Леонид Филатов - Филатов Леонид Алексеевич. Страница 41

— Чего они добиваются? — удивляется Левушка. — Мы же их предупредили, что если они попытаются воздействовать на нас силой…

— Плевать они хотели на наши предупреждения, — усмехается Боря. — Слышишь, что на улице делается?.. А ведь уже первый час ночи!

— А что плохого в том, что люди митингуют? — беспечно возражает Левушка. — Может, они хотят выразить нам сочувствие…

— Сочувствие? — переспрашивает Гордынский. — Странный у них способ выражать сочувствие. Вот уже час скандируют одно только слово «под-ле-цы!». Подлецы — это мы…

— Почему «подлецы»? — сомневается Левушка. — Во-первых, они кричат неразборчиво… Мне вот. например, слышится «мо-лод-цы!». Да-да, молодцы! Зачем так плохо думать о людях…

…Левушка идет по пустынному ночному коридору… Гулкое эхо усиливает и множит стук его каблуков. Странно выглядит театр ночью. Огромное, пустое, чужое здание с притаившейся по углам враждебной тишиной.

Внезапно Лева останавливается. Где-то здесь, совсем рядом, в одном из переходов, слышны звуки крадущихся шагов. Левушке становится не по себе.

— Кондратьич! — говорит Левушка и сам пугается собственного голоса. — Это ты тут шебуршишь?.. Не валяй дурака, Кондратьич, слышишь?

В ту же секунду, неслышные, как привидения, на Левушку наваливаются трое… Зажимают ему рот… Заламывают руки… Волокут в темноту… Несколько коротких ударов по корпусу, последний — отрезвляющий — по лицу. Левушка так ошеломлен, что даже не пытается сопротивляться.

— Не ори, — шепотом предупреждают его, — а слушай внимательно. Если завтра к десяти утра вы не прекращаете бузу — вам будет очень хреново. А тебе, барбос, в особенности. Усек?

— Не совсем, — вежливо отвечает Левушка и облизывает кровоточащую губу. Теперь, перед лицом опасности, он вдруг совсем успокоился.

— Попадешь в Склифосовского — там сообразишь! Цацкаться с вами, засранцами, тут никто не будет. Это вам не Польша. Так и передай своим карбонариям!..

— А вы кто? — простодушно интересуется Левушка, пытаясь запомнить хоть одного из преследователей в лицо. — От кого передать?

— Благодарные зрители! — с коротким смешком рекомендуется призрак. — В общем, запомни: завтра к десяти вас уже здесь нету! И не вздумайте что-нибудь отчебучить!

Там, за спинами ночных гостей, явно что-то происходит. Левушка даже не видит, а, скорее, чувствует это. Видимо, то же начинают чувствовать и гости. Один из них резко оборачивается, и в образовавшемся зазоре мы видим фигуру Игоря Гордынского.

— Игорь! — кричит Левушка. — Не подходи! Их трое! Чеши за ребятами!

— Ничего! — с веселой яростью отзывается Игорь. — Как-нибудь отмахнемся!.. Ну-ка подите сюда, голубки!.. Я вам прочищу клювики…

Двое не заставляют себя просить вторично и молча набрасываются на Игоря, третий придерживает Левушку за заломленную руку. Игорь дерется легко и красиво, точно фехтует. Кажется, ему важнее выглядеть красиво, чем победить. Левушка внутренне как-то обмякает и успокаивается и поэтому пропускает тот роковой миг, когда Игорь вдруг оказывается на полу. Его продолжают бить ногами, и, хотя длится это считаные секунды, Левушке кажется, что прошла целая вечность. Все кончается так же неожиданно, как началось. Три призрака точно растворяются в ночных коридорах, оставив на полу неподвижного Гордынского.

— Игорек! — Левушка склоняется к Игорю. — Ты живой?.. Не пугай меня!.. Ответь что-нибудь!

Гордынский молчит. Левушка беспомощно озирается по сторонам.

Тоннель жутковато пуст, как улица зачумленного города. Ни звука, ни шороха. Только эхо Левушкиного голоса продолжает колотиться в гулких переходах огромного здания.

— Братцы! — отчаянно кричит Левушка. — Игорю плохо!.. Помогите же кто-нибудь, братцы!..

Левушка судорожно хватает Гордынского под мышки и волочит по тоннелю. Пот катится с Левушки градом, каждый шаг дается ему с трудом. В какой-то момент он замечает, что за Игорем тянется алая влажная полоса — полоса настоящей, а не бутафорской крови!.. — и это повергает его в ужас.

— Игорек! — жалобно просит Левушка. — Потерпи, дорогой!.. Ты слышишь меня?.. Потерпи, не умирай!..

Он еще продолжает тянуть Гордынского по пустому тоннелю, хотя уже чувствует, как деревенеют кисти рук и нарастает боль в лопатке. Он знает, что скоро боль станет невыносимой и руки разомкнутся сами собой, — тогда их могут не хватиться до утра…

— Братцы! — Левушке кажется, что он кричит во всю силу легких, а между тем из горла вырывается только сиплый клекот. — Он же умрет!.. Помогите, братцы!..

…Их так и находят полусидящими в обнимку у каменной стены. Левушка бережно прижимает к груди голову Гордынского. Кто-то щупает им пульс… Кто-то заглядывает под веки… Кто-то поднимает их на руки и несет по коридору…

…В репетиционном зале актеры хлопочут вокруг забинтованного, как кокон, Гордынского. Кризис миновал, страхи остались позади, но Игорь продолжает оставаться безусловным героем дня. Левушке тоже перепало несколько комплиментов, но поскольку он в сравнении с Игорьком выглядит менее эффектно — всего лишь крохотный пластырь на щеке, — то ему поневоле приходится отойти на второй план.

— Я сам виноват! — Игорь уже в десятый раз с удовольствием анализирует ситуацию. — Надо было сразу же вырубить первого. Он был поздоровей. А я стал демонстрировать класс, показывать приемы…

— Помолчи, балаболка! — с плохо скрытой симпатией прикрикивает Федяева. Видимо, Гордынскому опять удалось на какое-то время завоевать это суровое сердце. — Тебя не тошнит?.. Если не тошнит, значит, все в порядке. Сотрясения мозга нет.

— Да-а, Кондратьич, — осуждающе говорит Тюрин. — Плохой из тебя Кулибин! Сигнализация, сигнализация!.. А она не фурычит!..

— Почему не фурычит? — обижается Кондратьич. — Схема работает отлично. Только контакт иногда барахлит… Техника — упрямая вещь!..

— Они пошли в атаку! — Борины глаза полыхают мрачным огнем. — Значит, наша угроза не принята всерьез. Предлагаю с сегодняшнего дня всем ночевать в репетиционном зале. Сюда же надо перенести канистры с бензином!

— Боря, вы так страшно говорите! — зябко хихикает Ниночка. — Как будто и вправду собираетесь облить себя бензином и поджечь!

— А вы, Нина. — тихо говорит Левушка, — все это время полагали, что мы шутим? В таком случае вы ошиблись, и вам еще не поздно уйти…

…Сима распахивает дверь в свою гримуборную и останавливается на пороге. Аллочка бьется в истерике, Ниночка успокаивает рыдающую подругу.

— Вы чего, телки? — озадаченно спрашивает Сима. — Дома какое несчастье?.. Или это у вас с голодухи?

— Не хочу! — заходится от рыданий Аллочка. — Не хочу больше играть в народовольцев!.. Не хочу голодать! Не хочу обливаться бензином!

— А-а! — нехорошо улыбается Сима. — Вот оно что!.. Решила мазать лыжи?.. Ну так катитесь! Только тихо, без деклараций…

— Вы на нее не сердитесь, Серафима Михайловна, — просит Ниночка. — Просто так совпало… У Аллы сегодня день рождения…

— Во кретинка! — всплескивает руками Серафима. — Тогда тем более чего реветь! Веселиться надо! В твоем возрасте это еще праздник.

— А с чего мне веселиться? — Алллочка продолжает всхлипывать. — В этот день Толик всегда водил меня в «Арагви». Абхазские розы покупал. Вот когда было весело…

— Ну, насчет «Арагви» — это вряд ли, — задумчиво говорит Сима. — И розы тоже… А день рождения мы тебе сотворим. И не хуже, чем твой Толик…

— Коля! — Левушка умоляющими глазами смотрит на монтировщика декораций Колю Малинина. — Если не ты, то никто. На тебя вся надежда. Нужны цветы. Желательно розы. Это дело чести. Рискнешь?

— Да я — пожалуйста! — неуверенно говорит Коля. — Но ведь там же оцепление… Кто же меня пропустит обратно?.. А незаметно, я думаю, не проскочишь!..