Мама, не плачь (СИ) - Борисов Олег Николаевич. Страница 28

— Видео смотрела?

— Конечно, его вся Лира по кадрам разбирала. Топик у тебя был шикарный, кстати… О чем это я? О начальстве… Приезжаешь, на прием не записываешься, секретарю сразу в лоб — встреча по личному делу. Если бухтеть начнет, обещай журналистов позвать, жаловаться им будешь на то, что тебя бедную и несчастную опорочили.

— Выгонят.

— Вояки прессу боятся, особенно разные боссы. Имидж портить нельзя, с должности попрут. На встрече дави, что тебе карьеру ломают. И что это так не оставишь. Запомни — ты староста курса. Отличница боевой и политической. И хочешь влетевших бравых космонавтчиков из дерьма вытащить. Ты — спаситель, протягиваешь руку помощи. Их по всем желтым листкам тоже неплохо прополоскали… Проси рекламную кампанию. Чтобы в форме, на фоне какого-нибудь эсминца зовешь прогрессивную молодежь к светлому будущему. Догоним и перегоним, не посрамим и все такое… Подожди, я что-то похожее видела.

Распахнув экранчик, быстро пролистала и нашла нужное. Когда в первый раз эту подборку увидела, исплевалась вся. Безрукие бракоделы мастерили, не иначе.

— Линк тебе переслала. Покажи и задай вопрос: как можно на молодежный плакат старую швабру пихать. Все потенциальные курсанты разбегутся. Другое дело — ты. Лямочки подтянешь, грудь вперед, юбочку до середины бедра и речь толкнешь. Речи писать у них получается, а вот с визуальным рядом полный облом. Требуй, чтобы тебе компенсировали возможные проблемы в Академии. Хотят девушкой года выбрать — пусть отрабатывают.

— Я же гражданская, какая форма? — не понимает до конца Катажина.

— Добровольческая эскадра флота Варгавы. Я их плакат видела во время митинга замгубернатора… О, кстати! Вторым заходом к нему иди. Но здесь уже будешь говорить о том, что студенты не охвачены политической деятельностью и не голосуют за перспективных кандидатов. Пусть сделают блок с тобой, типа интервью берешь и про заботу о горожанах спрашиваешь. За неделю надо уложиться, чтобы к началу полугодия тебя уже по всем местным каналам крутили. Если упрешься рогом — тебе полтинник социальных баллов за каждое выступление засчитают. И с результатами можешь декана далеко и быстро послать, пусть Шпак грызет, раз такой умный.

Доев еще кусочек рулета, Катарина достала платочек, аккуратно вытерла рот и посмотрела на меня без слез в глазах. Все, девочка теперь будет перспективные проекты просчитывать, варианты прикидывать и речь репетировать. До акулы от политики ей пока еще далеко, но на местную барракуду уже может претендовать.

— Откуда в тебе столько цинизма, Блютих?

— Во мне? Я вообще мизантроп по жизни. Когда у тебя перед глазами каждое утро из строя случайным образом выдергивают соседку по бараку, потом приставляют к затылку ствол и вышибают мозги — почему-то перестаешь любить людей… Но я выжила, в будущем получу хорошую специальность, заведу кучу детей и стану жить назло всем политикам, воякам и прочим карьеристам. Потому что с трибуны лозунги орать — очередь за горизонт. А затор в сортире пробить уметь буду только я… Но тебе скидку сделаю, когда позовешь в пентхаузе унитаз менять.

— Спасибо. Если до этого дойдет, премию получишь… Я тебя услышала… Мир?

— Мир, — пожимаю протянутую руку. — Ладно, я погребла дальше. Значит, вояк журналистами пугаешь, кандидата завлекаешь молодежной поддержкой. Если к замгубера не сможешь с первого захода прорваться, мне звякни. Я на его митингах для ГК микрофоны собираю и звук обеспечиваю. Будет проблема — через босса встречу продавлю. У меня босс по той линии — правильная тетка. Идет по политическим трупам без сожаления.

— Хорошо, поняла, — Катажина смотрит на значок на куртке и повторяет: — Еще раз спасибо. Если у тебя какие проблемы будут, звони. Постараюсь помочь.

— Вместе мы завоюем этот мир… Или хотя бы прогнем под себя. Слово даю.

Полдвенадцатого ночи. Смотрю на себя в зеркало в ванной. Пытаюсь поговорить с мамой. Когда мне совсем плохо, когда я запуталась и начинаю сомневаться в достижении поставленной цели. Я знаю — мама меня слышит, даже если не может ответить сразу. Если чем-нибудь занята, как раньше, на ночных дежурствах. Я тогда клала комм рядом с подушкой, сидела, обняв колени. И смотрела на крохотный экран, ждала, когда завибрирует ответный звонок. Мама всегда меня набирала, как только находила свободную минутку.

Я пытаюсь понять, почему все так неправильно вокруг? Местные, они ведь выглядят как люди. Правда? Две руки, две ноги, голова. Они даже могут проявлять эмпатию временами. Хотя в башке прошиты деньги на первом месте. Деньги и карьерный успех. Даже врачи, кто ужасался шрамам на моей спине, одновременно между собой жаловались на плохие сборы трофеев в уничтоженных городах. Что любимый сыночка не успел к разграбленному банку и привез чемодан детских игрушек, которые особо и не продашь. И что наемники сволочи, это даже не обсуждается. Но не потому, что залили напалмом уничтоженные прибрежные кварталы, а потому что десантников на ноль помножили и в лагерь загнали. Это аборигенов не жалко, они давно выкаблучивались и заслужили. Десантуру-то за что?

Наверное, мы бы тоже стали похожими на местных. Верхушка на Трау ведь не зря приписала безумные цифры к якобы обнаруженному месторождению. Хотели на хайпе и взлетевшей цене акции подороже продать, кредиты набрать. Вместо этого мы получили интервенцию и тотальный геноцид. Но я до сих пор не могу понять — за что? Потому что не молились золотому тельцу? Потому что три сотни лет назад Германские княжества собрали вместе тех, кто умел и хотел что-то делать руками? Не знаю.

Я вообще больше ничего не знаю. Я — умерла. Убита. Меня уничтожали долгих четыре с лишним года, каждую минуту. Я засыпала с мечтой о новом покойнике, чью глотку вскрою в джунглях. И просыпалась с желанием убивать. Если кто-то ненароком заглянет в настоящую Пикси Блютих, будет орать от ужаса и потребует немедленно ликвидировать. Потому что я сохранила только самое страшное, что помогает существовать и не дает рассыпаться на куски здесь и сейчас.

Я даже прячу выращенного зверя от мамы, чтобы она не отвернулась от меня. И чтобы не плакала, глядя, как любимая дочь бредет одна в сторону великого Ничто.

Смотрю в зеркало и вижу перед собой старуху с ежиком седых волос. Мертвые глаза пялятся в ответ, вызывая дрожь.

Но никто не отвечает. Комм мамы сбрасывает звонки, и я беззвучно вою, задрав голову. Я осталась одна. Спецзназ погиб в атаке на склады с продовольствием. Подруг расстреляли перед бараками за попытку побега. Только холодная ночь за окном и снег. Который так похож на пепел. Пепел, который гоняет ветер на Трау, уничтоженной колонии. Над тем, что когда-то было моим домом.

Я умерла вместе с ним.

Глава 11

В восемь утра я уже пахала, словно проклятая. Скользящий график? Ха-ха три раза. Оборудование уже подвозят, площадку под ремонт ленточками оцепили, а строительный трест прислал меньше половины заказанных работяг. Мастера здесь, их за любые прогулы дерут нещадно, остальные любители оранжевых спецовок запропали.

— Да куда ты это кладешь, мать твою через!.. Туда, туда неси!

— Сам неси, пенек заскорузлый! Там место под фильтры! — огрызаюсь в ответ.

— Фильтры после обеда будут, нахрена место свободным держишь?

— После обеда ты голос сорвешь, дядя. А фильтры уже приехали, вон грузовик стоит.

— Что?! Да куда ты паркуешься, зараза!

А я еще боялась, что меня проигнорируют. Щаз, мечтают они от лишних рук на площадке избавиться.

Подвывают сервомоторы на экзоскелете, кантую очередной ящик. Подцепилась к потрохам через комм, вывела слева схему временных складов. Дальнюю часть какой-то бракодел делал, умудрился самое необходимое туда прописать. Болван криворукий. И доступ не закрыл. Поэтому быстро перетасовываю часть отметок, “долгие” сунув на край стадиона. Вся эта плитка, ковровое покрытие и прочее — в последнюю очередь. Или я ничего в логистике не понимаю.