Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Артемов Александр Александрович. Страница 15

Да, воевода не врал. Парить его парни умеют знатно.

— И оно того стоило? — спросил Каурай, проходясь по окровавленной груди молодого казака.

— Съездить Шкуродеру по морде и оставить на нем здоровенный шрам? Еще как! — прыснул Ранко, но мгновением позже согнулся от боли. Видно пару ребер ему все-таки сломали.

— Сомневаюсь…

Пусть одноглазый и сделал все, что мог, однако выглядел Ранко до крайности дерьмово. Воеводе ни к чему жалеть предателя. Били его от души.

— Не сомневайся. На Пограничье ничего не творится зазря.

— Говорят, завтра тебя посадят на кол. Это тоже не зазря?

У Ранко дрогнули губы, но он мигом подтянулся, стараясь спрятать слабость поглубже.

— Зачем ты пришел?..

— Сказать, что ты дурак.

— Сказал, дальше что? Кто ты мне вообще, чтобы судить меня? Ты тут — никто. Сегодня ты есть, а завтра тебя нет. Какое тебе дело до того, что со мной станется?

— Услуга за услугу.

— О чем ты? Я же сбежал, как только узнал про трагедию…

— Но ты рассказал обо мне Малунье. И если бы не ее колдовство…

— Малунья спасла тебя? Знаешь ее?

— Да, забавная малышка. Неглупая, веселая, искусница, хоть и в голове пока ветер. Ты же знал, что она ведьма?

— Ха, — сверкнул Ранко щелью промеж зубами. — Все бабы на хуторе — ведьмы. Малунья с Боженой — самые лютые из них!

— Нет, не самые, — ухмыльнулся Каурай. — Но тебя ничуть не смущает, чем им нравится заниматься с приходом ночи?

— Ты говоришь это человеку, который сидит в порубе Шкуродера! И сидит за попытку убить этого старого мудака. Знаешь, каким ремеслом мне приходилось заниматься, чтобы добывать себе кров, прежде чем я нанялся к нему на службу?

— Догадываюсь… — вздохнул одноглазый. — Ты куда старше, чем выглядишь, юный Ранко?

— Не могу ответить, — покачал он головой. — Я не знаю, сколько мне лет. Но я помню битву под Исаей, где пенеальцы бились с Альбией. И полчища людей-крыс, которые лезли из-под земли и хватали всякого, до кого могли дотянуться…

— Брань под Исаей гремела двадцать лет назад. Не так уж давно, но и не вчера. И ты был там?

— Да, — кивнул казак. — Еще совсем мелким. С одним мерзким дворянином, то ли из Арды, то ли из Барды, уж не упомню. Таскал ему вино, чистил коня и помогал сунуть ногу в стремя, когда он напивался в хлам. Его сожрали люди-крысы… Жаль его, хоть и мудак был страшный. Любил девочек помладше. Ты что же, видел людей-крыс под Исаей?

— Видел, но мертвых.

— Тебе повезло, — хохотнул Ранко, но снова скривился от боли в ребрах. — Один как-то вылез прямо у меня из-под ног и попытался вцепиться мне в мошонку. Я так испугался, что сразу обделался. Если бы крысенка сразу не пришпилил копейщик, быть мне евнухом, а то и вовсе крысиным кормом. Много их было. Многим не повезло оказаться там, где рухнул грунт… Скажи, одноглазый, правда, что опричники служат предвестниками смерти? Стоит только встретить одного из вас на дороге, и будь уверен — очень скоро костлявая навестит тебя?

— Нет, — покачал головой Каурай. — Я видел много смертей, друзей и случайных попутчиков, но большая часть из них живы до сих пор. Надеюсь на это.

— Хорошо, тогда ответить на такой вопрос. Правда, что если угостить опричника пивом и хорошенько попросить, он посмотрит тебе в глаза и расскажет — где и когда тебя настигнет последний удар сердца?

Одноглазый ответил не сразу, что не укрылось от Ранко.

— Правда?.. — дрогнули его губы.

— Поверь, тебе не захочется знать наверняка.

— Что же мне еще терять? Ты говоришь не со случайным собутыльником, а с человеком, кто завтра сядет задницей на заточенный кол! Тут уж ошибиться несложно.

— Поэтому считай, что я снова ответил “нет”.

— Какой ты… — сглотнул Ранко комок в горле. — Дай еще воды.

Одноглазый снова открыл флягу и поднес горлышко к губам Ранко. Тот жадно вцепился в него зубами и принялся, давясь и чавкая, хлебать воду. Он точно бы захлебнулся, если бы Каурай не отнял флягу. Ранко поперхнулся и зашелся в кашле.

— Жалко что ли? — выдохнул казак, когда прочистил горло.

— Жалко, — кивнул Каурай. — Тебя. Как ни крути, Ранко, сколько бы ты дерьма не вынес в своей жизни, и сколько бы тебе на самом деле не было лет, но ты еще слишком молод. Да и самоубийство — не выход.

— Не надо меня жалеть. Меня уже пожалели. С меня хватит.

— Кто?

— Божена. Она единственная.

— Дочка-раскрасавица пана воеводы, которая привыкла жить в роскоши, дергать служанок за косы и помыкать парубками? И она пожалела простого казака? Как в какой-нибудь балладе?

— Мне плевать, веришь ли ты мне, опричник, или просто смеешься надо мной. На всех плевать! Мне была нужна одна Божена. Больше никто. Ни Кречет, ни Малунья, ни этот трижды проклятый Шкуродер… Только она. Мы даже собирались сбежать с ней… Но теперь…

— Ты решил, что тебе нечего терять?

— Признаю — ничего глупее в своей жизни я ранее не совершал. Может быть, поэтому и оставался живым. Малунья сказала, что Божена утонула, пытаясь поймать какого-то черного божка. Не верю я в это. Все не так просто.

— Не изобретай сложные объяснения для простых вещей. Знавал я одного громилу из феборцев, побывавшего в сотне перепалок. Он всегда держался передовой и первым врывался за стены бок о бок со штурмующей бригадой. Его ни разу не касалась ни стрела, ни клинок.

— Везунчик.

— Ага. Как-то раз перебрал браги, поскользнулся и откусил себе язык. На этом его везение кончилось.

— Ха, хорошая смерть. Мне бы такую…

— Ты сам выбрал свою смерть.

— Знаю… — пробормотал Ранко себе под нос. — Это все Серго. Уверен, он как-то в этом замешан, Как-нибудь, но должен быть. После того, что Шкуродер сделал со своей женой, не верю, что он в конце-концов загубил и собственную дочь.

— Воевода убил свою жену?

— Ага, только об этом предпочитают помалкивать, чтобы не разделить со мной поруб. Хотя вся округа знает, что он держал ее взаперти в тереме и измывался над ней. То, что она в конце концов оказалась в могиле, я ни капельки не удивлен. Божена тоже винила его в смерти своей матери и, как и все, боялась его до чертиков, хотя виду не показывала. Жаль… добрался и до нее Шкуродер. Не успели мы сбежать… Что с ней? Бедняжка еще мучается?

— Нет. Она умерла этой ночью. Вечером ее понесут отпевать в церковь.

— И слава Спасителю, — уронил голову Ранко и затрясся, силясь сдержать рыдания. — Я пытался увидеть ее, но на пути вырос ее отец и замахнулся на меня нагайкой. Вот тогда я не стерпел — обнажил саблю и оставил у него на лице отметину. Как и мечтал! — вскинул он лицо со сверкающими как у безумца глазами. — Как и очень многие молча мечтают, но боятся даже голову поднять, не говоря уже о сабле. Хех, забавно, не правда ли? Мечтают все, а смог я один?

— …

— Знаю, ты считаешь меня полным идиотом. Но на Пограничье так думают все. Шкуродер принес нам слишком много зла с тех пор, как сел за стол Валашья. Иные, как Кречет с Рогожей, считают, что заслуженно, ибо когда-то его войско сразило шатранскую орду под Козьей горой. Но то было давно. И честно говоря, плевать мне на его былые заслуги, если нынче льется так много крови.

— Малунья тоже была в курсе ваших планов?

— Малунья просто глупая подружка Божены, — хмыкнул Ранко. — Она из тех дурочек, с кем красотки дружат, чтобы на их фоне казаться еще лучше. Из тех, кто будет восхищаться их умом и прелестью, и кем можно легко помыкать. А то и пожертвовать, если нужно.

— Хочешь сказать, что Божена хотела скормить демону Малунью?

— Демону? — сжал челюсти Ранко. — Скормить?..

— Вию. По крайней мере, так мне сказали. И про скормить это лишь предположение.

— Это еще что за черт, Вий?!

— Один из князей Ямы. Свирепое древнее существо, как и все прочие Странники. Божена никогда о таком не упоминала?

— Ничего я не знаю про их потусторонних друзей, — замотал головой казак. — Я вообще жутко боюсь этих их штучек. Они с Малуньей никогда не допускали меня до своих ведьминских игрищ… Зараза. Малунья говорила еще в таборе, что за Боженой могут прийти…