Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна. Страница 40

Сестры и братья мужа или жены становились также сестрами и братьями супруге/супругу. Например, сестра Дмитрия Аркадьевича Воеводского Мария пишет ему и его жене: «Дражайший брат и друг мой Димитрий Аркадьевич! И милейшая Сестрица Мария Федоровна!» [561] При этом качество настоящих отношений не всегда принималось в расчет (дружбы могло совсем не быть), но соблюдение этикета считалось обязательным (что поддерживало ровные отношения при отсутствии искренней привязанности).

Ребенок узнавал окружающий мир, путешествуя с родителями, а так как переезжали часто (приезжали погостить у родственников, выезжали в деревню из города и обратно, отвозили детей на учебу в пансион) и дороги были длинные, то сведений накапливалось множество. К тому же, не отвлекаемые на заботы столичной жизни, матери и отцы могли больше времени посвящать непосредственному общению с детьми. В. А. Соллогуб, рассказывая о своем путешествии с родителями в Симбирскую губернию, говорит, что для него, «мальчика-баловня, постепенно становилось все более понятно, что, кроме придворного мира, кроме мира светского и французского, кроме даже мира благодушия бабушки, был еще другой, мир корено-русский, мир простодушный и что этому миру имя громада…» [562] В сказке В. Ф. Одоевского отец учит детей географии, ссылаясь на их поездку семьей из Петербурга в Москву [563].

У дворянских детей были свои увлечения. Например, Д. М. Погодин вспоминал, что в детстве очень любил певчих птиц и у него всегда водились «добрые» соловьи. Летом любили обедать в саду, часто бывали гости, а мальчик вешал клетки с соловьями над столом и укрывал их ветками. Под стук ножей и разговоры соловьи оживлялись и начинали петь. Ребенок никого не посвятил в свою тайну, кроме Николая Васильевича Гоголя, в то время жившего у них [564].

Родители зачастую прививали детям интересы, свойственные им самим, но бывало и иначе. С. П. Сушков в воспоминаниях о своей сестре, поэтессе Е. П. Ростопчиной, пишет: «в прозаически-житейском семействе Пашковых, где она воспитывалась, никто не занимался литературою. <…> Евдокия Петровна начала писать стихи скрыто от старших родных в семействе Пашковых» [565].

На именины и дни рождения дети всегда готовили для родителей подарки. В романе С. О. Бурачка княжна делает сюрприз своему отцу: она сшила ему галстук, рубашку, подтяжки, чулки, манишки, жилет. «Василий Иванович несколько смешался:

– Я думал… Княжна должна своему отцу – чудесный экран… этакия вещи… их можно и купить… я было думал похвастаться гостям. – Что это вам вздумалось… чтобы нибудь изящное – бисером, шелками…

– Я это сама выбрала, папашечка; мне хотелось похвастаться, что уже, с Божьей помощью, все сама умею делать в доме, и в состоянии помогать маменьке; но я и бисером, и шелками все делаю, только времени жаль; а иголкою труднее, и скорее понадобится» [566]. При всей дидактичности романа из этого эпизода мы можем узнать, что обычно дарили родителям изящные безделушки, что-нибудь, сделанное своими руками (рисунок, исполнение трудного музыкального произведения, рукоделие, стихотворение собственного сочинения и так далее).

В неблагополучных семьях дети были вынуждены вырабатывать особую манеру поведения. Из различных мемуаров той эпохи мы видим, что им приходилось, подобно хорошим актерам, разыгрывать роли послушных, любящих, но главное – незаметных и тихих детей, чтобы не вышло скандала. Екатерина Сушкова писала: «С шести лет я принуждена была скрывать и часто притворяться перед отцом; он готов был бы избить до смерти мою мать, если бы подозревал, что она сберегла рубль для нашего завтрака; по суеверию игроков, он возмечтал бы, что именно этот рубль и возвратил бы все проигранное» [567]. Из воспоминаний А. П. Араповой (урожденной Ланской) нам известно, что ее дед, Николай Афанасьевич Гончаров, страдал безумными припадками гнева и дети зачастую скрывались от него за тяжелой дверью на верхнем этаже. После обеда полагалось детям быстро и незаметно покинуть комнату. Но как-то раз Наталья Николаевна не заметила, что мать уже взмахнула платком (условный знак, означавший, что обед завершен), и поздно направилась к дверям. У отца это вызвало настолько сильное раздражение, что он бросился за ней с ножом. Девочка в последнюю минуту, буквально чудом успела влететь за спасительную дверь к братьям и сестрам. Воспоминания об этом инциденте сохранились у нее на всю жизнь. С матерью они встречались за столом, в праздничные дни изредка катались и обязательно должны были сопровождать ее на церковные службы. «В самом строгом монастыре молодых послушниц не держали в таком слепом повиновении, как сестер Гончаровых. Если случалось, что какую-либо из них призывали к Наталье Ивановне не в урочное время, то пусть даже и не чувствовала она никакой вины за собой, – сердце замирало в тревожном опасении, и прежде чем был преступлен заветный порог, рука творила крестное знамение, язык шептал псалом, поминавший царя Давида и всю кротость его» [568].

Власть родителей была велика, уважение к ним – огромно. В законодательстве того времени нет главы о правах ребенка, даже высшего сословия. Вся забота о юном дворянине лежала на родителях; подразумевалось, что они желают чаду только добра и стремятся обеспечить ему достойное будущее. И, надо сказать, законодательно не прописанные права ребенка осуществлялись на самом деле – он воспитывался в семье (своей или приемной), получал образование, приличное его положению, не был изнурен непосильным трудом. Возможно, интересы ребенка редко учитывались при выборе будущей службы, но родители взвешенно подходили и к этому вопросу, решая его сообразно с запросами времени и общества.

В мемуарах детей упоминали редко: считалось, что ребенку не место в среде взрослых, ведь мемуары предназначались для совершеннолетней аудитории. В XIX веке ребенок воспринимался как личность, которую необходимо воспитывать, ориентировать на идеал и до завершения образования не представлять всему обществу. Навыки жизни в социуме ребенок приобретал и практиковал в семье – в общении с другими детьми, слугами, учителями. При этом в каждой семье устанавливалась иерархия, требовавшая соблюдения некоторых правил и условий, – но, впрочем, детям, как правило, предоставлялась возможность играть, шалить и заводить знакомства.

4. Детство как особая культура

Секретный мир детства живет как бы параллельно с миром взрослых. Его можно назвать даже отдельной субкультурой [569]. П. С. Гуревич определил субкультуру как «особую сферу культуры, суверенное целостное образование внутри господствующей культуры, отличающуюся собственным ценностным строем, обычаями, нормами» [570]. Субкультура детства состоит, по мнению И. С. Кона, из трех главных подсистем: 1) детская игра; 2) детский фольклор и общее художественное творчество; 3) общение, коммуникативное поведение детей [571]. О последнем преимущественно и пойдет речь ниже.

По воспоминаниям А. М. Достоевского, брата знаменитого писателя, в их семье старшие дети имели общие интересы, но время проводили раздельно. Сестра большую часть времени была с матерью и сидела в гостиной, занимаясь или уроками, или каким-либо детским рукоделием. Мальчики, не имея отдельных комнат, постоянно находились в зале все вместе и не стеснялись присутствием меньшего брата, лишь в редких случаях отгоняя его от себя, называя при этом своим «хвостиком». Оба старших брата были погодки, росли вместе и были чрезвычайно дружны между собою. Дружба эта сохранилась и впоследствии, до конца жизни старшего брата [572].