим телом, лежал Ратибор, а над ним стоял алхимик с трясущимися руками и гримасой ужаса.

— Ратибор! Ратибор!

Капитан бросился к сыну, но запнулся, словно бы на ровном месте, и упал на полпути.

— Навредишь! — Гиддеон обошел Девора и склонился над мальчиком.

Кожа на спине Ратибора почернела, тлеющая одежда прилипла к ней. Мерзкий запах жженой ткани и плоти ударил в нос, но Гиддеон, задержав дыхание, колдовством смял приваренную алхимиками дверь повозки и магическим жестом притянул пузырь с зеленоватой жижей. Ещё жест — и с кожи пропали остатки горючей смеси, а лечебная жидкость разлилась по обожженной спине. Мальчик перестал стонать и обмяк. Последним пассом Гиддеон убрал горелые остатки одежды и аккуратно заглянул под тело мальчика.

Младенец не пострадал, но недовольно елозил под своим защитником, морща нос и готовясь захныкать

— Что ты сделал? — дрожащим голосом спросил Девор.

Гиддеон не стал к нему оборачиваться. Он чертил на песке колдовские руны, и те, сложившись в послание, исчезли. Только тогда он ответил:

— Это самое сильное обезболивающее, какое у меня есть. Времени у нас мало.

Девор чувствовал яростную дрожь, уничтожающим взглядом испепеляя неудачливого алхимика, который, казалось, желал умереть на месте.

— Сажай сына на лошадь и скачи со мной в Каталис. Я отправил сообщение Совету, чтобы выслали гонца нам навстречу. Он привезёт что нужно, — Гиддеон выглядел спокойным, но тяжёлое и, главное, поспешное решение жгло внутренности каленым железом.

Все магикорцы разом ахнули, а Девор больше ни о чём не спрашивал. Видимо понял, чего стоят слова Гиддеона. Тот же продолжил:

— Свой отряд отправь в верховья. Там что-то случилось, я видел мертвую женщину из тех краев.

— Останетесь без поддержки, капитан, — сказал один из воинов, но Девор бросил на него такой гневный взгляд, что, казалось, воздух накалился.

— Делайте, что он велел! А я за себя постою.

Привели лошадь Девора. Капитан взобрался на неё, затем ему подали сына, которого Девор аккуратно посадил перед собой. Гиддеон тоже оседлал своего белоснежного скакуна, положив впереди себя люльку.

— Езжайте следом, — приказал Гиддеон остальным магикорцам. — Я вернусь к вам, и поедем в лечебницу.

— Вы рискуете. Если ребёнок чумной…

Но он уже не слушал. Через секунду ветер свистел в его ушах.

Гиддеон и Девор быстро домчались до границы Каталиса, прежде чем завидели ожидающего гонца, покрывшегося испариной и едва державшегося на дрожащих ногах. Телепортация, да ещё и на такие расстояния, всегда истощала.