Тёмная Вестница (СИ) - Фред Винни. Страница 24

Хозяин лошадей сначала сказал, что жеребёнок не продаётся, потом, после того, как папа предложил очень хорошую цену, хозяин признался, что с конём «не совсем всё в порядке», и что он никого не слушает и ездить на себе не даёт, потому что, наверное, нездоров, хотя его и осматривали, но ничего не нашли.

Мама тогда сказала папе на ухо, что это чистокровный ларнский верховой, порода редкая и дорогая, а белых таких вообще не бывает, так что он может стоить очень дорого. Но хозяин лошадей, видимо, не очень хорошо в них разбирался, и как-то неправильно скрестил, получив в итоге больного жеребёнка, но решил его оставить – может быть, из жалости, может быть, надеялся продать кому-то не очень умному. А может быть, как раз хозяин его и купил у какого-то необразованного заводчика, и теперь не знал, что с ним делать.

Папа как бы в шутку спросил, почему такая редкая лошадь занимается такой тривиальной работой, когда могла бы сиять на подиумах и позировать лучшим эльфийским художникам. На что хозяин лошадей тоже как бы пошутил, что отдаст жеребёнка любому, кто сможет проехать на нём хоть один круг по зоопарку, и тут же добавил, что это невозможно, потому что конь, как и все красавцы, дурак.

Жеребёнок был слишком маленьким для того, чтобы на нём ездили взрослые, так что хозяин не рисковал – папа бы на него не полез. Но зато полезла я, потребовав отвязать его от вороного. Хозяин отвязал, готовясь наслаждаться любимой шуткой – как нам потом рассказали, Юри не был агрессивным и позволял на себе сидеть, проблема была в том, что он никуда не шёл, сколько его ни пинай. Но я знала, что с этим делать – я сняла с себя широкополую летнюю шляпу и надела на Юри, завязав бант под подбородком и дав его глазам блаженную тень. И пинать его не потребовалось. На самом деле, я и верхом ездить толком не умела, так что конь пошёл не потому, что я приказала, а потому, что захотел. Я была уверена, что он просто хотел отойти от вороного, но как только он отошёл, ко мне подбежала мама и повела Юри в поводу, мне вообще не пришлось ничего делать, я просто подпрыгивала в седле от гордости и рассказывала, как я здорово разобралась в его проблеме.

Когда мы закончили круг, папа подписывал документы на жеребёнка, а вокруг собралась толпа зрителей, которые следили за торгами, папа выступал перед этой публикой и выглядел абсолютно счастливым, намекая хозяину лошадей, что если маленькая девочка разобралась в проблеме, даже не обладая образованием, то дурак здесь явно не конь, всем было весело.

Потом мы пришли домой и папа надолго закрылся у себя в кабинете, а на следующий день сказал, что сидеть без дела целое лето вредно для молодого организма, и что если я не буду учиться, то всё забуду. И меня отправили обратно в пансион, и с тех пор забирали домой строго по графику – на неделю весной и на две недели зимой, когда в пансионе был ремонт.

Мой Юриэльфейн рос в доме у родителей, а я рисовала его по памяти в пансионе, и этим была счастлива.

«А теперь его продадут, и опять появится какой-нибудь агрессивный вороной, который будет его бить, и какой-нибудь глупый хозяин, который будет думать, что он дурак, и выставлять моё Облачко на солнце.»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От этих мыслей «План А» выглядел привлекательнее «Плана Б», потому что давал мне призрачный шанс успеть выкупить Облачко до того, как его выставят на торги.

Эта мысль оказалась такой абсурдной и философской, что перевернула мир с ног на голову – мой единственный смысл жить ходит на четырёх ногах. Я прожила на этом свете двадцать лет, и за всё это время не нашла никого, ради кого стоило бы жить. Мама вздохнёт с облегчением, если я исчезну – она меня не хотела, даже моё имя Лейа похоже на древнеэльфийское «лерйа», что значит «избавление» – родив меня, она поставила финальную галочку в списке обязанностей жены, а замуж она вышла по контракту, ради спасения дома своих родителей. И рано или поздно она к ним вернётся – лишившись дома моего отца, или после его смерти, или после моей смерти, не важно. Её родители любили её и друг друга, а на меня смотрели как на досадную оплошность, я это видела, хотя они и скрывали.

Отец тоже вздохнёт с облегчением, если я избавлю его от трат. «Ты мне слишком дорого обходишься» – он говорил это столько раз, что я даже карандаш не решалась у него попросить, боясь в очередной раз огорчить его тратами. И, тем не менее, в моём шкафу регулярно появлялись новые роскошные платья – мама прописала это в брачном контракте. Вообще, она сначала прописала своё содержание, подробно до мелочей – сколько денег он должен выделять ей на гардероб, сколько на украшения, сколько на обстановку её комнаты и поездки с подарками. После моего рождения она составила такой же контракт для меня, там было указано, что он действует, пока я являюсь членом папиной семьи, то есть, выдав меня замуж, он от этой кабалы избавится.

«Или если я умру. Для папы любой план выгоден.»

Следующей парой было правоведение, и я уже на него настраивалась, мысленно листая свой контракт – я его помнила, у меня была такая особенная память, позволяющая всю жизнь мысленно листать книгу, которую увидела хотя бы один раз, это очень помогало в учёбе.

«Безукоризненный контракт, всё продумано. Если всё-таки выйду замуж, составлю такой же. А то до свадьбы все щедрые, а потом карандаша не допросишься.»

Эта мысль порадовала, потому что была первым крохотным шажком в сторону «Плана А», это внушало оптимизм.

Когда мы пришли на пару, то оказалось, что преподаватель к нам не спешит – Рина меня об этом предупреждала, так что я не расстроилась. Мы болтали с Никси о платьях, которые она купила летом, большой лекционный зал шумел, а потом симпатичный полуэльф из параллельной группы запрыгнул на парту и выдал впечатляющий монолог на тему тонкости грани между правами и обязанностями, умудрившись в итоге доказать, что мы имеем полное право решать самостоятельно, где нам лучше находиться во время пары, и что в данной ситуации это примерно «где угодно, кроме здесь». Логика была железная, аудитория поддержала оратора аплодисментами и стала собирать вещи.

Мы с Никси решили пойти пообедать, я повела её в один из недавно открывшихся ресторанов, о котором мне заказали статью – совместим приятное с полезным. Я с чистой совестью заказала самые красивые блюда, точно зная, что мне их компенсируют, и принялась фотографировать – этому тоже в редакции обрадуются.

Никси сказала, что привезла мне блузку из эльфийского шёлка, я вручила ей книгу, которую подарил мне Алан, ощущая дикий унизительный стыд. Книга выглядела хорошо, и я завернула её в упаковочную бумагу, но по сравнению с  дизайнерской блузкой, это был жалкий подарок. В последний момент вдруг остро захотелось оставить книгу себе, как память о лучшем вечере в моей жизни, когда я не была ничьей дочерью или женой, а была просто путешественницей, влюбившейся в случайного попутчика, и неожиданно ощутившей абсолютное счастье. Я убеждала себя, что расстаться с книгой всё-таки будет разумно и даже необходимо, потому что поезд ушёл, а я осталась, и мне теперь здесь жить, и пора смириться. Алан теперь в образе, выступает перед богатыми девушками с большим резервом, а у меня теперь два месяца на то, чтобы воплотить «План А», пока я не созрела для «Плана Б» или не придумала «План В», но в этот вариант я почти не верила.

Мы попробовали все блюда, я записала на диктофон наши впечатления, и повела Никси в сторону Парка Роз, где скоро планировалось открытие нового моста, по которому мне обязательно закажут статью, так что было бы интересно осмотреться заранее. Там раздавали листовки с рекламой одной из выставок, которая тоже была у меня в планах, и я потащила с собой Никси, точно зная, что на выставке она забудет о том, что Алан просил её прийти – у неё была настолько дырявая голова, что я часто удивлялась, каким образом ей удаётся не приходить на учёбу в разных ботинках.