Триумвират (СИ) - Корнелий Луций. Страница 23

Магия Великого Пламени была чуждой природе и людям. Она ошеломляла, выжигала, искажала. Но древнее колдовство, берущее свое начало из сил, лежащих в основе этого мира, ощущалось иначе. Мягче, естественнее, притягательнее. От него не раскалывалась голова, а тело не охватывал странный жар. Дару стратега оно работать не мешало. Однако и стихийное колдовство могло уничтожить или поработить человеческий разум. Я прекрасно помнил прошлого владельца зеркала и чем он закончил. Помню и Екила, потерявшего интерес к людям. Однако после всего мной пережитого сильно опасаться зеркала как-то не получалось. Я же с таким количеством всякой хтони уже взаимодействовал. Выработал иммунитет. Однако как бы не попасться на «эффект Колобка». Который ушел от всех зверей, пытающихся его честно и прямолинейно съесть, но попался хитрой, «дружелюбной» лисе.

Однако пока я довольно спокойно созерцал поверхность зеркала, ощущая как мой взор затягивает внутрь. Там уже начал возникать какой-то новый образ. Вслед за картинкой пришел звук. Я еще видел очертания своей комнаты, а уши мои уже наполнил гулкий, ритмичный перестук ритуальных барабанов. Мне постепенно открывался образ ночного пляжа. Десятки смуглых, практически обнаженных фигур туземных воинов, вооруженных копьями, луками и двуручными палицами с каменными лезвиями по бокам. На белом полотне песка были разбросаны яркие пятна костров. Морская вода же казалась черной бездной и лишь отблески огня обозначали небольшие волны, сонно накатывающиеся на берег. Туземцы собрались полукругом около двух человек: рослого их соплеменника и среднего роста, худощавого имперца. Хотя имперца ли? Думаю, этот человек явно происходил из какой-то провинции, так как на шаддинца, сэйфа или северянина похож не был. Однако облик его сильно отличался от канонов имперской моды. Все руки и большая часть торса были покрыты орнаментом татуировок, сделанных, думаю, в разных частях света. Тут были грубые партаки, набитые будто костяной иглой или гвоздём — удел каторжан, ритуальные узоры, дополненные шрамами, которые навевали мысли о шаманах примитивных племен, и сложные произведения искусства восточных мастеров, сочетающее несколько разных красок и изображающие божеств посреди райских кущ. Лицо татуированного обрамляла короткая бородка, заплетенная в небольшую косичку. На ее конце болталось специальное золотое украшение с тремя зубцами, указывающими вниз, и рубином по центру.

— Я бросил вызов. Ты выбираешь. — обратился к татуированому рослый, мускулистый туземец.

Лицо дикаря покрывал узор грубых шрамов. Должно быть, следы каких-то воинских инициаций.

— Ножи. Там. — ответил татуированный, указывая на воду.

Им поднесли два почти одинаковых ножа из непроницаемо черного обсидиана с белыми рукоятками из, полагаю, человеческой кости. Туземец слегка надрезал сначала свою правую щеку, затем левую, попробовал на язык кровь и, дернувшись всем телом, издал бешеный крик. Видимо, с помощью этого нехитрого ритуала он приходил в состояние некого священного гнева. Его татуированный противник вел себя спокойнее. Он зашел в воду по пояс и поманил врага к себе. Туземец ринулся за ним, поднимая брызги, а барабаны ускорили бой.

— Было два, уйдет один! Было два, уйдет один! — в боевом упоении скандировали дикари. — Кровь в воду! Кровь в землю! Плоть нам!

Татуированный зашел уже по грудь и ловко шагал дальше, загребая руками. Противник пытался его нагнать. Он рванул вперед, стараясь преодолеть сопротивление воды. Тогда татуированный нырнул. Ушел под воду с головой. Учитывая полумрак, темные волны полностью скрыли его в своих глубинах. Туземец попытался нанести удар наугад. Рванул туда, где скрылся под водой его соперник, но лишь напрасно поднимал брызги. Тогда он и сам нырнул. Оба противника исчезли в темной воде. Остались лишь круги да пузыри на поверхности. Барабаны затихли. Все дикари подошли ближе к воде. Они приглядывались и прислушивались, пытаясь понять чем кончился странный поединок. Однако поверхность воды успокоилась. Ленивые волны прибоя постепенно стёрли все следы обоих поединщиков. Минута. Две. Три. Ничего. Даже если вода помутнеет от крови, то разглядеть это при таком освещении едва ли возможно. Мне было заметно, как каждая минута ожидания все больше утомляет дикарей. Ещё недавно они были на пике эмоций, предвкушая ритуальное кровопролитие. Теперь же им приходилось наблюдать лишь спокойное, безразличное к человеческим тревогам море. Они переминались с ноги на ногу, нервно дергались и шептались. С каждой проходившей минутой их суеверный страх всё возрастал. Пять. Семь. Сколько способен выдержать под водой подготовленный человек? Кажется, что около десяти минут. И вот, примерно через десять минут, один из поединщиков всплыл. Это был рослый дикарь и он был мертв. Соплеменники кинулись в воду, вытаскивая его тело к свету костров. Едва ли они хотели ему помочь. Скорее дикарям было любопытно узнать что же случилось в безмолвии тёмной воды. С восхищением и ужасом туземцы разглядывали огромную дыру в груди своего товарища. Не думаю, что такую рану можно нанести обсидиановым ножом находясь при этом под водой. Татуированный все еще не показался, хотя прошло уже минут пятнадцать. Закончив осмотр трупа, Дикари снова повернулись к воде, ожидая в молчании возвращения победителя. Он поднялся спокойно и медленно. Будто ему вовсе не было сложно задержать дыхание на этот срок. Татуированный восстал из темных волн недалеко от самой кромки воды. Вместо ножа его правая рука держала человеческое сердце, вырезанное из груди. Сердце всё ещё билось. Причём двигалось оно быстро и ритмично, словно находилось в груди хозяина, а не побывало только что в солёном море. Хотя оно даже несколько раз исторгло из себя струйки воды, когда татуированный только поднял его над поверхностью.

Победитель медленно вышел к свету, демонстрируя всем собравшимся свой трофей. Дикари толкались и становились на цыпочки, чтобы хоть краем глаза посмотреть на мрачное чудо.

— Я ваш бог! — вдруг неестественно громким голосом грянул татуированный.

Туземцы отпрянули от него в смятении и благоговейном ужасе. Некоторые вставали на колени, другие отворачивались или, подняв лицо к небу, жалобно подвывали от переизбытка эмоций.

— Я живой бог! — повторил человек с татуировками, поднимая бьющееся сердце над головой.

Он был словно Данко из старой притчи, только сердце в руке чужое и не горит. Да и вести свою пасту он едва ли собирался к свету. Скорее наоборот, все глубже и глубже в тёмную чащу жестоких суеверий.

— Бойтесь меня, любите меня, почитайте и служите! — повелел этот самопровозглашенный идол, а затем надкусил свой трофей.

Он рвал его зубами, но сердечная мышца продолжала сокращаться. Дикари торжествующе закричали, потрясая оружием и танцуя на месте. Многие из них бросились к остальному телу погибшего, достав свои обсидиановые ножи. Начался пир каннибалов.

«Кто уплетет его без соли и без лука, тот сильным, смелым, добрым будет вроде Кука».

Вспомнились мне строчки из старой песенки Высоцкого. Впрочем, на самом деле погиб Джеймс Кук не в Австралии, а на Гавайях и, скорее всего, не был съеден. Но каннибализм среди туземцев, действительно, встречался.

— Я поведу вас на великую войну! — объявил татуированный, и мое видение исчезло в зеленоватом тумане.

Пловец-гурман с татуировками это, я полагаю, не кто иной как Гастос Тарквидий Младший. Король Пиратов, самопровозглашенный божок дикарей и новоиспеченный союзник Шадда. Чую, что с ним будут проблемы. Может, он не Тайкано, но завязан со всякими стихийные колдунствами по самое не балуй. И, судя по видению, грамотно использует их для своего пиара среди доверчивой аудитории. Не осуждаю. Сам похожим баловался, когда имел дело с Гератами. Если надо добиться преданности от совсем диких людей, то лучше взывать к их суеверной стороне, чем надеяться на чувство долга или логику.