Предатель. Ты не узнаешь о дочери (СИ) - Янова Екатерина. Страница 28

Мою за собой тарелку, и ещё парочку, которые стоят в раковине. Смотрю на часы. Больше часа прошло. Чувствую, что мои лимиты терпения подходят к концу. Что там можно делать столько времени? Неужели у тебя, Антошенька, ещё не все анекдоты иссякли?

А если они иссякли, что вы там делаете?

Ой, Туманов, лучше не думай об этом, иначе тебя сейчас опять бомбанёт.

Слышу из спальни недовольный писк. Боже, только не это… Похоже, лимиты терпения вышли не только у меня.

Подхожу к кроватке, Сонечка крутится, недовольно морщится. И кажется, я понимаю почему.

Вот это ты меня подставила, жена моя любимая. Решила макнуть в дерьмо в прямом смысле этого слова?

Дочь, кто бы мог подумать, что такое милое создание может произвести настолько вонючую бомбу.

Фу. Борщ из желудка грозит вернуться обратно. Выскакиваю в коридор, хватаю из ванной полотенце, обматываю вокруг лица, прикрывая нос. В этот момент Сонечка окончательно просыпается и начинает хныкать, а когда вместо мамы видит меня, громкость ора резко подскакивает вверх.

Ну всё! Полный попадос. Что делать? Как исправлять ситуацию?

Поднимаю Соню на руки.

– Тише, малышка, тише. Сейчас папа что-нибудь придумает.

Перехватываю её удобнее, отодвигаю штанишки вместе с памперсом.

Господи, как же это всё воняет, а выглядит… Фу! Борщ снова напоминает о себе, но я держусь. А вот Соня расходится на полную катушку.

Идём в ванную, я кое-как сдираю с малютки памперс вместе со штанами. Только получается как-то криво. В результате моих действий грязными оказывается не только попа ребёнка, но ещё и ножки, которыми она возмущённо молотит по воздуху, цепляет мой свитер, жирная капля падает на брюки.

Ну всё, Туманов, теперь и ты весь в дерьме. Стараясь дышать через раз, открываю воду в раковине, настраиваю нужную температуру и с горем пополам смываю весь этот треш, вытираю малышку полотенцем. Только она и не думает успокаиваться, орёт так, что у меня уже закладывает уши.

– Ну всё, малышка, хватит, моя хорошая, – качаю её, подкидываю и снова качаю, ничего не помогает.

Так, стоп. Лиза говорила что-то про бутылочку. Идём в спальню, сую ей в ротик бутылочку, но она отворачивается, выталкивает её языком и снова начинает орать. Через минут десять мучений я понимаю, что не выгребаю совсем. Мама, мать твою, хватит там обжиматься со своим белобрысым. Совсем уже охренела?

Достаю телефон. Номер Лизы у меня есть давно, но мне не хотелось вскрывать этот факт, но тут ситуация критическая.

Звоню, трубку она долго не берёт, что доводит меня просто до белого каления. Это чем вы там таким заняты, чтоб вас…

Наконец-таки наша гулящая мамочка отвечает. На заднем фоне орёт музон, шум, пьяный смех. О-хре-неть, дорогая редакция.

Пока я глотаю все рвущиеся наружу маты, эта пигалица даже недослушивает, отключается.

Ну, Лиза. Если через десять минут ты не появишься на пороге, я за себя не ручаюсь!

Меня накрывает.

– Тихо! – вдруг рявкаю на Соню так, что у самого уши закладывает. Малышка замолкает, смотрит на меня испуганно, а потом начинает орать так, как ещё не орала до этого.

Всё, это полный апокалипсис. Эти бабы точно доведут меня до приступа. Но единственное, что я могу прямо сейчас – терпеливо качать малышку. Через какое-то время она, похоже, устаёт так орать. Начинает просто рвано всхлипывать. И вот тут нам заходит бутылочка. Соня судорожно хватает её губками, держит ручками и постепенно успокаивается. Когда она, наконец, засыпает, мне хочется сползти без сил на пол. Вот это бой! Уделала ты меня, доча.

Потихонечку, стараясь даже не дышать, перекладываю Соню в кроватку. И только я убеждаюсь, что она мирно спит, как слышу щелчок открываемой двери.

Вовремя, чо!

Ну что, жена моя гулящая, готовь задницу, сейчас мы с тобой поговорим!

Глава 23.

Захожу домой, в квартире тихо. Включаю свет в прихожей, натыкаюсь на стоящего у стены Сергея.

Очень злого Сергея. Раньше от одного такого его взгляда меня прошибал холодный пот. Сейчас – не дождётся.

– Нагулялась? – рычит он.

– Нет. Ты нас прервал! – вздёргиваю подбородок.

– Что, не дошли до кульминации? – его слова сочатся ядом, и намёки эти пошлые…

– Да, не дошли. Ты прервал на самом интересном, – жалю в ответ.

– Сплоховал Антоша? – брезгливо кривятся его губы. – Я бы за два часа раза четыре успел тебя удовлетворить.

– А тебя только это и волнует? Не нужно судить других по себе и своим шлюхам, и как ты их удовлетворяешь, мне тоже неинтересно.

– У меня нет никаких шлюх.

– Да ты что? А как же та грудастая тётка? Или то была монахиня какой-то альтернативной веры, и ты её спасал от неизвестной болезни?

– Лиза! – рычит он.

– Что, Лиза! Помнится, ты говорил, что с ней тоже у тебя не всё получилось.

– Ты хочешь сейчас об этом поговорить?

– Нет. Совершенно не хочу. Где Соня?

– О, ты о дочке вспомнила!

– Я о ней и не забывала, – прохожу мимо него в спальню, заглядываю в кроватку. Сонечка спит, укрыта одеяльцем.

Слава богу, потому что я на самом деле не на шутку перепугалась и уже сто раз пожалела, что пошла с Антоном, хоть и получилось у меня повеселиться, но страх за дочь потом перекрыл все положительные эмоции этого вечера. Сергей прав, это было слишком беспечно оставлять малышку с человеком, которого она пока плохо знает. Но признаваться в этом ему я не собираюсь.

Захожу в ванную, там в раковине лежат грязные Сонины штанишки.

– Она покакала? – спрашиваю Сергея. Достаю грязный памперс, засовываю в пакет, выбрасываю его в мусор.

– Да, она покакала, – вижу, как не нравится ему запашок детских какашек.

– И как же ты это пережил, – меня начинает веселить, когда я представляю, какой шок испытал Сергей.

– Сложно. Ты хоть бы предупредила, что такое может произойти.

– А надо было, да? – усмехаюсь. – Ты настолько оторван от жизни, что не знал этого? Открою секрет, детки какают, писают, плачут, болеют? Прикинь, Серёжа, это так. Ты два часа с ней еле выдержал, а я её сама родила, и вот уже почти год как-то справляюсь!

– Ты сама сделала такой выбор, – поджимает он губы. – Я от вас не отказывался.

– Но ты её не хотел! – сносит меня на эмоции.

– Да, не хотел, – с досадой вздыхает. – Я просто не был готов к детям. Это другое.

– Нет, Серёжа, это не другое, – обиженно дрожит мой голос. – Это и есть твой непробиваемый эгоизм, – обвинительно тычу в его грудь пальцем. – Ведь мы так и жили! Ты мог заниматься делами, задерживаться на работе, не звонить мне, а я должна была только молчать и верить! Ждать и молчать! Тебе всегда было плевать на меня, поэтому ты легко залез на эту бабу!

– Да с чего ты взяла, что это было легко, – психует он. – Это было самое трудное и ошибочное решение за всю мою жизнь! Люди могут ошибаться, Лиза, представь. А потом раскаиваться они тоже могут, – срывается его голос в конце фразы. Он смотрит на меня почти с отчаянием.

– Могут, Серёжа, – киваю я. – Но в тебе пока я ни капли раскаяния не вижу.

– Но оно есть, Лиз, – вздрагивает его голос, и взгляд раненый. – Я не знаю, как тебе это доказать.

– Очень просто, Серёжа. Нужно всего лишь увидеть во мне человека, а не твою вещь.

Он замирает, лицо его вытягивается, вижу, не знает, что сказать. А мне и не нужно.

Прохожу мимо него, иду к дочке. Соня как раз начинает просыпаться. Ей кушать пора. Закрываю дверь в спальню, переодеваю малышку, прикладываю её к груди. Соня кушает, я напеваю ей тихо детские песенки. Она их обожает.

Постепенно засыпает снова, а у меня внутри всё ещё дрожит от нашего незаконченного разговора и вообще от этого странного вечера.

Укладываю малышку, иду на кухню. Интересно, Сергей ушёл?

Не ушёл. Сидит мрачной тенью на кухне.

Недовольно поджимаю губы, открываю холодильник, достаю молоко, наливаю в стакан.

– Лиза, – вдруг ложатся мне на плечи его руки сзади. Он утыкается носом в мои волосы.