Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена. Страница 19

«Человечный», — мысленно одергивает себя Гриз. Война за Воздух трёхсотлетней давности. Бестии против магов в схватке за воздушное пространство. Стрелы и магические сети над городами. Истребление с дирижаблей сотен грифонов, гарпий, виверниев… после которого выжившие разучились летать. Совсем в духе людей, да.

Грифон Ирл просыпается, подходит к прутьям клетки. Просовывает орлиный клюв и стоит понуро, словно говоря: вот видишь, что со мной сделали.

— Вижу, — соглашается Гриз, входя в сознание грифона тонко и незаметно, чтобы проверить — как срослись простреленные крылья. — Люди не любят тех, кто встал на крыло. Они боятся — вдруг вы нападёте на их дирижабли, на магов воздуха…

«Я ж не нападал», — тоскливо вздыхает Ирл. Когтистые лапы с серебристой шерстью беспокойно переминаются — снова скомкал за ночь соломенную подстилку. В сознании — приглушённые сонливостью тоска и тревога: почему нельзя в небо? Крылья же не болят. Раздражения от посетителей нет, это хорошо. Лёгкий голод — и желание размяться, опять ощутить под крыльями упругий воздух…

«Твои братья не летают, — терпеливо повторяет Гриз, — место грифона на земле. В небе теперь опасно: люди могут опять поранить тебя».

И остро чувствует свою беспомощность, потому что знает: тех, кто уже попробовал неба, трудно удержать на земле. И любые клетки для них — мучение.

В лучшем случае — крылья больше не поднимут Ирла в небо, и ему придётся смириться с этим. В худшем…

«Скоро выздоровеешь, — обещает она, хлопая грифона по клюву. — Погоди, схожу за едой».

Единороги в своём загоне (хлипковат, надо поправить) настроились встречать зарю. Все втроём подходят поздороваться, Принцесса тычется в ладонь мягкими губами. Улыбаясь глазами, спрашивает: а не причесать ли тебе мою неотразимую гриву? Гляди какая — с перламутровым блеском.

— Залюбуешься, — соглашается Гриз, — но ведь Йолла плакать будет, если я тебя вычешу. Как я могу её лишить этого удовольствия, а?

— Пфр, — отвечает Принцесса, которая полагает, что маленькая Йолла вполне может послужить её куафером и после завтрака. А потом уж до расчёсывания гривы и полировки рога будут допущены какие-нибудь посетители: Принцессе никогда не надоедает наводить красоту.

Пара ленивых самок яприля похрапывает бок о бок, прихрюкивая и причмокивая — в такт снам о сладкой репе. Усеянная росой изумрудная шерсть кажется украшенной мелким жемчугом.

Морвил деликатно отходит подальше, чтобы травоядные не вздумали, что он за ними. У алапарда есть дела поважнее: утренний обход питомника, рядом с хозяйкой.

От клетки к клетке — прислушиваясь: как прошла ночь? Всё ли в порядке?

Дрессированные пятнистые койны (отобрали у безжалостных циркачей) уцепились непомерно длинными хвостами за верхние брусья клетки и за планки внутри. Качаются-веселятся, услышав шаги Гриз тут же поднимают негромкий гомон («Уирк?» — «Вааао!»), начинают крутиться по клетке и прыгать через хвосты друг друга. Поглядывают: смотри, как мы умеем! И ещё кувырком!

— Тш-ш, ребята, у вас ещё будут зрители…

Койны (высотой — по колено Гриз, гладкие бока в кофейного цвета подпалинах, продолговатые умные мордочки с усиками,) фыркают, сворачивая подвижными лапками хвосты. Хвосты — рыжие, пушистые и ненормально длинные — норовят развернуться и за что-нибудь уцепиться.

Виверний Мальчик что-то слишком вялый — не переборщила ли Аманда с пламягасительными зельями?

Самка алапарда, вся в застарелых шрамах, спит в самом углу. Сонно взлаивают огненные лисы: ночным хищникам пора на покой. Из закрытой части питомника долетает насмешливый ответ-лай.

Шнырок Кусака опять вознамерился удрать из клетки — да сколько можно-то? Алмазная стимфа Шери тихо перебирает перья на раненом крыле — отрастают…

Мелодичный звук твёрдого оперения огромной птицы. Будто звон хрустальных подвесок огромной люстры.

Сегодня была спокойная ночь, — шепчет Гриз, идя между клеток, и загонов, и имён, и историй.

У каждого жителя здесь своя история. Двух огненных лисиц удалось отнять у охотников. Хтурра — снежная антилопа — погибала в плену у контрабандистов. Двухголовый кербер Зубок — славный пёс, которого чуть было не искалечил пьяный хозяин.

Ненужные своим хозяевам. Подранки. Лишённые родителей охотниками. Принесённые сердобольными жителями. Бывшие людоеды. Попавшие в капканы. Замученные до полусмерти торговцами. Почти задохнувшиеся в клетках у контрабандистов.

Путей для бестии попасть в питомник — много, и много историй: разных и похожих одновременно.

И мало исходов, — думает Гриз, заканчивая обход «смотровой» части питомника. Направляясь к тем загонам, куда нет доступа посетителям.

В птичнике всё в порядке: в ночной части скрогги обмениваются последними взрывами хохота — топорща обязательные синие перья с искрой. Разевают вечно улыбающиеся огромные рты и пучат глаза — природные шутники, вечные ночные пересмешники. Снежная сова, как всегда, притворяется умершей, три феникса-подростка жмутся друг к другу в огнеупорном отделении, а маленькие солнечно-лёгкие тенны теперь пробудятся только к вечеру — для песен…

Исходов мало. Животное возвращается в природу, животное не может вернуться и потому остаётся в питомнике: слишком искалечено или слишком привыкло к людям.

Или…

Гриз, поведя плечами, отворачивается от стоящего на отшибе сарайчика. В сарайчике обжилась смерть. Угнездилась и посмеивается, и, кажется, пахнет кровью, хотя это чушь, Аманда постоянно заливает всё зельями, отбивающими запах, да и Рихард не потерпит в своей вотчине непорядка.

В загоне для игольчатых волков вовсю хозяйничает Мел. Рукава рубашки закатаны, короткие волосы взъерошены со сна: подпаивает зельем Модницу — волчицу, которую вызволила из капкана.

Гриз вздыхает.

— Ну, и зачем? Я дала бы ей зелье.

Мел вместо приветствия фыркает носом. Ощетинивается тёмными иглами волос не хуже игольчатника.

— У неё ночью кровь шла, ясно? А Конфетка умотала куда-то в вир болотный, за ночными травами. А вы с Шипелкой были после выезда.

Гриз поглаживает волчицу по высокому лбу и между ушей — не спускаясь ниже, где начинают расти тёмные иглы. Легко врастает в сознание Модницы — «Вместе!» Ну-ка, девочка, расскажи мне, что там было ночью… ну да, просто решила сорвать повязку и шины, не преуспела, но рана начала малость кровить.

— И ты сидела рядом с ней всю ночь, так?

— Не, ещё с птенцами феникса. Они б к утру совсем охрипли бы, а так… Ну, и ещё…

— Мел. Ты сколько не спишь?

Сопение, мрачный взгляд исподлобья, «Ты мне тут не нянька».

— Конфетка сказала, можно ещё.

— Аманде, конечно, виднее, сколько можно протянуть на бодрящих зельях, но припоминаю, что вчера ночью ты дежурила, днём понеслась на два вызова, до этого день тоже не спала…

— Нормально всё.

Мел с негодованием брякает бутылкой с зельем.

— Давай лучше насчёт вашей с Шипелкой поездки. Она мне правду нашипела, там был скортокс?

Про Шуршуна Гриз рассказывает во время обхода яслей: пока проверяют новорожденных и смотрят — что там с самками, потом она «слушает» как там беременные…

Мел воркует над новорожденными единорожками, над открывшим глаза котёнком земляной кошки, напевает песенку птенцам феникса. И — Следопыт — не теряет из рассказа ни слова. Ни звука.

— Жаль, меня там не было, — выплёвывает потом.

— Это кому как. Тебе-то жаль, а вот охотникам, пожалуй, повезло.

— Миндальничать ещё с этими сволочами, — хмыкает Мел, потирая шрам на виске. — К тому же я скортокса ни разу не видела. Тебя послушать — этот Шуршун просто лапочка.

— Чистая душа, угу. Просто щупалец отрастил многовато.

В небе, зажмуриваются глазки звёзд. Солнце докрасна накаляет своё ложе на востоке. И крепчает Песнь Утра питомника: за яприлями подают голос единороги, долетает скрип и писк шнырков — самых разных видов, их в питомнике в избытке, и разливаются в развесёлой песне койны, и серная коза из своего плотного загона издаёт настойчивые, нетерпеливые трели.