Тень Чернобога - Кретова Евгения. Страница 7

Катя слушала и вспоминала все, что ей было так дорого, все, чем она недавно жила: набережная Енисея, золотистые плафоны фонарей над каменной мостовой, широкие, промороженные студеным ветром улицы и хмурые, нахохленные дома, приземистые, добротные, будто вросшие в сибирскую землю. Ничего этого не будет? И ее одноклассников? И даже Тани Рогаткиной, с которой они подрались в первом классе и с тех пор сидели вместе за одной партой и делили все школьные горести и радости? Она забудет о них в один миг, а они перестанут существовать.

На указательном пальце у Фотины зазвенело колечко, камень осветился красным. Девочка сразу подскочила:

– Ой, зовут! – испуганно прикрыла рот ладошкой. – А я тебя еще не заплела и к выходу не приготовила.

Катя засмеялась:

– Да ладно, я сама причешусь.

– Точно? – Фотина посмотрела на нее с опаской, но колечко на пальце зазвенело с новой силой, и, подхватив юбки, словно огненный вихрь она бросилась к двери. – Я к тебе потом забегу, как освобожусь.

И умчалась. Только слышались ее удаляющиеся по пустынным коридорам шаги. Будто бусы рассыпались.

Катя вновь осталась одна и задумалась. Получалось, что шкатулка – или какая-то ее магическая часть – каким-то образом осталась в Красноярске. Через нее, значит, вор прошел в коридор, нашел дверь с грифоном, дотронулся до его носа и проник в шкаф, который находился в кабинете мамы. Знал? Или просто так совпало?

Почти наверняка знал и даже специально все подстроил.

Украв то, за чем он сюда пришел, вернулся тем же способом в Красноярск, в мир людей. Дальше – или бродит в том времени, или шагнул куда-то еще, наверняка есть какие-то способы.

Только если вор свободно перемещается между мирами, этими слоями пирога, то где гарантия, что, «схлопывая» один мир, старшие родов не ошибутся? Что, если отцовские дневники уже в каком-то другом мире, в иной параллели, сколько бы их ни было?

Шкаф, глобус в кабинете отца, колдун, дневник, погоня… Больше всего ей не давал покоя факт погони, которая ничем не завершилась, – куда делся этот вор? И как он мог пробраться в кабинет отца, причем, судя по всему, не тот, что для официальных встреч и переговоров, а личный, о котором во дворце-то не все знают? Она вот, например, не знает! И еще: столь серьезная книга, ключ ко всем мирам и какой-то звенигор, о котором говорили родители, – неужели отец хранил их просто так, без охраны и защиты?

От количества информации кружилась голова. Что там, в этих дневниках, такого?

Предположения роились в ней подобно диким пчелам и жалили в самое сердце.

Руку обожгло – это накалилось кольцо-напоминание об уроке, который Катя едва не пропустила. А она так и не повторила отрывок из Геродота, и, видимо, надо приготовиться к хорошей головомойке и осуждающему взгляду, к отповеди об отсутствии усердия, к предупреждению о недовольстве родителей… и наказанию, которое часто упоминалось, но пока Митр не слишком с ним усердствовал. Катя вздохнула – кажется, сегодня она получит хорошую взбучку.

Она торопливо переоделась в синее ученическое платье, подобрала волосы и кое-как заплела их в косички – те получились куцые, неаккуратные, с торчащими ёжиком кончиками. Фотина бы собрала как надо. Более-менее приличный вид прическе придала алая ленточка, перехватившая лоб.

Посмотревшись в зеркало, Катя придирчиво одернула платье, оправила все складки. На голове получилось не пойми что, так хоть платье пусть сидит как надо. Еще раз горько вздохнув, с лицом вдовствующей королевы она направилась в библиотеку – принимать положенное наказание.

В этот раз она прошла до конца галереи, поглядывая на развешанные по стенам карты – они только выглядели как старинные, пожелтевшие от времени и с архаичными знаками. На самом деле – она узнавала об этом у Митра – на них изображали сегодняшний день. В буквальном смысле. На них можно видеть разливы рек, землетрясения, очаги пожаров. На одной на город опускалась ночь, на другой жителей обжигало полуденное солнце.

Вот и сейчас, даже торопясь на урок, Катя не могла отвести взгляд от стены, наблюдая, как словно невидимая рука поднималась над землями, сбрасывая широкие рукава ночной мантии, как гасли в городе огни и разгоралось утро. Увлеченная этим, она не сразу услышала приближающиеся шаги.

Катя оглянулась.

С ней поравнялся, приветливо кивнув, высокий и статный седовласый мужчина в плотном черном пальто, немного похожем на офицерскую шинель начала XX века. В руках он нес совершенно не шедший его щеголеватому виду старый-престарый кожаный портфель, почерневшая застежка которого не доставала до крепления. Чтобы не распахнуться и не рассыпать содержимое, его черное пузатое брюхо оказалось перетянуто толстой бечевкой. Для верности незнакомец придерживал портфель свободной рукой.

При этом сверток, который он зажал под мышкой, то и дело выскальзывал. Мужчине приходилось останавливаться, пристраивать портфель у ног, перехватывать сверток.

– Я могу вам помочь? – Катя не ожидала, что в этих гулких и пустынных залах ее голос может так звенеть, рассыпаясь на миллионы осколков, словно разбившийся хрустальный шар.

Незнакомец остановился, посмотрел на нее внимательно. И протянул сверток:

– Извольте, царевна, буду очень признателен.

Он знал, кто она.

Взяв в руки сверток – он оказался плотным и довольно тяжелым, – Катя направилась следом за незнакомцем.

– Вот, иду на доклад к твоему батюшке, – тот кивнул в сторону выхода из галереи, туда, где начиналась основная часть дворца.

Кате туда не разрешалось ходить, а за тот единственный раз, когда она нарушила запрет и отправилась изучать дивные галереи, ей пришлось просидеть всю ночь в крохотной каморке – ее задержала охрана и не отпускала, пока не разрешит его величество. Государь не спешил принимать решение, а заглянув утром в каморку, не удостоив ее и взгляда, отстраненно, так что у Кати похолодело под сердцем, приказал возвращаться в свою комнату.

Поэтому сейчас, услышав, что незнакомец торопится на встречу с отцом, она вежливо кивнула и стушевалась. Мужчина обернулся и неожиданно подмигнул. Катя на мгновение потеряла способность говорить: такой важный человек, а ведет себя словно подросток. Любопытство взяло верх над вежливостью и осторожностью:

– Простите, а вы кто?

– Я? – мужчина еле заметно улыбнулся.

У него оказались ярко-голубые, как небо ранней весной, глаза, и при этом совсем молодые, хотя лицо – Катя видела это теперь совершенно отчетливо – было покрыто сеткой мелких морщин. Услышав Катин вопрос, он остановился, поставил на пол портфель – тот с шорохом завалился набок – и протянул Кате узкую ладонь:

– В самом деле, невежливо получилось. Олег Велидарь, посол его величества в Византии…

Он снова подмигнул Кате, подобрал с пола развалившийся словно студень портфель и направился дальше. Катя поторопилась за ним.

– А отчество у вас какое?

– Богуславичи мы…

– Олег Богуславович, – Катя с любопытством поглядывала на пузатый портфель, – а как дела в Византии?

Вопрос был задан скорее чтобы поддержать разговор, так Катя представляла себе светскую беседу: следует задать вопрос о погоде, о месте, откуда прибыл гость, выслушать о том, как человек добрался, все ли здоровы… Придворному этикету в красноярской школе не учили, но в книжках герои вели себя именно так.

Посол, услышав вопрос Кати, внезапно остановился, посмотрел внимательнее, чем прежде, и покачал головой:

– Тебе надо в курс дела входить быстрее, царевна, не то впросак попадешь: дочь царская, а простых вещей не ведаешь. – Катя почувствовала, как краснеет. Некстати вспомнила кривенькие косички и собственный унылый вид. Олег пришел ей на помощь. – Тебе учителя назначили. Отчего у него не спросишь, что в мире творится, как живем мы, чем дышим, о чем мечтаем, к чему стремимся?

Катя опустила глаза, вздохнула.

– Митр меня только лекциями по истории да по географии мучает, – пожаловалась она, – как раз иду доклад делать по Геродоту…