Что творится под этой крышей (СИ) - Марс Остин. Страница 14

Утром я проснулся без будильника, ровно в девять и совершенно бодрым. По ощущениям, я вообще не спал, просто перемотал время на утро, чтобы автобусы ходили.

Я не передумал, мой фантастический план всё ещё казался прекрасным со всех сторон, и стрижка мне нравилась, и музыкальный вкус моей будущей девушки, я вообще был предельно доволен всем в своей жизни.

Бабушка проснулась давно, успела приготовить три завтрака на выбор и собрать моим банки и контейнеры, я не стал отказываться — всё равно это бесполезно. Всё съел, всё взял, всё собрал и поехал обратно в посёлок.

В одной из папок Машиного рюкзака нашлась ксерокопия паспорта, всех страниц. Прописана она была практически в соседнем дворе со мной, я не понимал, каким образом мы не встретились раньше, и планировал это узнать очень скоро. Её дом был ближе к остановке, чем мой, поэтому я пошёл туда сразу. Быстро нашёл квартиру, позвонил в нужную дверь, дверь распахнулась и я увидел рыжую не-Машу, чуть-чуть меньше, но несомненно похожую. И сказал:

— Привет, мне нужна Маша.

— Какая Маша? — очаровательно улыбнулась не-Маша, повисая на двери и начиная качаться на ней, как бы невзначай приспуская кофту с плеча. Я сделал шаг назад и сказал:

— Взрослые есть дома? Позови, пожалуйста.

Она закатила глаза, фыркнула и ушла, через минуту выглянул хмурый рыжий мужчина, смерил меня неодобрительным взглядом и вышел, закрыв дверь в квартиру и шёпотом возмущаясь:

— Да сколько можно её здесь искать?! Не живёт она тут, давно уже!

— А где?

— В деревне, там, — он махнул рукой в сторону деревни, с таким видом, как будто я сейчас просто пойду по азимуту и найду Машу посреди поля. Я из последних сил изобразил вежливость и сказал:

— Я должен отдать ей посылку, в её документах указан этот адрес.

Мужчина со стоном потёр лицо и мрачно кивнул:

— Давай мне, я передам.

А вот этот вариант мне очень не нравился, так что я изобразил официальное лицо и качнул головой:

— Лично в руки, под подпись, это документы. Дайте адрес.

— Сейчас, дай вспомнить, — он задумался, стало тихо, где-то в глубине его квартиры женский голос спросил, кто пришёл, ответил голос рыжей не-Маши, что пришёл парень к Маше, в ответ раздался специфический женский звук закатывания глаз, мне аж не по себе стало, как будто генетическая память предков рекомендовала проваливать, пока не рвануло. Мужик тоже это ощутил, судя по лицу, ссутулился и сказал шёпотом: — Улица Октябрьская, дом восемь. Там зелёные ворота и цветы нарисованы, такие, — он показал руками, какие цветы, я кивнул и сделал ещё шаг назад: — Спасибо, извините, до свидания, — и сбежал.

Когда я обходил дом вдоль стены, то из окон первого этажа раздавались звуки скандала, я даже выловил фразу «это потому, что она до сих пор тут прописана, сколько можно за неё коммуналку платить», мужской голос отвечал, что чуть-чуть осталось, после чего женский завыл, что «чуть-чуть осталось» до момента, когда «эта твоя» потребует квартиру продать и отдать ей её долю. Дальше я не слышал, да и не особо хотелось.

Придя домой, я с порога получил лавину вопросов от мамы, ключевым из которых был вопрос маршрута — она увидела из окна, что я шёл не с той стороны, с которой должен был. Пришлось рассказать, что я ходил искать девушку, у которой моя куртка, но не нашёл. Она спросила адрес, я назвал, и она тут же выдала справочку по всем вопросам.

К тому моменту, когда закипел чайник, я уже знал, что Маша — бедная девочка, а отец её — козёл и бабник, наплодивший двоих детей в браке и ещё троих детей вне брака, всех от разных женщин, и останавливаться не планирует, за что его новая жена пилит каждый день, но толку нет. Потом пришёл батя, узнал фамилию Маши и добавил, что мама её — умница и красавица, которая связалась с нехорошим человеком по молодости-глупости, и терпела от него всё по большой любви, но потом и этой большой любви не стало хватать на его выходки, когда к ним в квартиру вломилась его новая женщина с его новым ребёнком, а он их постеснялся выгнать. Старая женщина жить с новой женщиной и её ребёнком не захотела, поэтому забрала старого ребёнка и пошла ютиться по съёмным углам, а потом куда-то делась — дальше они историю не знали, хотя в нашей местности обычно все знали всё про всех. Мне и этого хватило с головой.

«Нефиговый такой анамнез.»

Батя долго и с восторгом рассказывал про Машину маму, они когда-то учились в одном классе и пели в одном хоре, он говорил, что девочка была чистый огонёк, всегда всем поднимала настроение, рисовала стенгазеты и танцевала рок-н-ролл лучше всех. А потом, когда он ушёл, мама тихо добавила, что лучше бы мне не связываться с этой Машей, потому что мама у неё может и огонёк, но такой папаша даром не проходит.

Я молча пил чай и думал о том, каким образом моя жизнь так интересно сложилась, что я пытаюсь впарить своим родителям девушку, с которой ни разу в жизни не разговаривал.

Глава 9. Некоторым легендам лучше оставаться легендами

Всё оставшееся до парикмахерской время я пилил напильником гвозди. На рисунке были просто точки, так что я решил не заморачиваться и так и сделать — взял гвозди, отрезал шляпки, зашлифовал и проверил, как они держатся, если приклеить их к уху «Моментом». Они держались отлично.

Родинку на шее я нарисовал маркером, футболку выбрал примерно такую, как на рисунке — в целом, это было всё. В блокноте с легендой Честер был нарисован по пояс, так что больше я ничего не стал добавлять. Волосы было не жалко — я давно хотел подстричься, но повода не подворачивалось. А дырки в ушах ковырять не хотел — меня спортивное прошлое научило, что это всегда плохая идея, я бы и женщинам любые дырки в любых местах делать не рекомендовал, за них можно очень жестоко заплатить. Я поймал себя на том, что уже мысленно репетирую речь о вреде пирсинга, которую буду толкать рыжей Маше, когда она меня об этом спросит.

«Когда.»

Она так и не позвонила, никому, я даже написал друзьям, номера которых были крайними в моём списке входящих и исходящих, они тоже сказали, что им никто не звонил. Позвонил себе с маминого — гудки шли, трубку никто не брал. Когда я вернулся из парикмахерской, гудки идти перестали — разрядился.

«Чисто теоретически, можно предположить, что в телефоне сломался динамик — это объяснит то, что будильник не сработал, и то, что Маша не берёт трубку — она вообще не знает о том, что в куртке что-то есть, там застёгнутый на молнию внутренний карман, если не знать, не догадаешься.»

Родители оценили мою стрижку, похвалили куртку, пожелали удачи с девушкой и отпустили. Я сказал, что ночевать буду у бабушки, но бабушке об этом не сказал, чтобы не обрадовать раньше времени — если что-то пойдёт не так, я поеду домой, она расстроится. Подождём, посмотрим, там решим.

Я упаковал рюкзак как было, сел в автобус и встал на той остановке, на которой обычно вставала рыжая Маша, пошёл в ту же сторону, в которую уходила она, но теперь я знал, куда она приходила в итоге. Зелёные ворота и цветы, ровно такие, как показывал Машин папа, нашлись именно там, где он обещал, и это было прекрасно. Печаль состояла в том, что я в эти ворота колотил несколько минут — мне никто не открыл.

«Да она издевается.»

Рыжая Маша как будто специально водила меня за нос, водила меня за собой, водила меня как леший, кругами, на поводке, и я прекрасно понимал, что происходит что-то очень странное и так быть не должно, но остановиться не мог — было стойкое предчувствие, что меня в этом случае просто опрокинет и потащит, туда, куда надо, рекой жизни, бодхисаттве на потеху.

Я стоял перед зелёными воротами и смотрел на нарисованные цветы, потом на крышу старого дома, на чердачное окно, сквозь которое пробивался странный золотистый свет, как будто там внутри было что-то, что отражало солнце, которое здесь внизу уже село, а там наверху ещё светило.