Спросите полисмена - Кристи Агата. Страница 44

Роджер решил, что ввернул недурной оборот. Он вычитал его в детективном романе Мортона Харроугейт Брэдли* и запомнил.

– Шепелявка… – потянул Хилари. – Не знаю, не знаю… но, пожалуй, нет никаких препятствий… особенно если учесть, что все вскоре и так станет достоянием гласности. Если контракт останется в силе, а я полагаю, останется, невзирая на кончину лорда Комстока. После жаркой дискуссии лорд Комсток, который всегда – и мы должны со всем милосердием воздать ему должное – ставил интересы своей газеты выше личных, сказал доктору Петтиферу: «Будь все проклято, доктор…» Я повторяю его выражения, как мне их сообщил доктор Петтифер. «У вас тут чертовски хорошая история, зачем тратить ее на меня? Вот что я сделаю. Я дам вам первую полосу “Рожка” в любой день по вашему выбору, а вы сварганите первоклассную статейку. Мы не боимся давать человеку защитить себя и сделаем это с шиком: с фотографиями вас самих, вашего собора и всего, что в нем есть красивого. Ваше имя появится в заголовке, нам это обойдется в пять сотен гиней – а столько мы платим чемпиону мира в тяжелом весе. Мы гарантируем вам тираж почти в два миллиона, а это немалая паства. Как вам такое?» Поначалу архиепископ был ошеломлен подобным предложением, признаюсь, сам я счел за бесстыдство, когда услышал…

– Господи! – воскликнул Роджер. – Ну надо же!

– Но он почитает разумным в наши дни биться с мамоной неправедности ее собственным оружием. А вот вам и отправной пункт проповеди, если вы везде ищете библейские цитаты. – Рожье-Кровелл усмехнулся. – Поэтому он согласился.

– Но денег, конечно же, не взял?

– Будет вам, какой смысл отказываться от денег? Если вам нужна цитата, могу напомнить пассаж о потакании египтянам. Архиепископ принял предложение, после чего лорд Комсток игриво назвал его «старым чертовым лицемером» и перевернул несколько томов Британской энциклопедии. Тут архиепископ вспомнил, что ему надо успеть на поезд, и поспешил откланяться.

– Но послушай же, Рожье-Кровелл, как архиепископ мог попасться в столь очевидную ловушку? Какой капитал Комсток на этом заработал бы! Архиепископ Мидлендский берет деньги у супостата! Это ведь…

– Разумеется, чек лорда Комстока с благодарностью будет принят казначеем «Крестового похода англиканской церкви против нового язычества». Архиепископ является председателем этой организации. Тем самым церковь получит не только четыре колонки дармового рекламного пространства, но и внушительное пожертвование, которое серьезно дискредитирует лорда Комстока в глазах его сторонников. Архиепископ не мог отказаться от подобного предложения.

– Будь я проклят! Хитрый старый черт.

– Служитель церкви должен быть прежде всего политиком, государственным деятелем. Конечно, церковь превыше всего, но в остальном… И поскольку тебя привлекают цитаты, есть одно высказывание о змее, оно в данной ситуации исключительно уместно. Ты должен осознать, насколько архиепископ расстроен внезапной кончиной лорда Комстока, ведь она означает утрату исключительной пропагандистской возможности.

У Роджера на мгновение перехватило дух.

– Послушай, Рожье-Кровелл, ты можешь все это доказать? – спросил он, когда к нему вернулся дар речи. – Это же снимает подозрения с архиепископа.

– Не знаю, сочтешь ли ты это доказательством, но, вероятно, тебе захочется прочитать письмо архиепископа, подтверждающее договоренность. Разумеется, ты отнесешься к нему как к конфиденциальному документу. Я как раз собирался отправить его на почту, когда нас известили о смерти лорда Комстока.

Поискав в стопке корреспонденции, Рожье-Кровелл нашел нужный конверт и протянул Шерингему лист бумаги. Датирован документ был прошлым вечером и написан в палате Ламбетского дворца, где происходило заседание синода.

Мой дорогой Комсток!

В подтверждение нашего утреннего разговора сообщаю, что буду счастлив написать статью на четыре колонки для “Утреннего рожка” на тему “Опасность нового язычества”. Вознаграждение от вас, как оговорено, пятьсот гиней (525 фунтов) будет вполне удовлетворительным, и о получении будет сообщено из соответствующего источника.

С благодарностью за возможность выступить в защиту христианства перед столь многими читателями вашей газеты.

– Я очень обязан тебе, Рожье-Кровелл, – произнес Роджер.

– Пустое! – откликнулся тот. – Рад помочь. Тебе, наверное, пора? Еще стаканчик хереса? Нет? Тогда до свидания. Отрадно было повидаться с тобой после стольких лет.

Роджер Шерингем покинул Рожье-Кровелла в столь расстроенных чувствах, что, только употребив пинту пива в «Ревене и репе», сумел собраться с мыслями. Некоторое время он забавлялся идеей, что преподобный Хилари его одурачил, но воспоминание о твердой, с росчерками подписи развеяло все сомнения. Архиепископ способен замалчивать неудобную правду, однако не станет же он расписываться в откровенной лжи. И с чего он решил, будто столп общества будет метаться по загородной резиденции богача, трепеща от религиозного рвения, произнося проклятия из Писания и призывая гнев небес, как уличный проповедник? Нелепая и постыдная ошибка!

Но если доктор Петтифер никогда не говорил про «расплату за грех», то почему именно на эти слова напирал Миллс? Он действительно принял бормотание про поезд за столь зловещее изречение? Или, вообразив, будто архиепископ двадцатого века имеет обыкновение вести себя как Иоанн Креститель, он вложил в уста духовного лица слова, отвечающие какой-то его собственной скрытой цели? А если так и было, и Рожье-Кровелл говорил правду, то это не единственная ложь секретаря, ведь он же лично устроил визит, который затем объявил полной неожиданностью. Тут есть над чем поразмыслить.

А потом в голову Роджеру пришло еще кое-что: странно, почти невероятно, что три заметные личности из всех дней в году выбрали один и тот же день и час, чтобы явиться в Хорсли-лодж исключительно ради того, чтобы повздорить с лордом Комстоком. Случайность? Сэр Чарлз Хоуп-Фэрвезер почти с яростью отрицал, что приехал к Комстоку по договоренности. Но если отрицание искреннее, к чему ярость? Тут следует покопаться. Но как? Нельзя же спросить самого Хоуп-Фэрвезера, ведь он непременно станет все отрицать еще яростнее. И разумеется, глупо обращаться к Миллсу. Но как насчет леди? Кто она?

Тут Роджер поспешно допил остатки пива и развил бешеную деятельность. Как трудолюбивая пчелка, он порхал из клуба в клуб, из паба в паб, пока наконец в баре отеля, часто посещаемого журналистами, не обнаружил некоего мистера Фалька Твидла, специализирующегося на светском всеведении. Он даже вел колонку сплетен в еженедельнике Комстока.

Мистер Твидл был сотворен в тот день и час, когда природа, задевав куда-то линейку, не имела под рукой других инструментов, кроме пары циркулей. Голова, глаза, очки были совершенно круглыми и блестящими, щеки – круглыми и розовыми, губы – двумя полукружиями, обрамленными с востока и с запада красиво закругляющимися скобками. Фигура Твидла приятно округлялась спереди, а вставая, он являл миру филейную часть практически полностью круглую, и голос у него был округлый и похожий на свирель. Руку Роджера он заключил в сферу своих двух, просиял и округлым жестом заказал прохладительное.

– Что мне сделать для вас, мой милый Шерингем?

Роджер объяснил, что ему нужны сведения о главном партийном организаторе, и потому он принесся так быстро к мистеру Твидлу, «ведь вам известно все обо всех».

– Вы мне льстите, – отозвался мистер Твидл. – Вам надо только попросить. Но что беспокоит вас в старом добром Хоуп-Фэрвезере?

– Полагаю, вы сами можете догадаться, когда я скажу, что официально расследую убийство лорда Комстока.

Мистер Твидл поспешно склонил голову, будто переступил порог церкви.

– Бедный старый шкипер, – забормотал он, понижая регистр флейты до фагота, – такая печальная история, Шерингем. Не помню, чтобы общественность была так потрясена. Падение колосса. Удар лично для меня сокрушительный. У бедняги имелись странности, но он был великим человеком, Шерингем, воистину великим. Скорбный день для всех нас, когда Комсток отправился в закат…