Нижние уровни (СИ) - Лобанов Александр. Страница 15

По ощущениям я — шести или семилетний шкет. Стою на небольшом вытоптанном островке, недалеко у воды, рядом с кострищем и самодельным чурбачком-сиденьем — одно из детских убежищ. На чурбачках восседают ещё пара парней, на вид лет двенадцати-четырнадцати, причём один из них пытается делать вид, что курит, хотя на самом деле лишь мусолит сигарету.

Я не знал, плакать мне или смеяться. Я убивал. Уничтожал великие произведения искусства. Несколько раз становился причиной жутких трагедий. Даже катаклизмов. Но моё самое тёмное воспоминание из детства? С той поры, когда я пошёл в первый класс? Или ещё до этого?

Но самое странное, что я действительно не мог припомнить этот момент. Что такого жуткого могла сотворить компания детишек?

— Ну что, принёс? — тот парень, что постарше пытался говорить грозно, но очевидно, что он с трудом сдерживал любопытство.

Я пытался вспомнить, кто этот гоповатый пацан? Миха-коромысло, которого по малолетке посадили? Или Сёма-всё-путём, которому по пьяному делу комбайном откромсало руку?

— Ну чё мнешься, как девчонка? Или зассал? — ухмыльнулся второй. — Сём, ты погляди на этого ссыкуна! Проигрался и теперь долг отдавать не хочет!

— Дык… это ты зря. Карточный долг — дело святое! Или хочешь, чтобы все знали: Серёга — лошпет, который слово не держит?

— Нет! Я принёс! — мой голос прозвучал неожиданно звонко и взволновано, а я почувствовал, как мои руки трясутся, когда полез за пазуху, пытаясь, что-то достать. — Я держу слово.

У воспоминаний имелся один крупный недостаток: если отголоски эмоций ещё чувствовались, то вот о своих прошлых мыслях я ничего не мог сказать. Что думала моя юная версия в тот момент? Думала ли она вообще? Не помню…

В моих руках появился полотняный мешочек, внутри которого что-то звенело. Не деньги — уже радует. По тактильным ощущениям что-то странно знакомое. Что-то, от чего в душе отдалось первое эхо неуверенного страха…

Сёма, не желая дожидаться, выхватил мешочек у меня из рук. Несколько уверенных движений, и на свет появились три предмета: две медали «За боевые заслуги»; одна медаль «За отвагу». Мне хватило одного отблеска солнца, чтобы узнать их и, что самое паршивое, вместе с этим пришли и отблески воспоминаний. Пришёл стыд…

— Вот эту пустим на грузила, — бормотал Сёма, крутя в руках медаль «За отвагу».

— Да фигня, — спорил с ним товарищ. — Давай лучше Димычу толкнём. Он в город поедет — продаст, а нам он сразу заплатит пару сотен.

— Давай пару продадим, а вот эту, — он ухватил медаль «За боевые заслуги». — Тяжёлая… да и блестящая! У Кольки из них можно будет блесны выплавить… Или даже колечко сделать! Подарю Ленке, может, даст?

«Медаль „За боевые заслуги“ — государственная награда СССР для награждения за умелые, инициативные и смелые действия, сопряженные с риском для жизни, содействующие успеху боевых действий с врагами Советского государства», — всплыла в сознании выдержка из старого учебника. А в сердце, вместе со стыдом, стала просачиваться ярость.

— Ребят… может, отдадите? — услышал я собственный голос, едва сдерживающий слезы. — Это ведь прадедушки! Он их с войны привёз…

— А ну отвали, — отмахнулся от меня Сёма, полностью поглощённый новым приобретением.

— Не… постой, — протянул товарищ, и в его взгляде я прочитал желание поглумиться. Но по тому, как потеплело от надежды у молодой моей версии, я понял, что юный я не уловил подвоха. А старший говорил: — Вернуть не можем. Ты нам проиграл и это твой долг. Хотя можешь отыграться… Вот только у тебя есть, что поставить? — всё внутри моей молодой версии сжалось, ибо он не знал, что предложить, но старший помог и тут: — Нужно что-то равноценное. Пара тысяч, думаю — в самый раз…

У моей юной версии всё рухнуло. Ему давали карманные деньги, и он их даже копил — у него имелось, около ста пятидесяти рублей в копилке! Но не две тысячи. Такие огромные деньги могли быть только у родителей.

— У меня нет, — честно признался я, и стрекот лягушек вдали подтвердил это. — А папка не даст…

— Так зачем спрашивать? Сопри, да и всё! — ухмыльнулся Сёма. — Потом вернёшь… если выиграешь. А проиграешь, так получать тебе в любом случае, что за эти побрякушки, что за деньги.

Я задумался… Моя детская версия всерьёз задумалась над предложением! От одного этого осознания душа вскипела! Да что там, вулкан так не извергался, как я пылал в тот момент. Для меня имелось только одно правильное решение: броситься в драку, несмотря на последствия, и отобрать награды любой ценой. Только так и не иначе! И то, что их двое, то, что они старше, и другие нюансы — лишь оправдания.

Но детская версия думала над совершением кражи. Она не понимала, что выиграть ему не суждено в любом случае. И даже если он сумеет сделать это каким-то чудом, то у него всё отберут силой.

И главное, детская версия думала над предательством родных, ибо не знала будущего, которое калейдоскопом мелькало у меня в голове. Юный я не помнил слёз дорогой любимой бабушки, для которой исчезло последние, и от того такое ценное наследие прадеда — героя войны и по рассказам очень хорошего человека. Юный я не чувствовал напряжения, когда оставался с матерью в следующие несколько месяцев. Как она сквозь силу улыбалась при разговоре со мной. Юный я не видел взгляда бати.

Это было самое жуткое. Он не ругался. Он даже подзатыльника мне не отвесил. Он просто посмотрел на меня с таким презрением и грустью, словно на скот, который на следующий день должны отправить на убой. На убой меня не отправили — отвели в библиотеку, где заставили найти всё о медалях и прочитать, чтобы я понял их значение.

Это оказалось кошмарно. С каждым прочитанным словом и страницей. С постепенным осознанием цены данных наград — за что они давались. Вместе со всем этим ко мне в сердце просачивалось презрение к собственному поступку.

Не удивительно, что я постарался это забыть.

— Нет, я не могу, — наконец, едва слышно произнесла моя детская версия. — Отдайте, пожалуйста…

— Да пошёл ты… — оттолкнул меня Сёма со смехом.

Последний шанс вмешаться. Драка! Я был готов рвать зубами, если потребуется. Я был готов убивать, лишь бы смыть позор. Лишь бы всё исправить…

Вот только остатки холодного разума подсказывали: этого не исправить. Сделанного не воротишь. А забывать одно из определяющих меня воспоминаний — это как минимум неразумно. Это моя жизнь. Я её прожил. И уже давно принял последствия.

— Вали отсюда, трусиха. Вали… и только попробуй взрослым рассказать! Мы тебя потом так отделаем…

Дальнейшего я уже не слышал, со слезами на глазах убегая по тропе среди осоки.

Глава 4

Или как возненавидеть себя? (часть 4)

Нефритовая колонна в обхват с меня и неизвестной высоты — вершина терялась в дымке. Нефритовая колонна на расстоянии вытянутой руки от меня пропала. На её месте теперь находилась первая ступенька лестницы, которая также вела в туманную даль. Однако радости от того, что я прошёл испытание, не было. Да и вообще почти ничего в душе не осталось.

Жёсткий клюв Хугина неуверенно постучал по костяшкам пальцев. Я опустил взгляд, и белый ворон коротко, но уверенно и даже ободряюще каркнул. А когти на лапе сжались, причиняя лёгкую, отрезвляющую боль.

— Давай продолжим через несколько дней, — заметил я в пустоту, смотря мимо Блэкджек. — Мне нужно переварить то, что сегодня произошло, — попросил я, чуть ли не с отвращением косясь на лестницу.

Глава 5

Или как выглядит «сказочные разборки»? (часть 1)

Блокпост. Нет, застава! Даже почти форт! Настолько монументально и основательно. Со стены, где я находился, открывался отличный вид, на заград-укрепления, уходящие в разные стороны, насколько хватало глаз. И это не только бетонные стены в десяток метров, усиленные металлом и смотровыми вышками, где дежурили охранники с прожекторами и крупнокалиберными пулемётами. Также имелась зона отчуждения перед стеной: выжженная огнём на сотню метров, с разбросанными тут и там противотанковыми ежами, кратерами от взорвавшихся мин, а ещё разорванными тушами огромных уродливых монстров.