Любовь и смерть Катерины - Николл Эндрю. Страница 23

Сеньор Вальдес не ответил. Несмотря на то что он был великим мастером пера — никто не осмелился бы возразить против такого определения, — сеньор Вальдес обладал на редкость прагматичным взглядом на мир. Утром он совершил усилие, приехав пораньше в магазин. Он хотел купить несколько букетов роз, чтобы подарить их девушке, которую пытался соблазнить, завалить цветами, поразить ее воображение и таким образом завоевать расположение. Проблемы несчастных, которые где-то пострадали, его не тронули. Кто такие зги несчастные? Чем он может им помочь? Да и при чем тут он, в конце концов? Пусть им помогают полиция и врачи. А пустая, бессмысленная болтовня никому в любом случае не поможет.

— Я возьму эти розы, — повторил он.

— Что? Ах, да, извините. — Продавщица повернулась к нему и изумлением оглядела заваленный цветами прилавок. — Что, все берете?

— А у вас есть еще?

— Вроде оставались, надо посмотреть.

— Я возьму все, если, конечно, они свежие. Разбейте их на букеты по двенадцать штук. Добавьте в букеты стрелиции. Да побольше. У вас есть лилии? Да, королевские подойдут. Упакуйте их отдельно от роз и стрелиции — они не стоят в одной воде. Ах, да, наверняка у нее не найдется столько ваз. У вас есть вазы?

— Есть, но они выставлены на витрине — не на продажу.

— Тогда я куплю ведра. У вас же есть ведра? Это цветочный магазин, я не ошибся?

— У нас есть ведра.

Сеньор Вальдес схватил с прилавка листок бумаги и быстро написал адрес.

— Доставьте все вот по этому адресу.

— Как — все?

— Очень просто! Подождите, я не закончил.

В дальнем углу магазина стояла ваза с букетом фрезий — ярких, простых, но эффектных, будто цветные восковые свечи. Сеньор Вальдес постоял перед ними, любуясь, вдыхая нежный, сладковатый аромат.

— Я их тоже возьму, — сказал он. — Вы можете красиво упаковать букет?

— У нас есть белая и красная оберточная бумага.

— Выбираю красную. На белом фоне они будут смотреться слишком контрастно. Заверните, пожалуйста.

Стоя у прилавка, сеньор Вальдес раскрыл бумажник. Мимо магазина с ревом сирены, скрежеща шинами по асфальту, пронеслась еще одна «скорая помощь», за ней пожарная машина.

Продавщица махала в воздухе карандашом, пересчитывая ведра с цветами, записывая цифры в блокноте.

— Вы что, правда берете их все? — недоверчиво спросила она.

— Ну конечно! Я же сказал.

— И ведра?

Она прибавила цену ведер, потом, подумав, добавила еще несколько воображаемых букетов, которых на деле не было, подвела черту, вывела большими цифрами конечную сумму и подчеркнула жирной чертой. «Он никогда не заплатит столько», — подумала она, подвигая блокнот по стеклянному прилавку в его сторону.

Сеньор Вальдес мельком взглянул на цену и небрежно вытащил из бумажника несколько хрустящих купюр.

— Когда вы сможете доставить цветы?

— Не раньше полудня.

— Как? Я же скупил весь магазин — кому еще может понадобиться фургон?

— Даже если вы заплатите двойную цену, я не смогу доставить раньше, чем появится водитель.

Сеньор Вальдес нахмурился. Он хотел, чтобы цветы были у Катерины немедленно, ему не терпелось начать томный и волнующий процесс соблазнения. Он хотел видеть, как осветится радостью ее лицо, хотел слышать благодарный лепет, чтобы потом небрежным жестом отмести выражения признательности.

— Ладно, постарайтесь доставить как можно скорее, — недовольно бросил он.

Захватив с собой букет фрезий, сеньор Вальдес вернулся к машине и, осторожно положив его на рифленое кожаное сиденье, с гордостью взглянул на безупречно гладкую обивку. Новенькая кожа, светлая, остро пахнущая, была натянута так туго что казалась надутой наподобие резиновых бортиков детского бассейна. Цветы лежали, касаясь лишь верхушек упругих холмиков.

Сеньор Вальдес повернул ключ зажигания, вжал педаль газа в пол, и автомобиль послушно рванулся вперед.

Сеньор Вальдес выехал из маленького переулка на крытую бетонными плитами центральную улицу, ведущую на шоссе, по которому ему предстояло вернуться к Мерино, и сразу же попал в пробку. Впереди, сколько хватало глаз, выстроилась цепочка машин, конечно, гораздо менее красивых, чем его стальной конь. Пару секунд у него еще была возможность уйти в сторону, развернуться и нырнуть в боковую улочку, и он включил заднюю передачу и взглянул в зеркало заднего вида. Как раз в этот момент пыльно-красный грузовик, нагруженный пустыми деревянными ящиками, уперся носом ему в задний бампер.

Сеньор Вальдес раздраженно дернул рычагом переключения скоростей. Внезапно жара показалась ему невыносимой. Казалось, воздух над неподвижно стоящей машиной застыл, внутрь не попадало ни дуновения свежего ветерка, только выхлопные газы десятков работающих двигателей старательно душили его.

Запах сгоревшего бензина жег ноздри, вызывал слезы на глазах, и сеньор Вальдес почувствовал, как пот медленно ползет за воротник, пропитывая рубашку там, где спина соприкасается с валиками кожаной обивки. А в тех местах, где канавки между валиками не прикасались к нему, пот свободно стекал вниз, накапливаясь между ягодицами и впитываясь в свежие трусы. Это было отвратительное ощущение. Сеньор Вальдес не мог представить, как он будет читать лекцию, пропитанный гадким, вонючим потом. Заехать домой? Нет, до лекции не успеет.

Он вытащил носовой платок и вытер лицо, посмотрел на пылинки серой сажи, оставшиеся на белоснежном материале, свернул платок и сунул в карман. Хотел было поднять крышу, потом решил, что не стоит. Для этого надо как минимум выйти из машины. Кто знает, сколько времени это займет, а если пробка рассосется, он может застрять, блокируя движение. Да уж, не хочется, чтобы тебе сигналили и грозили кулаками. Да и в любом случае какая разница, поджарится он или запечется?

Сеньор Вальдес повернул ручку радиоприемника, надеясь послушать танго.

Но и здесь ему не повезло. Вместо танго радио, хрипя, выплевывало лишь слова, бесконечный поток слов о чем-то страшном, об ужасном событии, которое только что случилось, дикторы и сами не много знали, но считали, что должны поделиться новостями с радиослушателями. Сеньор Вальдес прислушался. Бомба? Бомба на Университетской площади? Есть пострадавшие? Взрывом убило несколько десятков человек и еще больше ранило… Много людей пострадало. Очень много.

Сеньор Вальдес склонился над рулем и положил голову на сложенные руки. Впереди, на другой стороне шоссе, виднелся университет. Пешком он смог был дойти за пятнадцать минут. Он видел развевающийся на флагштоке флаг, однако он видел и солнце в небе: в настоящий момент и флаг, и солнце были для него одинаково недостижимы.

Затем с ним случилась необыкновенная вещь.

Сеньор Вальдес смотрел на крышу университета, пытаясь понять, откуда там взялись неровные зубцы громоотвода, угрожающе торчащего над коньком. Вдруг громоотвод взмахнул крыльями и, грузно поднявшись, неуклюже полетел в сторону реки. А сеньора Вальдеса пронзила мысль. Он понял, что думает о Катерине: ведь она тоже могла в тот момент находиться на площади. Что, если она убита? Или ранена? Может быть, как раз в эту минуту она кричит от боли на больничной койке!

Лоб сеньора Вальдеса опять покрылся холодным потом, на этот раз от страха за нее. Раньше такого с ним не случалось. Будто железа, что отвечает за переживания за других людей, внезапно, в первый раз в его жизни, заработала.

Сеньор Вальдес испугался самого себя. Ведь раньше он ни за кого не переживал, даже за маму! Когда исчез отец, маленький Чиано отчетливо понял, что ни его любовь, ни молитвы не в силах оградить от несчастий близких ему людей, и тогда он в отчаянии ампутировал у себя некоторые человеческие чувства, которые мешали жить. С тех пор он время от времени проверял, достаточно ли хорошо зарубцевались раны, и каждый раз с удовлетворением отмечал, что места ампутации напрочь лишены чувствительности. Так что нельзя! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы рубцы закровоточили! Это было бы слишком опасно. Слишком больно, слишком… ненужно.