Обнажая запреты (СИ) - Лари Яна. Страница 16

Глава 20

Ничего лишнего

Анна

Уверена, Дан тоже чувствует эти разряды тока от плотного прикосновения кожи к коже. Его губы остаются неподвижными, но и руки не отталкивают. Алкоголь обостряет чувства, наделяя желания сокрушительной властью. Я воспринимаю бездействие как знак согласия — льну ближе к окаменевшему телу, пробираясь руками под куртку, пытаюсь разомкнуть языком сжатые губы. И сейчас плевать, честно говоря, на его мотивы.

Я уже сама запуталась, что к нему чувствую. Любовь слишком тесное слово, какое-то чересчур светлое. Наши отношения глубже и токсичней. Их правильнее назвать потребность — это как воздух глотнуть, когда тонешь. У нас притяжение, дикое животное влечение, когда закон — не разум, а инстинкт. Основной инстинкт.

— Ну что ж ты, Мелкая, упёртая такая, а?

Вот и сейчас… меня ведёт от одного взгляда. Глаза у него сумасшедшие, жадные. Пускают волны дрожи по коже. Я сплошные мурашки.

— Плохо воспитываешь, Север, — дерзко усмехаюсь ему в губы.

Зря…

Ощущение, будто в глыбу льда врезаюсь и сердце из груди вышибает.

Боже. Я тронулась умом. Дан отходил меня ремнём как крепостную! Так с какой радости я лащусь к нему кошкой? Совсем нет гордости? Только никакая это не бесхарактерность и даже не абсент, а старая растравленная зависимость.

Его левая рука зарывается в мои волосы, наматывает хвосты на кулак: требовательно, грубо, с натяжкой. Правая торопливо возится с пуговицами на рубашке. Между тем наши языки, наконец, сплетаются. И это затмение. Полное затмение разума и осознания, когда не мешает абсолютно ничего: ни принципы, ни лишняя одежда.

Дан напирает как танк, заставляя пятиться к узкому дивану, одновременно умудряясь срывать с меня оставшиеся вещи. Так быстро, что не успеваю толком сообразить, что и куда летит.

К моменту, когда я упираюсь в мягкий борт голенями, мне остаётся только неловко переступать с ноги на ногу, стягивая колготки, а он до сих пор полностью одет и даже обут. Только куртку сбросил, оставшись в обычной тонкой майке. Нагишом ощущаю собственную уязвимость невыносимо остро. Глотаю стыд, отправляя его ждать своей очереди. Завтра.

Я давно не обманываю себя иллюзиями на его счёт. Между нами нет места нежности. Дан сейчас неспособен на ласку, а мне она и не нужна. Поэтому остаюсь дерзко смотреть, как он шарит рукой в кармане и рывком приспускает штаны. Всё моё внимание приковано к внушительной эрекции. Стараюсь убедить себя, что мне надо только это. Вернее, так будет правильно. С Северным только так. Иначе получится как в прошлый раз. Но ни ему, ни мне это не нужно.

Закончив натягивать презерватив, он мягко толкает меня на диван. Обивка крапивой обжигает полосы от ремня. Я шиплю, непроизвольно выгибаясь дугой.

— Болит? — Дан склоняется, почти дотрагивается до моих губ. В его голосе нет участия, только какое-то мрачное удовлетворение и, может быть, немножечко тепла. Я не уверена. — Упрись локтями в спинку, — командует он, рывком разворачивая меня спиной к себе.

Он становится сзади. Так близко, что чувствительную кожу ягодиц теперь печёт жаром разгорячённого тела. Стараюсь выровнять дыхание и, повинуясь нажиму на крестец, слегка выгибаюсь.

Сердце колотится, обмирает от воспоминаний, в которых он был совсем другим со мной: внимательным, бережливым. В наш первый раз. Сейчас всё будет по-другому. Почему? Чёрт его знает. Просто чувствую. И не сказать, что это меня огорчает. Так действительно проще.

Жилистые руки поднимаются немного выше. Дан склоняется, сжимает обнажённую грудь. Широкая ладонь скользит по животу, пробираясь между разведённых ног, пока вторая поочерёдно оттягивает соски, заставляя извиваться от изматывающего удовольствия.

За невыносимо яркой непродолжительной прелюдией следует нажим затянутой в латекс плоти там, где мне больше всего это нужно. Внутри всё закручивается в горячую воронку. Я не чувствую, как дышу, не понимаю, чего прошу. Только замираю, когда пальцы резко и больно подхватывают под бёдра. Не успеваю даже вздохнуть, а Дан уже дёргает меня к себе и входит одним толчком, выбивая тихий вскрик от остроты проникновения.

Мир меркнет на миг. С улицы больше не доносится музыка, не слышно скрипа пружин под моими коленями. Словно уши заложило! Мгновенный крах реальности. Я успеваю лишь всхлипнуть. Смазано, благодарно. Острое чувство наполненности продирает мышцы разрядами молнии, отзываясь раскатами блаженства глубоко под рёбрами.

Дан двигается размеренно, почти нежно. Глубокие толчки вбивают грудь в спинку дивана. Ворсистая обивка натирает соски так чувствительно, что кажется будто в лёгких воспламеняется кислород. Это бесконечная агония тела в ожидании желанного освобождения.

Я задыхаюсь, удерживая за зубами крики, давлюсь эмоциями, захлёбываюсь стонами. Дрожу вся от макушки до поджатых пальцев ног, пока Дан продолжает вбиваться, с каждым толчком будто прибавляя в размере. Распирает собой неутомимо и жадно, заставляя насаживаться ещё быстрее.

Высокие хвосты плетями хлещут по лопаткам, словно подгоняя. И это сильнее заводит. Каждое действие, каждый звук, каждая мелочь — всё работает на скорый финал. По венам текут уже, наверное, искры, так жарко и влажно ощущается воздух.

Закусив истерзанные губы, с упоением откидываю голову назад вслед за его пальцами, прихватывающими шею у подбородка. Дан порывисто подаётся вперёд, голодно и глубоко целует, извлекая из меня совершенно вымученный стон — своё имя. В учащённом тяжёлом дыхании угадывается близость разрядки, которую он благородно оттягивает. И тут же дуреет, повторяя языком те другие движения внутри меня.

Его вторая ладонь проходится по внутренней стороне бедра, собирая выступившую испарину, и, наконец, накрывает, надавливает на самую чувствительную точку. Изнутри захлёстывает волной чистого безграничного блаженства. Запоздало соображаю, что Север доставил мне гораздо больше удовольствия, чем я способна выдержать, оставаясь в сознании.

Сокрушительный оргазм вынуждает безотчётно забиться под напором его финальных жёстких толчков. Внутренние мышцы сотрясает спазмами, продлевая наслаждение ярчайшим ощущением насколько он глубоко. Глаза затягивает мутной пеленой и тело больше не удерживает свой вес, обмякает, безвольно прогибается к поверхности дивана. Дан в последний момент успевает придержать одной рукой за бёдра — не даёт мне рухнуть плашмя, изнемогая от нечеловеческой слабости.

Какое-то время мы просто молчим, пытаясь отдышаться. Он всё так же прижимается, не убирая руки из-под моего живота, придерживая и даже слегка поглаживая большим пальцем влажную кожу. Очень заботливо и непривычно бережно. Не разрывая физический контакт до тех пор, пока не утихают наши последние поделенные на двоих, волны удовольствия.

— В следующий раз возьму ремень пожёстче, — обещает он, приводя одежду в порядок. Затем вытягивается на диване и осторожно укладывает меня сверху. Лицом к лицу. — Смотрю, ты совсем не поддаёшься воспитанию, Малая.

— В следующий раз я тебя им придушу, — отзываюсь на полном серьёзе.

Со сходом эйфории ягодицы начинают гореть сильнее прежнего. Не представляю, как буду сидеть ближайшие дни. Хотя нужно отдать Дане должное, такой урок запомнится надолго. И не только — вернее не столько — унизительная порка…

— Значит, не отрицаешь возможность повторить, — заключает он с полуулыбкой, перебирая пряди моих волос между пальцами. — Ловлю на слове.

— Ты слишком самонадеян, — тихо усмехаюсь, опуская голову ему на грудь.

Готова ли я делить его с другими?

В прошлом Дан не спрашивал. Да и сейчас не спросит. Если отключить эмоции, с ним зверски хорошо. Жаль, те переключаются, только на время близости. А потом отходняк такой, что хоть на стены лезь. Тут либо привыкать, либо не травить себя и искать нормальных отношений. Третьего не дано.