Любимая для спонсора (СИ) - Ривера Полина. Страница 2

Меня долго рвало… Полоскало так, словно у меня холера. А потом я потеряла сознание. А когда очнулась – поняла, что ослепла.

Я кричала и растирала кожу век до красноты, умывалась, давила на глазные яблоки. И кричала, кричала… Меня поместили в клинику неврозов. Накачали чем-то расслабляющим и вызвали профессора в этой области.

Микроинсульт с локализацией в сетчатке глаз, стрессовая слепота, отслойка сетчатки… Каких только диагнозов я не услышала, но верный удалось поставить недавно. А вместе с ним появился счет на крупную сумму. Очень крупную. Неподъемную. Всероссийская Федерация Танцевального спорта не нашла необходимой суммы для простого тренера вроде меня…

В то время сестра Олега готовилась к чемпионату по бальным танцам. А для руководства гораздо ценнее удержать перспективную спортсменку, чем тренера. Гадкое предательство замяли, меня признали психованной шизофреничкой и… Попросили уволиться. И держать язык за зубами.

«– Любовь Викторовна, мы искренне сожалеем о случившемся, но рассчитываем на ваше благоразумие. Олеся не виновата в ваших противоречиях с Олегом. Не стоить портить девочке карьеру».

Наша директриса обладает поистине писательским талантом. Каждое ее слово – вычурное, приукрашенное, обтекаемое… Она словно боялась называть вещи своими именами. Я не видела, как она на меня смотрела, наверное, с жалостью? Или брезгливостью. Поняла только одно – я никому не нужна… Совершенно. Друзья растворились, встав на сторону Олега и обвинив меня в случившемся. Это я виновата в его измене – мало внимания уделяла. Не вдохновляла, недостаточно хорошо готовила и улыбалась не так часто, как ему хотелось…

Ну а мама… А что мама? Я перестала для нее существовать, когда мне стукнуло четырнадцать. Она выгнала моего непутевого папашу и вышла замуж во второй раз – за коллегу на семь лет ее моложе. Через полтора года у них родилась Лика. Тогда я и стала совершенно самостоятельной. Предоставленной себе на все сто.

– Привет, мам. Это Дмитрий, мой… Он сотрудник пансионата для слабовидящих. Я решила заехать перед отъездом… Сообщить так сказать.

– Ох, Любаша, – протягивает мама. – Ну а позвонить не бывает? Мы с Ликочкой готовимся к выступлению. А ты… Молодец. Это правильно. Надо тебе обязательно пенсию оформить и… А в таких пансионатах можно все время жить? Ты же теперь… ты…

– Да, наверное. Или нет… Я еще не знаю. По старому адресу меня какое-то время не будет. Если понадоблюсь, то…

– Лика, давай со второго абзаца попробуем, – не дослушав меня, мама уходит. – Погоди, детка. Люба, вы можете пройти в кухню. Хотя толку там от тебя мало, чаю и то… налить сама не можешь.

– Я могу, мам. Я же очень плохо, но вижу. Да и наощупь…

Господи, ну кого я обманываю? И сколько еще буду из кожи вон лезть, чтобы заслужить любовь? Я думала, трагедия все исправит. Мама встанет на мою сторону, позаботится… Однако, все, что я услышала, было:

«– Лика мечтает поступать в театральный, мы готовимся к пробам. Ты ведь знаешь, что Бондарчук объявил пробы на роль дочери главного героя – следователя под прикрытием? Там такой актерский состав, одна только Любовь Толкалина чего стоит! И еще… как его, мажора который играл…».

Я стояла в прихожей, сжимая рукоятку тяжелой дорожной сумки. Глотала равнодушие, не понимая, что делать? На кого рассчитывать, если не на близких?

«– Любаша, мы не сможем оказывать тебе должный уход. Петя работает, а я… Я полностью поглощена домом. Я не сиделка от слова совсем. К тому же ты видишь… Очертания предметов, световые пятна. Обслуживать себя сама сможешь».

– Мам, мы уходим. Я предупредила и…

– Пока, Люба. Если что, буду звонить. Давай, Лика, побольше драматизма. Вот с этой строчки еще раз!

– Все хорошо, Любовь Викторовна? – спрашивает Дмитрий, когда мы подъезжаем к старинному дому на Невском проспекте.

Конечно, я не вижу его – об этом мне сообщает водитель. В подробностях описывает, в каком году построили дом, какая там высота потолков и какой жил великий деятель…

– Любовь Викторовна, я провожу вас и все покажу. Простите – приказ Михаила Васильевича я не могу нарушить.

– Хорошо, так даже лучше.

– Этаж самый высокий. Мансарда. Квартира очень большая. Отдельных комнат всего две. Проходите. Разувайтесь, пожалуйста. Здесь сегодня весь день драили… к вашему приезду…

– Да? Не ожидала.

Про себя отмечаю неслыханную самоуверенность Михаила. Зачем тогда спрашивал, передумала я и или нет?

Сбрасываю сапожки и ступаю по прохладному полу. Трогаю стены, пытаясь запомнить расположение комнат. Они покрыты декоративным кирпичом и грубой штукатуркой. С потолка свисают светильники – их я все же различаю – слишком ярко мерцают в темноте. А еще аромат… Свежести, краски для стен, цветов…

– Стены красили позавчера, но везде все чисто, вы не переживайте.

– А я не переживаю.

– Ну… Я пойду. Вам что-то нужно? Могу заказать продукты или…

Я совершенно беспомощная, да… Могу только на звонки отвечать. Даже голосовые сообщения прослушать не в состоянии… И продукты заказать тоже. И уборку я делаю наощупь, кое-как…

– Я подожду Михаила. Спасибо вам.

Глава 3.

Глава 3.

Михаил.

В воздухе хоть топор вешай – пахнет парами кальяна, вином, сладковатым ароматом духов и вкусной едой. Хочу проскочить в кабинет незаметно, но куда там… Не с моими габаритами хороводы водить.

– Вы к себе, Михаил Васильич?

– Да, Степан. Из наших здесь никого? Узнаю, что кого-то прикрываете, я…

– Нет, что вы, – охранник взмахивает руками в оборонительном жесте. – Скоро же соревнования, я всех предупредил, чтобы не пускали.

Из бильярдной доносятся звуки бьющихся друг о друга шаров, голоса, женский смех.

Зря я сюда приперся… Надо было ехать в спортзал и выпустить свою злость там… Выбить ее из себя, как из пыльного, тяжелого мешка. Или пацанам устроить внеочередную тренировку.

Не ожидал я увидеть Любу такой… Все что угодно себе думал, но чтобы так… Беспомощно, безнадежно… Она сидела напротив меня, как поломанная кукла. И я ничего не видел в ее глазах – стеклянных, прикрытых темными стеклами. Хотел ведь сломать… Подмять под себя, сжать ладонями нежные, молочные бедра и долбиться что есть силы. Очень хотел… По-хорошему пытался ухаживать, но Люба дула пухлые губы-бантиком и презрительно морщилась.

Не ее я поля ягода – тупоголовый боксер с интеллектом инфузории-туфельки. Я хотел возразить ей, сказав, что окончил биофак, но… Не стал оправдываться. Да и почему я должен был это делать? Кто она такая? Мне бабы прохода не давали. В ноги падали, а потом с радостью раздвигали свои…

У каждой была своя цена. Одна, две купюры… Пачка. И они текли, как по команде… Не от желания, а от жажды наживы… Деньги заводили их куда больше моего члена.

А тут она… Как чесоточный клещ под кожу въелась. Я хотел ее покорить. Цветы, приглашения в театр, кино… Я, блять, в Мариинку билеты купил, но она отправила водителя обратно. Не взяла… Фыркала, отказывала, морщилась… Во мне росло что-то страшное. Неукротимая страсть, голодный зверь, необъяснимое зло… Она будила во мне то, что я давно похоронил. Оставил на войне… Злой азарт, желание побеждать, подминать под себя. Зря она так…

Видит бог, я не хотел, чтобы все вышло так… Не хотел…

– Мишенька, ты пришел?

Елейный голосок. Визгливый с чрезмерно высокими нотками. Прокатывается по стенам, заставляя поморщится.

– Чего тебе?

А мой, напротив, сухой, как шелест картона… У Яны талант являться не вовремя.

– Миш, ты до сих пор злишься? Я же не виновата, я… Ты поможешь той женщине?