Шолохов. Незаконный. Страница 1

Захар Прилепин

Шолохов. Незаконный

Благодарю за огромную помощь, оказанную мне в работе:

– внука писателя Александра Михайловича Шолохова, когда-то предложившего мне взяться за этот труд и тем самым оказавшего автору великое доверие;

– дочь писателя Светлану Михайловну Шолохову, несказанно поразившую меня, о чём подробнее будет сказано ниже;

– литературоведа Юрия Александровича Дворяшина, давшего мне многие дельные советы.

Посвящаю эту книгу памяти:

– Валентина Фёдоровича Юркина, многолетнего руководителя «Молодой гвардии», крепкого и жизнелюбивого советского человека;

– Андрея Витальевича Петрова, главного редактора издательства, добрейшего мужика, с которым мы договорились сделать эту книгу, но результата он уже не увидел;

– Родиона Владимировича Графа-Сафонова, моего друга и сослуживца, многократно перечитывавшего любимого своего писателя Шолохова и погибшего в мае 2022-го в боях за русскую землю.

Глава первая

Казак Кузнецов

* * *

Шолохова часто вспоминают так. Красивый, спокойный человек с удивительными – внимательными и будто улыбающимися чему-то – глазами слушает.

Все высказываются, спорят, перекрикивают друг друга, – а он в уголке присел и молчит.

Если и скажет, то каждое слово выложит бережно.

И слово покатится по столу как пасхальное яичко.

Прокручиваешь его жизнь – к началу или к закату – схожая картина.

Совсем ребёнок, босоногий казачок, стоит возле кружка хуторских стариков, не откликается на призыв сверстников продолжить игру: вслушивается. Только жилка на виске пульсирует.

Мать поёт песни – малоросские, казачьи, русские, – немеет, вникая; помнит почти каждую наизусть. Насыщается песнями, как солнцем и ветром.

К отцу наезжают знакомые: тулится возле, наблюдая явившихся – мещан, купцов, крестьян, казаков; ребёнка снедает неизъяснимое любопытство.

Темнеет уже – и вдруг отец, оборачиваясь, чтоб окликнуть жену, видит поразительные, из потусторонья взирающие глаза единственного сына.

«Сынок, и ты здесь?»

Тот еле заметно кивает; отвечает шёпотом, утвердительно: здесь.

Он был здесь всё это время, не мешал, не дышал.

Казаки на покосе, статные казачки у Чира или Дона, ребятня на рыбалке, гомон, ругань, шутки – всё липло к нему.

Сознание его было – пчелиные соты.

Едва ли явственный переизбыток этого любопытства был осознан им самим. Он не догадывался о предназначении своей памяти.

Собрались в одном курене старый и юный, белый и красный, чистый и чёрный – для общей исповеди.

Он всё запомнил.

Не свои страсти и метания – а саму жизнь, как она есть.

Ничего не забыл; спрятал в сердце, – как ребёнок прячет самую удивительную находку и несёт в ладони к отцу.

Пётр Луговой, ближайший шолоховский товарищ в тридцатые, так рассказывал: «Встречаясь с людьми, беседуя с ними… Шолохов ничего не записывал. Он всё это запоминал в точности…. Шолохов называл фамилии, имена, отчества людей, с которыми говорил, с которыми встречался… приводил многочисленные факты… описывал лица людей, которых видел, лица девушек, платки, которыми они были покрыты, их цвет и качество».

Театральный режиссёр Леон Мазрухо с удивлением замечал: Шолохов помнил, когда в прошлом году – и в позапрошлом, и за год до того, и за десять тоже – пошёл первый снег и когда случился перелёт осенних птичьих стай.

Композитор Иван Дзержинский, объездивший с Шолоховым десятки селений на Верхнем Дону, удивлялся тому, что писатель знал неисчислимое количество казачьих песен: «Я спрашивал многих местных жителей, видел ли кто-нибудь из них Шолохова с записной книжкой. Все, с кем я говорил, отвечали отрицательно».

Корреспондент «Большевистской смены» в 1940 году спросил: «Какое место занимает в вашей работе записная книжка?» Шолохов отвечал: «А у меня нет. Как-то в голове всё держу…»

Дочь Светлана вспоминала, что «благодаря исключительной памяти» её отец «сел писать 2-й том “Поднятой целины”, даже не перечитывая первый, а между ними было около 20 лет…»

Писатель Николай Корсунов, товарищ Шолохова по казахстанским его охотам, заехав в станицу Вёшенскую – это уже начало 1970-х, – удивлённо заметил: «Поражаюсь цепкой, ясной памяти Михаила Александровича. Он вдруг называет имена уральцев, с которыми, быть может, всего один раз встречался, да и то случайно…

– Как дела у Шубина? А как со здоровьем у агронома Третьяка? Он ведь прибаливал…»

Это с детства у него.

Двоюродный брат Александр Сергин: «Детская любознательность Михаила была чрезвычайно разнообразна. Он числился постоянным наблюдателем казачьих свадеб, песен и задорных плясок. Ко всему новому проявлял огромный интерес, отличаясь замечательной памятью».

Не то чтоб у Шолохова имелся гипертиместический синдром – так называется способность запоминать и воспроизводить аномальное количество информации, – но что-то наподобие точно было.

Шолохов, впрочем, никогда этим не бахвалился и серьёзно к этому не относился.

Кажется, многое он унаследовал от матери, Анастасии Даниловны. Луговой вспоминал, что она была «тактична, умна, выдержанна, очень наблюдательна, малоразговорчива, но каждое слово было на месте».

Все определения подходят её сыну, как влитые.

Вёшенский колхозный руководитель Плоткин вспоминал про главное качество Шолохова: «…умел слушать. Он умел слушать так, что собеседнику казалось очень важным всё, о чём он говорит…»

Запомнившееся разрасталось в его сознании как огромное дерево, пуская корни, давая плоды.

Потом, много-много позже, с годами эта невероятная память стала понемногу рассеиваться, терять прежнюю цепкость.

Быть может, не всё уже хотел помнить.

Быть может, что-то хотел забыть навсегда.

Пришедший к вам в дом, он будет молчать, улыбаться – той самой улыбкой, которая успокоит всякого. «Я знаю тебя, человек, – будто бы говорит эта улыбка, – я слышу тебя».

Всё, что нуждается в словах, – он уже произнёс.

* * *

Род Михаила Александровича Шолохова ведут от новгородского крестьянина XV века Степана Шолоха. Прозвище это чаще всего производят от слова «шорох» – давали его ребёнку то ли очень тихому, то ли, напротив, громкому, чтобы был потише. Есть и другой возможный источник: слово «шолохий», то есть «шероховатый лицом», которым в старину называли переболевших оспой.

После Степана Шолоховы теряются в глубинах времён, но в середине XVII века эта фамилия появляется на Рязанщине.

В переписной книге 1646 года записан житель города Зарайска Гаврило Дорофеевич Шолохов. Но первый выявленный предок писателя – не он, а Фирс Борисович Шолохов. Предположительно его отец Борис был сыном Гаврилы Дорофеевича.

В 1680-х Фирс был дворовым у боярина, затем поступил в пушкари и поселился в Пушкарской слободе Зарайска. Впервые он упоминается в 1686 году, когда в числе иных зарайских пушкарей был послан на службу в полк воеводы Леонтия Романовича Неплюева.

Фирс Шолохов участвовал в военных походах, в том числе в первом крымском походе 1687 года под руководством князя Голицына. В 1696 году Фирс и его старший сын Сенька были задействованы при постройке стругов. На этих же стругах в том же году они отправляются в Азовский поход Петра Великого. В списках, где перечисляются пушкари, имя Фирса Шолохова называется в первых строках. Значит, был он замечен, и в боях проявлял сноровку и мужество.