Горький вкус предательства (СИ) - Янова Екатерина. Страница 37

– О господи. Мне нужно помыться.

– Ванная в твоём распоряжении. И вещи твои старые всё на своих местах, – указывает Никита на шкаф.

– Что?

Оглядываюсь. Только сейчас понимаю, что комната моя совсем не изменилась. Встаю, подхожу к окну, отдёргиваю штору и замираю. На подоконнике бурная растительность. Рассматриваю цветы. Это же мои любимые…. В тех же горшках, только не цветут. А на тумбочке мой большой портрет. Его здесь не было раньше.

– Что это всё значит? – поворачиваюсь к Никите.

– Я не мог тебя забыть, – грустно улыбается и смотрит так открыто и нежно. – Так было легче предаваться воспоминаниям, – разводит он руками.

Иду по комнате, замечаю оставленные мной разные мелочи. Они так и лежат на своих местах, распахиваю шкаф, там и правда все мои вещи.

– Выйди, пожалуйста, из моей комнаты, – прошу хрипло. – Она же всё ещё моя?

– Твоя, – потерянно произносит Никита.

Уходит. А я сползаю по стене. Вытираю медленно текущие слёзы.

Мне очень больно и тоскливо. Эти стены хранят столько тёплых воспоминаний о нас с Ником. Здесь всё началось, здесь и закончилось…

Но одновременно эта комната напоминает мне другую спальню в соседнем доме. Комнату Элизабет, которую Марк Адамович превратил в музей погибшей женщины.

Но я ведь не погибла? Я ещё жива. И Никита жив. А значит, можно всё исправить?

Марк Адамович верил, что можно.

Так стоит ли цепляться за прошлые обиды? Стоит ли жить до конца своих дней в музее прошлых ошибок, сожалений и несбывшихся надежд?

Или стоит попробовать начать всё с чистого листа?

Я не знаю, и ответа у меня нет.

Ползу в душ, ощущая себя старой и больной. Сбрасываю грязные вещи, становлюсь под тёплые струи воды. Смываю с себя тяжесть последних дней. Становится немного легче, голова перестаёт болеть.

Медленно намыливаюсь любимым гелем для душа с запахом жасмина, закрываю глаза. И передо мной встают такие живые картинки воспоминаний того, что мы когда-то творили в этой самой ванной с Никитой. Сколько раз мы прятались здесь от родителей, сколько раз Никита доводил меня до полного исступления. Я кусала губы, он затыкал мне рот страстными поцелуями, чтобы мои крики не услышал весь дом.

Вода касается разгорячённого тела, делая его ещё более чувствительным. Ничего не могу поделать, слишком глубоко улетаю в свои горячие фантазии, начинаю медленно гладить себя, вспоминая прикосновения мужчины, который всегда сводил с ума.

А когда открываю глаза, дыхание сбивается окончательно, потому что встречаюсь с жадным взглядом Никиты. Он стоит рядом и смотрит на меня так, как будто готов сожрать.

Он делает шаг под воду прямо в одежде, а я не могу его оттолкнуть…

Его руки сминают меня, и вот я оказываюсь распята на кафельной стене сильным горячим телом.

Его прикосновения такие откровенные, но трепетные и нежные, “знающие”, чётко бьющие по самым волнующим точкам…

А тело моё, бесконечно изголодавшееся по ласкам, отвечает на каждое касание пронзительным током.

Я безвольно закатываю глаза, взлетаю почти на пик ощущений только от этих чутких касаний рук и губ.

А Никита не останавливается, доводит до грани. Гул в ушах нарастает, воздуха не хватает, ощущения снежным комом сбивают меня, заставляют биться в конвульсиях страсти в его умелых руках, сбрасывают в пропасть удовольствия.

Пока Ник шепчет мне на ухо нежности и пошлости, я бесстыдно дрожу в его руках, отходя от давно забытого сексуального потрясения. Ноги меня не держат, зажмуриваюсь, пытаясь прийти в себя.

Где-то на краю сознания слабый голос ругает меня за поспешность, за неправильность всего, что происходит сейчас.

Но его заглушает горячий шёпот мужчины, которому я и раньше не могла противостоять… Его губы, его совершенное тело, запах, его стоны сводят с ума.

Никита отстраняется лишь на минуту, чтобы скинуть с себя мокрую одежду.

Вдруг где-то за пределами душевой слышу слабый сигнал мобильного. Поднимаю голову, на раковине мигает его телефон.

Это вырывает меня из сладкого дурмана и заставляет включить мозги.

Что я делаю? Зачем? Да я замужем, в конце концов. Ник изменил мне, предал, и всё это мы не решили, не перешагнули. Нельзя на этих руинах строить счастье, а несчастья у нас и так хватает.

Барский снова ловит меня в объятия, но я решительно упираюсь ему в грудь рукой.

– Что такое, малышка? – исступленно шепчет он, исследуя губами мою мокрую шею.

Вижу, он заведён и практически невменяем. Но я не хочу продолжать это.

– Нет, пусти меня, – пытаюсь его оттолкнуть.

– Что? Нет, не-ет, – стонет он. – Ты не поступишь так жестоко со мной? Алиса…

– Знаешь, я могу вспомнить и более жестокие вещи. Так что пусти! – отрезвляю его.

Сжимает до хруста челюсти, но разжимает руки.

– Что случилось? – хрипит. – Я сделал что-то не так?

– Да. Два года назад ты трахнул мою подругу и выгнал меня из этого дома. Я не забыла.

Подныриваю под его рукой, вылетаю из кабинки.

– Алиса! – раздаётся мне вслед болезненный рык и глухой удар кулака по кафельной стене.

Но я не обращаю внимания. Я хватаю полотенце и вылетаю из ванной как пробка. Мне ужасно стыдно за всё, что произошло. Проклятый Барский, вот как он умудрился застать меня врасплох снова!

Распахиваю шкаф, нахожу свои вещи. Это так странно, столько времени прошло, а я помню, что где лежит. Пока Никита не вышел, быстро натягиваю трусики, джинсовые шорты и футболку.

Подсушиваю мокрые волосы полотенцем, бросаю мимолётный взгляд в зеркало.

Щёки мои просто горят. Да я вся готова сгореть от стыда за только что случившееся. Как теперь смотреть в глаза даже своему отражению, я не знаю.

Барский не торопится выходить из ванной. И это хорошо. Надо бежать от него подальше.

Выскакиваю из комнаты, иду по дому, вдруг слышу внизу посторонние голоса.

Подхожу к лестнице, внизу две девушки в фирменной одежде клининговой компании убирают гостиную.

Смутно вспоминаю, какой погром здесь был вчера.

Интересно, а что происходит в других спальнях?

Заглядываю в родительскую комнату, ещё в одну спальню, везде толстый слой пыли и запустение.

В гостиной был бардак. Значит, за порядком Никита следил только в моей комнате?

Это о многом говорит, наверное, но совсем не значит, что я брошусь в его объятия вот так сразу.

Мне многое пришлось пережить по вине Барского, и я не могу отпустить это всё так легко.

А вот и яркое напоминание. Комната Ника. Открываю её, застывая на пороге. Перед глазами проносятся самые болезненные воспоминания. Ник и Лика. Как стереть эту грязь из памяти?

Невозможно.

Из моей комнаты выходит Никита, мы встречаемся взглядами. У меня снова поднимается вся та муть внутри, которая не давала нормально жить всё это время.

Зажмуриваюсь, отгоняя воспоминания. Но в этих стенах бороться с ними слишком сложно.

Хочу уйти, только куда? Знаю, что в доме Марка Адамовича легче мне не станет.

Сбегаю по ступенькам, выхожу во двор. Есть здесь одно укромное, любимое мною когда-то место.

Обхожу дом, иду по дорожке к старой беседке, полностью спрятанной в зарослях дикого винограда. Теперь, когда за растительностью здесь никто не следит, это место стало ещё более неприметным.

Раздвигаю лозы винограда, заглядываю внутрь. Даже старые плетёные качели на месте.

Смахиваю с них сухие листья, забираюсь с ногами, принимая любимую позу.

Закрываю глаза, раскачиваюсь, пытаюсь успокоиться. Как назло, в голову снова лезут воспоминания, связанные с Никитой.

Здесь мы тоже прятались много раз.

Сердце сжимается от тревожных мыслей. Понимаю, что веду себя глупо, нелогично, неправильно. А как правильно я не знаю. У меня внутри раскачивается маятник, который бросает меня в крайности. Это ужасно, но как его остановить, я не понимаю.

Но самое страшное, я снова осталась одна и совета спросить мне не у кого.

Вдруг отодвигается зелёный занавес из лозы, внутрь моего укрытия заглядывает Никита.