Меч Тамерлана - Кретова Евгения. Страница 55

– Тебе стоит поторопиться… Слышишь? – прохрипел Морок. – Слышишь звон? Это рушится твой мир.

Катю в самом деле окружил звон бьющегося стекла: хлопок, удар по барабанным перепонкам и шелест осыпающихся осколков.

Девушка огляделась: повсюду, словно крылья призрачного мотылька – предвестника скорой смерти, с неба летели острые клинья, едва заметные, будто отражения из иного мира или фотографии Морока.

Медленно вращаясь, они неуклонно приближались к поверхности. И Катя видела в них застывшие лица, искореженные болью, с перекошенными криком ртами и вылезшими из орбит глазами. Видела тысячи и тысячи тел, фрагменты пожарищ, разрушенные города и башни. Толпы людей, стада животных, сорванные общей бедой с родного места.

Катя не знала, не могла знать, чтó в этот момент, когда Черный морок ступил в мир людей, в нем происходит. Цунами? Землетрясения? Жуткие эпидемии или войны?

Что происходит в мире ее родителей? Может, там тоже никого не осталось?

Она видела лишь безмолвное, запечатленное в мгновении горе.

И пепел, пепел, пепел.

Только сейчас она поняла, какая оглушительная тишина ее окружает. Словно мира, который может кричать, шутить, смеяться и плакать, уже не стало. Осталась только ее никому теперь не нужная вечность. Бессмертие, готовое обернуться проклятием. Время, кажется, замерло. Листва не покачивалась от ветра, пыль не поднималась от кружения трех всадников, облака остановились. Ярослава замерла, так и не успев добраться до потемневшего тела Берендея. Антон, бледный, едва живой, баюкал раненую руку. Ильяс, их водитель и экскурсовод, который вообще ни при чем и мог этот день провести с близкими – бабушкой Маринэ, Мансуром и его детьми, с кем-то из своих друзей, – тоже погибает здесь.

– Я приняла всю силу рода. Я – его последняя надежда, – она набросила на плечи плащ Данияра. Если он сможет ей в чем-то помочь, она не откажется от помощи. Меч в руке застонал призывно – будто цепной пес, готовый сорваться.

Три всадника медленно кружили рядом, опустив мечи. И в стали их клинков – пустота, первозданный Хаос. Россыпь угольно-черной пыли, что сыпалась с лезвий вместо крови, поземкой стелилась по камням.

От ее собственного меча, безвольно зажатого в руке и упирающегося острием в камни, потянуло силой.

– Ты все еще хочешь бороться со мной? – голос Морока струился, отражаясь от осыпающихся осколков, шептал у виска. – Посмотри, ты осталась одна.

Катя перевела взгляд на всадников: сейчас это были три отвратительных чудовища на черных жеребцах.

– Иди ко мне, – позвал Черный морок. – Я бросил ктвоим ногам весь мир… Я знаю, тебе его жаль. Но мы вместе построим новый – только ты и я. Представь, какой это будет мир! Старый не жалей, он уже никуда не годился… Прогнил насквозь фальшивыми иллюзиями да ложью.

Краешком глаза Катя почувствовала какое-то движение. Наверху, почти у дома джиннов, блеснуло лезвие клинка. Изогнутое, словно месяц.

Авар?

Это был действительно джинн, саблегрудый охотник, на которого, похоже, сила Морока не действовала так, как на остальных. Подкравшись к краю обрыва, он наблюдал за происходящим из-за камней. Время для Лесного человека не остановилось.

Осторожно подкрадываясь, Авар спускался по склону, то замирая и припадая к камням, то перекатываясь между ними, то бесшумно спрыгивая вниз.

– Так что я выиграл, милая, – звериная морда наклонилась над Катей, красные глаза-угольки горели, словно факелы.

– Я тебе не милая, – огрызнулась Катя.

Авар оказался с противоположной стороны ущелья, прямо за спиной зверя. Катя сцепила пальцы, сжала их до боли – чтобы не закричать и не выдать себя, чтобы не смотреть на крадущуюся тень Авара и не надеяться на него.

«Я приняла силу рода, всю, без остатка. Я – его последняя надежда», – слова древнего заклинания приобрели тот самый смысл, фатальный.

Сердце подскочило к гортани, страх пульсировал в висках, паника перехватывала дыхание, связывая по рукам и ногам. Катя удобнее перехватила меч и неловко ударила им. В отличие от мастерского владения саблей Авара, Катя держала оружие впервые и, как им пользоваться, представляла с трудом. Однако, к своему удивлению, стоило только пустить его в ход, как меч стал легче, маневреннее. Он словно сросся с Катиной рукой, став ее продолжением.

Авар размахнулся своей кривой саблей, успев нанести Мороку несколько ударов. Половина крыла оказалась отсечена, но тут же отросла вновь. Когтистая лапа схватила Авара за горло и подняла к своему лицу. У джинна глаза вылезли из орбит. Воздух со свистом выходил из гортани, но он все равно сделал еще один выпад, проткнув саблей тень в области шеи.

– Глупый джинн!

Катя бросилась вперед.

Слишком поздно: Морок, распахнув широкую пасть, забросил в нее джинна и проглотил.

Меч в Катиных руках горел, став легким подобно перышку, он со свистом рассекал ветер. Выпад – стремительная дуга, отсекшая мчавшихся за ней всадников. И еще один, в прыжке, разрубая зверя от плеча до пояса. В пылу битвы Катя отскочила на склон, с которого только что атаковал Авар. Действительно удобная площадка: хоть и узкая, но прямо напротив морды Морока. Получив увечье, Морок взвился, резко развернулся, разыскивая Катю. Глаза-угольки горели и подслеповато щурились.

– Убью! – прорычал он.

Когтистая лапа мелькнула у самого носа царевны, она успела перескочить на соседний валун, пригнулась к камням, чтобы тут же подпрыгнуть. Воздух опалило жаром, один из пальцев Морока рассыпался угольно-черной пылью. Здоровой лапой он попытался схватить Катю, та ловко отскочила снова.

Никогда особо не отличавшаяся спортивными достижениями, сейчас она откуда-то знала, где ждать следующей атаки, мыслила так, словно провела сотни подобных сражений. Она чувствовала противника, слышала его. И более того, она владела мечом.

Не зная ударов, не ведая тактики ведения боя, она срослась с оружием, став его частью. Меч, будто заговоренный, нашептывал ей решения, управлял ею, вел ее, вдохновлял.

Края ущелья отодвинулись. Отсюда, со своего уступа, Катя видела на дне сотни духов и хранителей родов царства Мары. Они сражались ожесточенно, безжалостно сминая ряды теней и прислужников Черного морока.

Совсем рядом Катя видела бескрайние луга и серебристо-голубое свечение, распадающееся яркими огненными лилиями. Духи Темного морока – бок о бок с духами Светлого. И они тоже выдавливали Черный морок, разбивая его и оттесняя от границ, загоняя снова под землю, на самое дно миров.

А где-то очень далеко отсюда Макошь, облаченная в красные одежды, остановилась, посмотрела наверх, туда, где Черный морок перетекал в небо, все еще загораживая солнце. Серебряное поле из огненных лилий поистрепалось. В белоснежном щите то и дело появлялись прорехи, которые тут же заполнялись чернотой.

– Катя! Смотри, Лушенька…

Велес тяжело посмотрел вверх.

Тучи расступились, показав истинное лицо врага – крылатого зверя с когтистыми руками-лапами, ноги которого уходили далеко под землю. Перед ним, словно древняя воительница, – царевна. Светлые волосы растрепал ветер, губы сомкнуты решительно, взгляд устремлен вперед, ни тени страха.

– Это моя дочь, – прошептал Велес. И закричал, срывая глотку: – Это моя дочь!

Оттолкнувшись от камней, она взмыла вверх, будто птица. Плащ первородного развевался за ее спиной, искрясь сотнями сине-голубых мотыльков. Выпад и еще один удар – на этот раз в центр туловища Морока, следом – серия уколов в область сердца, если у этого чудовища оно вообще есть.

Велес, удобнее перехватив свой меч, ринулся вперед. Он точно знал, что нужно делать. Врезаясь в черную мглу, в которой было ничего не видно, он рассекал ее огненно-светлым мечом, и та крошилась, осыпаясь к его ногам. Не разбирая дороги, не опасаясь гибели, он наносил один за другим удары туда, где было основание Морока, уходившее, словно корни гигантского дерева, глубоко под землю.

Один из его ударов совпал с ударом дочери там, в мире людей, – он услышал это по яростному реву зверя, которым стал Черный морок. Тот покачнулся, потерял свою плотность, уменьшился в размерах и будто осел. От него поднимались тонкие угольно-черные языки. Он медленно таял, оставляя вместо себя два тела. Велес узнал их обоих: Флавий с бледным, фарфоровым лицом – и Темновит. Там, где у него должно было быть сердце, зияла пустота.