Темные Знамения (СИ) - Коробов Андрей. Страница 4

Тело магички тряслось в припадке. Альдред не спешил прекращать экзекуцию. Он с наслаждением и азартом любовался её страданиями. Неволей губы его изогнулись в кривой полуулыбке. К её душераздирающим крикам репрессор оставался глух: за время службы уже успел привыкнуть.

Инквизитор уверенно вдавил голову Эдени в барьер и держал, зная, что так сновидица не умрёт. Немножко прокоптится кожа, но в целом – ничего непоправимого.

Перчатка-манипулятив предоставляла ему щепотку власти над девушкой, и Альдреду это нравилось. Он тщательно следил за состоянием крестьянки. Вскоре его пытки оправдали себя: жилы её действительно загорелись изумрудным огнём. Чуть слепя, свет покатил изо рта и глаз волшебницы.

Магическая натура постоянно мечется между разрушением и созиданием. И вот она отозвалась на угрозу извне. Этого достаточно. Альдред расслабил руку и снял перчатку, засунул её обратно в карман.

Эдени отлипла от барьера и сгорбилась, тяжело дыша. Из-под юбки у неё натекла лужа. Выглядела бедняжка неважно. Волосы встали дыбом, их раскидало в разные стороны. Она до сих пор вопила, а свет всё лился из её головы. Инквизитору удалось пробудить в ней сновидца. Мага, болтающегося между Равновесным Миром и Серостью, где обитают присные демоны.

Вскоре девка смолкла. Она жадно вбирала в себя воздух. Посмотрела на Альдреда.

За потоками маны было не видать её глаз. Репрессор понимал: крестьянка ненавидит его всем своим естеством. Всего целиком и по отдельности.

Его чёрный кураторский плащ с подкладкой из тончайших металлических лесок для защиты от магии. Ангельские глаза, полные лукавства. Черты лица почти идеальной симметрии, которые поначалу показались ей прекрасными. Короткие и жёсткие, как щётка, неестественно седые волосы, торчавшие вверх. Трупную бледноту кожи.

Как, ну как она могла подумать, что он красив, что он ей друг?..

– Так-то лучше, – довольно отметил репрессор. – Больше болтали.

– Мудак! – рявкнула на него Эдени, насколько позволял сорванный голос.

На её выпад Альдред лишь осклабился. Его всегда забавляло, когда маги, с которыми он работал, срывались. А ведь для кого-то подобные слова были последними: за агонией их ждала смерть от кровопотери или травматического шока.

Комиссия тихо отметила его невозмутимость, сочтя за достоинство.

Репрессор скрестил руки на груди, затем сказал угрюмо:

– Вот ты и зарядилась. Делай, что говорят, и покончим с этим. У тебя еще есть шанс показать, что ты чего-то стоишь. Прислони руку к пергаменту. Создай заклинание. Какое хочешь, как хочешь. Тогда свободна. Я устал слушать твоё нытьё. И я не собираюсь целый день тут с тобой нянчиться.

– Я тебе это припомню! – прошипела ощерившаяся крестьянка.

Она чувствовала себя униженной, как никогда ранее. И кем?..

Инквизиторам не понравилась откровенность Альдреда: это противоречило кодексу. Но вмешиваться не стали: гнев может помочь Эдени создать мощное заклинание. Соответственно – дорогое. Но это в лучшем случае.

На месте репрессора они и сами не стали бы церемониться, достаточно селянке было отпустить угрозу в их сторону.

– Все вы так говорите. – Альдред отмахнулся от неё, как от мухи.

Онейромант покорилась. Кряхтя, она поползла на четвереньках к стенду. Ладонь распласталась по поверхности пергамента, плотно прилипнув к ней из-за пота.

Спустя какое-то время из уст сновидицы полились жуткие стихи, декламируемые дребезжащим голосом.

До сих пор остаётся загадкой, из каких глубин Серости берут свои заклинания такие, как Эдени. Среди всех ветвей мало какие маги вообще наговаривают на пергамент чары. И далеко не всем кудесникам под силу изъять их после.

У сновидцев никогда не получается одной и той же руны. Мощь, заключённую в ней, можно использовать лишь раз. Одно хорошо – как правило, она всегда колоссальна. Ведь неспроста демоны считают онейромантов лакомым кусочком.

Лишь Свет и Тьма знают, через какие кошмары продиралась Эдени. Она без конца мешала, на первый взгляд, несовместимые стихи на языке демонов:

Яррак чоктар илым дэст цукван!

Сыктир ван шак чоджу гидар!

Малкар омнибак сэрты джасэ!

Алькаф усын илып жыртыб бан!

Это то немногое, что Альдред сумел различить. Чтение продолжалось ещё с минуту, прежде чем под ладонью засиял пергамент. Инквизитор улыбнулся: руна почти готова! Радость его быстро сменила смесь ужаса и отвращения.

Крестьянка продолжала декламацию, как вдруг с её век сорвались кровавые слёзы. Жирные капли падали на гранитные плиты.

Следом потекло из ноздрей и ушей. Чтение прерывалось кровохарканием. Но та, давясь, продолжала, будто сама не своя. Самозабвенно и даже яростнее, чем раньше. Онейромант едва ли замечала это, войдя в транс.

Ничего подобного Альдред раньше не видел. И не припоминал, чтоб со сновидцами приключалось кровоизлияние в мозг.

Он продолжал наблюдать. Пробовал своим умом дойти до истины.

Сияние под ладонью погасло. Это могло означать только одно: заклинание готово. Эдени же, утопая в зелёном эфире, не сумела отпустить волну. Мерцая, она завопила снова. Комиссия дёрнулась от неожиданности.

Девка свалилась под стенд и забилась в конвульсиях. В приступе пнула пустой пузырёк за пределы круга. Тот, бренча, медленно покатился к ногам латников. Но бряцанье стекла не могло подавить громкость её стенаний.

Животные крики и судороги по всему телу отозвались холодком в затылке Альдреда.

На своём недолгом веку репрессор повидал немало смертей. И к немалой доле приложил руку сам. Они давно перестали трогать его. Былое чувство ужаса вернулось к нему.

По-настоящему, осмысленно, кошмарно.

Что было несвойственно Альдреду, из него наружу рвалось прозаичное человеческое сочувствие. Он сам запер его в закромах души ради своего же блага. Инквизитор округлил глаза, следя за Эдени. Для него оставалось загадкой, как человек может так кричать от боли.

Какое-то время Альдред стоял, как вкопанный. После – опомнился. Он собирался кинуться к чародейке, помочь ей как-нибудь. Но ментор, с ним поравнявшись, выставила перед репрессором руку, не пуская вперёд.

Они переглянулись. Наставница покачала головой, мол, не встревай. Альдред подчинился. Он считал, та лучше знает.

Было непонятно, что вызывает страдания Эдени. Тем временем к ней возвращался контроль над собственным телом. По крайней мере, так со стороны казалось.

Её скрюченные пальцы потянулись к лицу. Она раскрыла рот – настолько широко, что при судорогах вывихнула челюсть. Крики отныне звучали утробно.

Словно ей не хватало воздуха, бессознательно сновидица начала царапать ногтями лоб и щёки, нанося себе новые, уже поверхностные раны. Иной раз она цепляла склеру глаз, кровя их.

В один момент спина её неестественно выгнулась. Ни за что в жизни она сама бы не сумела в здравом уме пойти на такое. Позвонки хрустнули. Мученица потухла, замолчала и обмякла.

Готова.

Альдред замер. Он непроизвольно задержал дыхание, заворожённый смертью Эдени. Репрессор будто забыл, как дышать.

А когда опомнился, стал жадно, как в последний раз, грести ртом воздух. На язык лёг терпкий, неестественный привкус озона – отголосок всякого Ритуала Начертания.

Между тем наставница поглядела на пергамент. Онейромант погибла, но оставила после себя какое-никакое заклятие. И скорее всего, крайне мощное: изумрудная руна сияла, распластавшись во всю ширь полотна.

Репрессор не знал, как быть. Он потерялся в рое мыслей, напиравших одна на другую. Сложно было сосредоточиться на чём-то одном. Лишь когда ментор коснулась его плеча, Альдред пришёл в себя. Это касание ни с чем не спутаешь.

Инквизитор выпрямился и поглядел на неё.

– Ты справился, – заявила она, довольная проделанной работой. Немногословная и хладнокровная, как и всегда, когда речь шла о долге перед Равновесием.

– Я? – Альдред осёкся.

Уши его заложило – настолько громко кричала Эдени. Эхо всё ещё разносилось в голове.