Ранний старт 3 (СИ) - "Генрих". Страница 77

Кроме Кира и папахена меня провожает Полинка. Мачеха со мной дома попрощалась, сердечно расцеловав напоследок. Хорошенько подумав над этим обстоятельством, немного хренею. Эй, верните мне вооружённый нейтралитет! Мне в нём привычнее!

— Всё-таки плохо, что ты так надолго уезжаешь, — жалуется мне на меня Полинка.

— Моей бабушке ещё хуже. В последнее лето совсем к ней приезжал. Полтора года не видимся, — на самом деле, подлая скотина, вспоминаю об Алисе. Но мельком.

— Кирюшка у неё был, — замечает отец, — тоже полноправный внук.

— Следующим летом тоже к ней наведаюсь. Не на всё лето, не на всё, — перехватываю на лету молчаливое возмущение Полинки.

Стоим, беседуем внутри вокзала. Снаружи лёгкая метель, но ветер не такой мерзкий, как часто у нас бывает. Например, в предыдущие дни. Мерзость появляется, когда стужа сочетается с максимальной влажностью воздуха. У нас так. Пару лет назад брал в привычку зимой погоду местную слушать. Влажность воздуха зимой колышется от 92 до 96 процентов влажности. Летом — 50–60. Такой у нас климат.

Наружу на перрон приходится выходить. Объявляют пятиминутную готовность к прибытию. На первый путь, не всегда такое случается. И вот, обложив всех пассажиров и провожающих приветственным сигнальным матом, к перрону важно приближается её высочество «Ласточка». Стоянка две минуты, так что Полинка времени не теряет. Влипает влажно прохладными губами в моё лицо. Беззастенчиво веду губами по гладкой щёчке, ловя не успевшие растаять снежинки.

— Пора, сын…

Поезд уже остановился, подхватываемся, идём к своему вагону. Интересно, по расписанию стоит две минуты, но на моей памяти меньше четырёх-пяти не бывает. Не успеют пассажиры зайти в поезд так быстро. Их довольно много.

Полинка на прощанье целует в губы, папахен пожимает руку и отдаёт рюкзак, Кир успевает крикнуть:

— Вить, купи мне дрон!

— Если найду, Кир!

Вот и всё прощание. Не успеваю сесть, как поезд трогается.

Вместе с отъезжающим за окном городом, меня оставляют родные моему сердцу провинциальные заботы. А когда вижу предместья столицы, всё домашнее окончательно отодвигается назад. И я готов с ходу включиться в свою студенческую столичную жизнь.

13 января, время 20–55.

Москва, общежитие МГУ ДСЛ.

— Не были⁈ Целых три дня⁈ — В полнейшем расстройстве падаю на кровать, закрываю лицо руками. — Вы с ума сошли! Неужто вас не ломало по утрам? Только не говорите, что нет!

— Ну… — парни, Костя Шакуров, мой одногруппник и Саня Куваев, с физфака, мои соседи по комнате смущаются и мнутся.

— Ну, Вить… ломало, конечно. Но тут такой ветер по утрам стал задувать, метель. Боялись простудиться… — отбивается Костя.

— И вы, — горестно начинаю отповедь или проповедь, как получится, — проявив героизм и мужество, непреклонно преодолели полезную привычку делать зарядку по утрам и путём таких же героических усилий заменили её валянием в кровати по утрам.

— Ну, я вообще-то в холл выходил, зарядку делал. Только не бегал, — оправдывается Куваев.

— Аэробные упражнения ты ничем не заменишь, — отвечаю горько и с неизбывной грустью, — и бег — самое лучшее из них.

— И так всегда. Кот из дому, мыши в пляс. А девочки?

— Мы не в курсе, — парни пожимают плечами, стараясь не смотреть в глаза.

— Кормите меня ужином, бездельники! — Приказываю без малейшего сомнения в своём праве. Парни кидаются ставить чайник, шуршать какими-то пакетами.

— Вить, кашу сварить? — Предлагает Саня.

— В задницу! — Достаю из рюкзака разносолы. И пирожки. Когда мачеха сказала, что половина с ливером, а другая — с капустой, поверил по-настоящему, что топор войны между нами закопан. Обе начинки мои любимые, ливерные, натурально, вне конкуренции.

— Это с ливером. Вам — по одному. С капустой в общий доступ, а остальные с ливером — только мои, — предупреждаю строго. — Костя, зови девчонок.

Девчонки примчались моментально. Они бегали по утрам на день дольше.

— Без вас скучно, — сказали они, и я моментально их простил.

14 января, время с утра и до вечера.

МГУ, общежитие, учебный корпус, вся Москва.

Погодка, натурально, не очень. Ребята вообще-то правы, под таким мерзопакостным ветерком и простудиться недолго. Во время сессии это чревато. Поэтому план тренировок на ходу изменил.

— Не торопясь, сбегаем на второй этаж, — объявляю всей команде.

— Теперь, торопясь, взбегаем на пятнадцатый, — объявляю внизу.

Два таких цикла и всё. Все вспотели, даже я. Потом в холле разминка, отжимание, прыжки и прочие ужимки. Так сорок минут и пролетает.

Погружение в исторические материалы мой искин особо не загружает. Курс истории — всего лишь цепь фактов и событий. Попытки объяснить скрытые пружины процессов выглядят довольно жалкими. С далёкой историей ещё в целом боль-мень понятно. После формирования русского государства движущие силы всё больше и больше уходят в тину. Опять-таки, приложив некоторые усилия, худо-бедно можно понять движущие силы до революции 17-го года. После неё — темна вода.

Так что искин больше на запоминание работает.

— Ну-ка, парни! — Обращаюсь к соседям, которые тоже учат своё, только Куваев матанализ штудирует, историю он сдал. — То есть, Костя, давай проверим друг друга. А ты, Сань, отдохни пока.

— Как ты всё запоминаешь? — Поражается Костя.

— Так я утреннюю зарядку уже лет восемь делаю! — Заряжаю ему мотивацию, раз случай представился. — Опять же, память и всё остальное поддаётся тренировке…

По мере раскрытия секретов мастерства рождается хорошая идея. На экзамене применю.

После обеда — в учебный корпус. Преподаватель ТФКП на кафедре терфизики сидит.

— Валерь Васильевич, — ошарашенно гляжу на длинный список. — Чудится мне, что это чересчур.

Выданный список, всего лишь для зачёта, — правда, относящегося к будущей сессии, что случится только через год, — выглядит чрезмерным. Ровно сотня задач. И уже сейчас вижу, боль-мень стандартных не более трети.

— Ну, почему же, — хитренько улыбается коварный препод, — вы что же, Колчин, думаете, за семестр мы меньше решаем?

— Семнадцать учебных недель, семнадцать пар, — мгновенно даю раскладку, — получается примерно шесть задач на один семинар? Да, ВалерьВасильевич, думаю, больше трёх-четырёх никакая группа не осилит.

— Мы — МГУ, молодой человек, — назидательно выговаривает препод, — тут дураков нет. К тому же есть домашние задания…

— Разбор которых тоже время отнимает, — подрезаю его на ходу.

Спорю только из принципа. Мы оба знаем: как он сказал, так и будет.

— Экзамен примете?

— Когда решишь, посмотрим, — и поясняет. — Вдруг ты как раз до следующего Нового Года провозишься? Во времени я вас не ограничиваю.

Ладно, — думаю, выходя из кабинета, — посмотрим ещё, кто кого. Сам же умучаешься потом проверять. Может, мне лично для вас стоит почерк испортить? Чтобы жизнь мёдом не казалась?

Пока есть время до консультации по истории, двигаю в читалку. Брать задачник и решать. Некоторые, на глазок процентов тридцать, уже решены. Я ж натурально к экзамену готовился, а без решения сопутствующих задач материал не может считаться усвоенным. И, конечно, предупреждать об этом хитрована препода не стал. Так что фактически он мне семьдесят задач дал, а не сто.

В читалке по памяти успеваю нарисовать в тетрадь десяток задачек попроще. Хотя совсем простых почти нет. Так, для затравки.

— Особое внимание следует уделить движущим силам исторических процессов, — вещает Анна Михайловна, историчка и русачка. Поднимаю руку. Мне дозволяется спрашивать, не вставая.

— С этим сложности, Анна Михайловна. В доперестроечной коммунистической, — улавливаю, как при слове «коммунистический» педагогиня еле заметно хмурится, — доминировал классовый подход к общественным процессам. Теория, какая-никакая, существовала. Сейчас, не пойми что.