Ваше Сиятельство (СИ) - Моури Эрли. Страница 24

— Хочу тебя попросить, чтобы ты не распространялась насчет… Насчет того, что Айлин вчера сказала. Она ляпнула, не подумавши. Пожалуйста, не надо об этом никому, — я тоже прикурил.

— Как интересно. Хорошо, держу язык за зубами, а ты скажи, было у вас вчера то, о чем она так мечтала? — она подняла ко мне взгляд, небесный и насмешливый.

— Оль, не в моих правилах говорить о том, что у меня было с девушкой. Без обид. Вот если бы у тебя со мной такое было, и я с кем-то об этом начал болтать, тебе бы не понравилось, правда? — я стал так, чтобы заслонить княгиню от вышедших под портик преподавателей.

— У тебя со мной⁈ — она рассмеялась. — Какой ты наглый и самоуверенный! Елецкий, а ты хотел бы, да? Признай, очень хотел бы? — она прищурилась.

— Да, — вполне искренне сказал я, опустив взгляд от ее ярких губ к глубокому декольте.

— И что же ты так туда смотришь? Ну помечтай, помечтай, Сашенька. Ты сейчас такой забавный, — она выпустила струйку дыма в мою сторону.

— Ты тоже очень забавная. Мне даже иной раз кажется, что ты очень взрослая. Тогда скажи, а ты со мной хотела бы? — теперь я прищурился, но смех сдержал. — Ну так, говори, честно как я.

— Вот ты дурак! — она отвернулась и засмеялась, прикрыв ладонью рот.

— Как я понимаю, это означает «да, только сказать стеснюсь, я же княгиня!», — услышав возглас Лужина, я повернул голову и увидел Сухрова, заходящего в ворота на территорию школы.

— Все, подурачились и хватит. Про Айлин никому не скажу, — быстро перевела разговор на другую тему Ковалевская. Она тоже увидела графа Сухрова и сообщила: — Ой, твой враг идет. И хромает как, бедненький, — потом добавила: — Жестокий ты, Саша. И к парням, и к девушкам.

Вот последнее к чему она сказала? Я не ответил, вынужденно повернулся, потому что Еграм шел ко мне. Рядом с ним семенил Лужин, позади Адамов и Подамский, и даже баронесса Грушина — их неизменная подруга. За ними подтянулись учащиеся других классов, обступая полукругом.

— Тебе конец, Елочка! Жди понедельника и трепещи! — злобно проговорил Сухров, хотя эти слова с его разбитых губ звучали смешно.

— Пиши завещание! — влез Лужин.

Последнего я проигнорировал, а графу ответил:

— Еграшка, я могу тебе прямо сейчас повторно расквасить нос. Вспомни, как ты на четвереньках ползал передо мной и выплевывал осколки зубов. Ты для меня не соперник, а жалкая тряпичная кукла. Даю времени до понедельника, чтобы принести публичные извинения, иначе ты будешь снова унижен и опозорен.

Сухров побагровел, его лицо стало неотличимо цветом от разбитых губ. Он яростно сопел носом, не в силах подобрать слов. Воспользовавшись его замешательством, я провозгласил:

— Эй, ну-ка, в сторону! Дорогу княгине Ковалевской! — взял Ольгу под руку и повел через расступавшуюся толпу.

— Кто бы мог подумать, Елецкий, что ты такой непростой! Ты — красавчик! — со смехом сказала Ольга уже поднимаясь по лестнице и поцеловала меня в щеку.

Возможно, она одарила поцелуем вовсе не от наплыва эмоций: у нее яркая помада, и на моей щеке остался след. Такой след, что когда я зашел с княгиней в класс, то снова оказался в центре внимания.

— Ого! Даже так⁈ — произнесла Татьяна Булевская, глядя на меня задорной улыбкой.

— А как же Синицына? — раздался голос с дальнего ряда.

Я сел на свое обычное место, рядом с Айлин и уже она подсказала причину особого внимания класса к моей персоне:

— У тебя помада на щеке.

— Черт! — я обернулся к Ковалевской, она улыбнулась в ответ не без ехидства.

— Айлин, прости. Очень некрасиво вышло, — достав платок, я принялся тереть щеку.

— Мне все равно, — сказала госпожа Синицына, обняла меня и нарочито долго поцеловала в губы.

Может мне показалось, но после этого поцелуя Айлин вроде как повернулась на миг к Ковалевской. После звонка на урок в класс зашел граф Сухров и все, кто был с ним на перемене под портиком. Сухров шел по проходу со стороны Айлин. Я несколько напрягся, ожидая какой-нибудь подлости от него, но Егерам прошел молча, не глядя в нашу сторону.

После занятий я собирался съездить в банк и получить доходные проценты за первый квартал с «Томского Литья». Около двух лет назад, по подсказке графа Голицына я купил акции этого завода, специализирующегося на литье заготовок из цветных металлов. Вложил все подаренные отцом деньги, которые вместе с моими накоплениями сложились в довольно приличную сумму. Вложил и не прогадал — предприятие шло в быстрый рост. Тогда мама подшучивала надо мной: «Вы посмотрите на него! Фабрикант!». Но шутки, шутами, а за неполный 4346 год я получил в общей сложности около 2800 рублей — сумма вполне приличная, допустим для Даши это почти две годовых зарплаты. А в этом году доходные проценты обещали быть еще выше, судя по экономическому отчету за первый квартал.

Узнав, что я собираюсь ехать на Тверскую, Айлин, конечно, вызвалась меня сопровождать. Чему я, конечно, обрадовался — мне хотелось подольше побыть с ней за пределами школы. С помощью эйхоса госпожи Синицыной я вызвал эрмимобиль из службы транспортного найма «Гонцы Денисенко». Минут через пятнадцать мы уже катили к центру столицы, устроившись в пахнущем кожей мягком салоне. За рулем сидел пожилой извозчик в фуражке с бронзовой кокардой «гонцов», бубнил под нос какую-то старую песню и отчего-то пыхтел на поворотах, пыхтел еще громче, чем старый паровой мотор.

— Хочешь после банка зайдем в кафе? — предложил я госпоже Синицыной.

— Да, — она прижалась ко мне и прошептала. — Еще хочу сделать как вчера.

— Айлин, тебе пока нельзя так делать, — я обнял ее.

— Можно. Хочу, чтобы он снова брызнул, — она положила руку на отвердевший холмик под моими брюками. — Это так интересно и смешно. И еще приятно.

— Ты становишься развратной девочкой, — я попытался произнести это строго, но у меня не получилось.

— С тобой я хочу быть такой, — она расстегнула пуговицу моих брюк.

— Не надо здесь это делать, — взмолился я, придерживая ее ладошку и чувствуя дикое возбуждение. — Лучше скажи, тебя точно не обидело, что я пришел измазанный помадой княгини? — постарался я отвлечь ее от возмутительной провокации.

— Нет. Я же обещала не лезть в твои отношения с ней. Я тебя люблю и не буду ничего требовать. Просто будь чаще со мной, когда у тебя есть время, — ее пальцы все-таки остановились на второй пуговице.

— Спасибо, Айлин. Спасибо, что ты такая, — я поцеловал ее в губы, долго и горячо, почти повалив на широком заднем сидении эрмимобиля. Извозчик снова запыхтел, посматривает за нами в зеркало и поехал быстрее, обгоняя пузатые, сверкающие бронзой грузовики — широкая улица позволяла.

Он высадил нас под огромной, чугунной аркой, державшей пролет моста, который тянулся до Сухаревской причальной башне — ее было видно отсюда с пятью ярусами площадок. К ним подлетали маршрутные виманы, у самой верхней висело два дирижабля, блестевших на солнце серебром. Но нам требовалось пройти в противоположную сторону. Взяв Айлин за руку, я повернул налево от стоянки эрмиков. Скоро мы вышли по другую сторону мостовой арки, прямо к входу в Варшавскую башню. Подъемная площадка, подергиваясь и поскрипывая, быстро подняла нас на 57 этаж, где располагался один из клиентских отделов банка «Дело Золотое».

Мы с Айлин не спешили зайти, решив несколько минут полюбоваться на Тверской район. Посреди зеленого парка величественно и бело возвышался главный храм Перуна с золотыми куполами, расписанными синими зигзагами молний. От него до самой Лубянки тянулся Удел Громовых жрецов. Если глянуть налево, то отсюда во всем великолепии виделась Третья Имперская башня, почти самая высокая в Москве, тускло блестевшая сталью и полосами яркой бронзы. Я закурил, наслаждаясь видом столицы и думая, как же богата наша славная империя. Вот, к примеру железо или медь, да любой металл, у нас этого добра только на Северном Урале, пожалуй, больше, чем у саудитов песка. А залежи кристаллов туэрлина, реурта, марсима — все это в огромных количествах. Если бритиши вынуждены выращивать кристаллы искусственные, которые не так хорошо взаимодействуют с эрминговыми потоками, то в России на много сотен лет хватит своих природных. Мы — богатейшая страна, и может быть поэтому мы несколько беспечны и расслаблены, чем зачастую пользуются наши враги и завистники, которых, увы, много.