Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна. Страница 18

Леонтий Дубельт описывает в своем дневнике, какой переполох был в доме балерины Карлотты Гризи, когда в свете узнали о ее связи с отставным офицером Абаза (причем сведения исходили от любовника). На страницах дневника Леонтия Васильевича есть также запись о том, что маркиза Виргиния Боцелла, внебрачная дочь одного из князей Эстергази, находится в тесной связи с Анатолием Николаевичем Демидовым [257].

Вокруг хорошенькой молодой хозяйки всегда образовывался кружок почитателей, и от нее требовался особый такт и умение держать дистанцию, чтобы не давать повода даже думать о близких отношениях с кем-либо из посетителей. В рассказе Л. В. Бранта «Коробочка» один мужчина, частый гость на маленьких вечерах, возжелав стать любовником хозяйки, стал смело ее преследовать, решился даже писать к ней по городской почте, дерзко требуя свидания. Теща разбранила наглеца, а Ольга (хозяйка дома) прямо ему сказала, что он глупец и только по этой причине ему прощается. За эту резкость мужчина стал усердно распространять порочащие Ольгу слухи. А. Павлова приводит аллегорические прозвища мужчин, которые рассказывают о своей победе над женщиной и уничтожают ее честь: лев, онагр, Актеон [258].

Из-за таких слухов супруги и ссорились. При этом дальнейшее поведение участников ссоры диктовалось складом характера. Супруги запирали двери спальни, прекращали разговаривать друг с другом. Рукоприкладство не афишировалось, поскольку ударить женщину считалось поступком, позорящим мужчину, – но и не слишком осуждалось. Часто жены пользовались своей нервической слабостью, чтобы добиваться от супругов нужных им действий (падали в продолжительные обмороки, жаловались на онемение рук и ног, изображали судороги и так далее).

Ценность брака в первой половине XIX столетия была выше, чем теперь, но все же и тогда некоторые супруги не дорожили хорошими отношениями. Например, полковник А. Г. Замятнин опасно заболел, к нему примчалась из другого города жена, и первые его слова к ней были: «Пашенька, ах, зачем ты приехала?» Такое приветствие «словно обдало ее холодом» [259]. Несмотря на официальное разрешение властей, развод осуждался обществом, казался чем-то «языческим и чудовищным», поэтому супруги зачастую просто разъезжались.

В рассказе Л. В. Бранта «Коробочка» ревнивый муж говорит: «Роль светского мужа не по мне. Я получил воспитание простое, старинное. Мы тихо разойдемся… навсегда» [260]. А. И. Дельвиг пишет, что возмутительным было поведение жены генерал-губернатора Москвы Закревского и его «дочери, графини Нессельроде, давно разъехавшейся с мужем и жившей у своего отца, который ее чрезвычайно любил, хотя и знал, что она родилась во время связи его жены с графом Армфельдом, впоследствии статс-секретарем по делам великого княжества Финляндского» [261]. Дочь Арсения Андреевича Закревского, Лидия Арсеньевна, вторично вышла замуж за Дмитрия Владимировича Друцкого-Соколинского (однако второй брак был признан Синодом недействительным).

В «Старой записной книжке» П. А. Вяземского описан случай, когда супруги рассорились и разъехались после серебряной свадьбы. На именины мужа жена «заготовила ему с полдюжины сюрпризов, разные подарки, обед на славу, пир на весь мир, вечером – спектакль и бал; одним словом – торжество на целые сутки. Муж был не в духе и все это принял брюзгливо. Когда кончился день и гости разъехались, он пенял жене, что она сделала большие издержки, что все это одна суетность, и так далее, и так далее. На следующий год, в день совершившегося двадцатипятилетнего брачного счастья, жена, помня прошлогоднее головомытье, ничего не готовит для празднования этого дня. Она молчит, и муж молчит. День прошел ничем не отмеченный. Недовольный супруг пеняет жене своей за невнимание ее, за равнодушие, за холодность. Она сердито отвечает, что худо была прошлого года вознаграждена за все свои сердечные заботы и за желание угодить ему. Муж пуще сердится, разговор обращается в крупный спор, спор в ссору, ссора чуть ли не в драку. На другой день двадцатипятилетние супруги навсегда разъехались» [262].

Поэт Платон Александрович Кусков вспоминал, что его бабушка и дедушка 20 лет не разговаривали оттого, что бабушка не могла простить мужу измены с крепостной девушкой Дарьей. В доме дедушку уважали, каждое его желание должно было быть исполнено прежде всего, но никто не старался предупредить его желания (потому и ребенок шел к нему, только когда дед сам звал его или пел песни). Дарья продолжала работать у них в доме, но любил ее только внук, остальные же домочадцы с ней и не разговаривали без нужды, хотя она была очень доброй и скромной женщиной [263]. Связи с крепостными были явлением весьма распространенным. Мемуарист А. Н. Вульф писал, что его тверской дядя Иван Иванович в несколько лет в Петербурге расстроил свое имение, уехал в деревню, где оставил жену, завел гарем из крепостных и нажил там с дюжину детей [264].

В 1802 году князь Александр Голицын проиграл в карты графу Льву Разумовскому свою жену, Марью Григорьевну. Общество разделилось на тех, кто резко осуждал участников, и на тех, кто спокойно отнесся к разводу и повторному браку Марьи Григорьевны. Император в 1809 году назвал ее графиней, так что она наконец вступила в права законной жены [265].

А. И. Дельвиг вспоминал, что жена его дяди, А. А. Дельвига, была доброй и миловидной женщиной, однако чрезвычайно вспыльчивой: она устраивала такие сцены своему мужу, что их можно было выносить только с его хладнокровием [266].

Поводом для размолвок могла быть также и духовная жизнь супругов. Так, например, испортились отношения между супругами Ростопчиными после того, как жена тайно приняла католичество [267].

В семье М. И. Глинки разлад между супругами вносила мать жены («бедовая теща», как называл ее композитор). К тому же супруга была не музыкальна, интересов мужа не разделяла, и высокая сфера музыки была ей недоступна (зато она очень любила наряды, балы, экипажи, лошадей). Конечно, Марья Петровна таковой была и до свадьбы, но после эти недостатки в глазах Михаила Ивановича неуклонно росли. Однажды супруга заболела воспалением легких; врачу С. Ф. Вольскому удалось ее спасти, но капризы жены после ее болезни совершенно уничтожили и без того недружный брак (как считал М. И. Глинка). Первая сцена была из-за того, что муж не разрешил еще не выздоровевшей Марье Петровне навестить сестру, жившую неподалеку по соседству (погода была скверная): жена начала плакать, а теща шипела и ругалась. Такие сцены стали повторяться; Глинка ходил молча из угла в угол под шипение тещи и всхлипывание супруги, пока красноречие тещи не иссякало, а потом одевался и уходил (иногда на несколько дней) к приятелям. В конце концов они разъехались, развелись, и каждый впоследствии вступил в брак повторно [268].

Дурные семейные отношения находили отражение и в художественной литературе. В «Семействе Холмских» Д. Н. Бегичев пишет, что Матвей Алексеевич Рифейский предпочитал оставаться подольше в Английском клубе – лишь бы поменьше общаться с женой. Вернувшись как-то раз пораньше домой, он воскликнул: «Ах, Боже мой! Какая адская жизнь!» – досадовал, что рано вернулся на «каторгу», на что жена Настасья Ивановна отвечала рыданием и истерикой. Подобные сцены происходили в семье почти каждый день [269].