Новая Инквизиция IV (СИ) - Злобин Михаил. Страница 14

— Н-да, совсем уже людей распустил, — неодобрительно пробурчал себе под нос Константин Константинович, а потом снова погрузился в чтение.

Крюков быстро пробежался по строчкам, беззвучно шевеля губами и вычленяя самую важную информацию. Совсем скоро он добрался до финального вывода врачебного заключения и обескураженно уставился в лист бумаги, словно заподозрил, что его разыгрывают.

— Петрович? — осипшим голосом позвал руководитель.

— Я.

— Мозгоправы могли ошибиться?

— Сомнительно. В сопроводительном письме сказано, что результаты перепроверили участники консилиума и двух комиссий.

— Что же это получается? Выходит, наш Жарский…

— Именно, — горделиво задрал подбородок комбат. — Абсолютно уравновешен и сдержан, как буддийский монах, познавший дзен.

— Да ну нахер! Невозможно! — категорично фыркнул генерал. — Я изучал его динамику! С самого начала службы в ГУБИ его рейтинг психоэмоциональной стабильности никогда не поднимался выше семидесяти двух пунктов! А в последние несколько месяцев до того рокового происшествия на всеобщем смотре так и вовсе опускался до позорных пятидесяти трех.

— Ну, вероятно, могила исправляет не только горбатого, — многозначительно изрек Гиштап.

— Остроумно, Анатолий Петрович, прям очень! — не поддержал собеседника в его легкомыслии Крюков. — Я, конечно, все понимаю и многое готов допустить, но не такое! Девяносто восемь пунктов⁈ Да таких чистых показателей ни у кого отродясь за всю историю современной инквизиции не было!

— Не спорю, я тоже не припомню подобного, — покладисто согласился полковник. — Бойцы, отслужившие больше года, никогда выше восьмидесяти пунктов не забирались. Да и то это скорее исключение, нежели правило. Обычно они устаканивались где-то в районе шестидесяти-семидесяти, да так и болтались там до выбытия. Но нам ли спорить с заключением врачей?

— Слушай, так может твой Жарский того… обдолбался чем-то? — выдвинул свое предположение руководитель. — Ну не бывает же такого, чтоб взрослый человек с уже сформировавшейся психикой так резко изменился!

— Что касается Факела, то я ни в чем не могу быть уверен, — оказался вынужден признать комбат. — Однако анализы указывают, что он абсолютно чист. В его крови нет ни следа каких-либо веществ.

— Тогда в чем дело? Ты можешь обижаться, Анатолий Петрович, да хоть режь меня, но я не верю в это! НЕ БЫ-ВА-ЕТ ТАКОГО!

— Можно попробовать еще одну проверку организовать с привлечением специалистов из другого медцентра, — философски развел руками Гиштап, как будто его не особо касался сей непростой вопрос. — Но мне почему-то кажется, что результат останется неизменным.

— С чего такие мысли? — подозрительно сощурился генерал.

— А с того, Константин Константинович, что предыдущий рекорд рейтинга психоэмоциональной стабильности принадлежал инквизитору с персональным идентификатором «Мулла». Самый худший его результат составлял восемьдесят три пункта, а наилучший девяносто пять. Хороший был боец. Погиб при ликвидации узбекского ковена инфестатов в двадцать девятом…

— И какая у них с Факелом связь?

— А такая, что Мулла был исключительно набожным человеком. Коран знал назубок, мог цитировать его целыми страницами, вплоть до запятых, и строго все религиозные традиции соблюдал. Кстати, именно на него ориентировался ваш предшественник, товарищ генерал, когда вводил богословие в подготовительный процесс для курсантов инквизиции.

— Что-то я не замечал, чтоб Жарский особо верующим был, — скептически покосился Крюков на подчиненного.

— А вот представьте себе, Константин Константинович, — вперил свой фирменный тяжелый взгляд в руководителя Гиштап. — Не обращали внимания на его татуировку на запястье?

— Распятие?

— Именно.

— Ну и что с того? Картинка на коже еще не признак религиозности, — упрямо продолжал отставить свою позицию хозяин кабинета.

— Само по себе да, но в разговорах Факела в последнее время все чаще и чаще проскальзывают изречения из христианских писаний. Часто дословные. Я проверял. Мне кажется, что после своих похорон он объяснил себе произошедшее божественным вмешательством. И это же дало Жарскому тот стержень, которого ему остро не хватало раньше.

— Ох, не верю я в такие внезапные просветления, — задумчиво постучал костяшками по столешнице начальник федеральной службы, — но за неимением лучшего объяснения, приму за основную версию. Ладно, полковник, пока можешь быть свободен. Сообщи Факелу, что завтра ждем его на разводе нарядов в полном боевом облачении. Хочу немного понаблюдать за ним, прежде чем идти с докладом к президенту.

— Есть! — козырнул пожилой офицер и быстро покинул кабинет руководителя.

После ухода подчиненного Крюков еще около минуты просидел за столом, рассматривая заключение мозгоправов по Факелу, а потом встал, чтобы запереть дверь. Взяв принесенную Гиштапом папку, он отложил в сторону диск с записью сеанса, а сам приступил к изучению распечатанного в бумаге протокола беседы. В этой партии ставки слишком высоки, чтобы позволять себе игру в благородство. Полковник может думать и верить во что угодно, в том числе и в сказочное ментальное исцеление. Но у генерала такой привилегии нет. Он должен знать о Жарском все…

Глава 8

Несчастный город уже вторую неделю изнывал от иссушающей летней жары, которая буквально плавила асфальт и раскаливала смешные человеческие домики до состояния печей. По всем каналам, радиостанциям и средствам массовой информации круглосуточно крутили предупреждения, да неустанно пересказывали инструкции по поведению при такой аномальной погоде. Пожилых людей призывали отказаться от выхода на улицу в период активного солнцепека, а некоторые работодатели даже актировали дни, разрешая своим сотрудникам оставаться дома.

Ну а я, хоть всю жизнь очень тяжко переносил температуру выше тридцати градусов по Цельсию, сейчас отчего-то прямо наслаждался свалившимся на столицу зноем. Под яростными лучами небесного светила могильный холод, поселившийся в теле с тех пор, как меня уложили в гроб, неохотно отступал. И настолько приятным оказалось это ощущение, что я мог проводить под открытым небом по нескольку часов, как какая-то хладнокровная рептилия…

Неспешно лавируя в автомобильном потоке, я открыл окна в машине и отключил кондиционер. Ненавязчивая мелодия на случайной радиостанции настраивала на спокойный лад и нисколько не мешала размышлять о будущем. Какой шаг сделать следующим? Когда мне стоит продавить возращение Марины и матушки к нормальной жизни, чтобы не возбудить подозрений? Где найти источник информации о потенциальных нарушителях закона, заслуживающих кары? Как быть с проектом «Нисхождение» и моим мертвым напарником, дожидающимся моего возвращения в могиле? 'Или мне вовсе не нужно ничего предпринимать, а просто ждать подсказок от Высшего Провидения?

Все эти мысли я обдумывал и так и эдак, тщательно взвешивал и обтачивал, избавляя от острых углов, но при этом не терял бдительности. Когда позади моего авто раздались пронзительные вопли сирены, я поспешил прижаться вправо, освобождая полосу для спецтранспорта.

Спустя полминуты, мимо меня промчал черный УАЗ «БОР» с красной люстрой на крыше и лаконичной информационной надписью «ФСБН ГУБИ» на борту. И хоть я ничего не мог разглядеть сквозь наглухо затонированные стекла автомобиля, но очень живо представил ребят в массивных ИК-Б, спешащих на фронты невидимой для многих войны. Войны, с которой возвращаются далеко не все инквизиторы…

— Берегите себя, пацаны, — вполголоса пробормотал я вслед удаляющемуся уазику. — Легкой руки вам и поменьше пепла в воздухе.

Все участники движения постепенно начали выруливать на свои полосы, и я уже хотел было последовать их примеру. Вот только взгляд мой совершенно случайно зацепился за какую-то оживленную суету на пешеходном тротуаре. Заинтересовавшись, я присмотрелся и обнаружил целое костюмированное шествие, устроенное городскими чудаками.