Наследство Ушедших (СИ) - Артемьев Роман Г.. Страница 54

Темы старец коснулся сложной. Фиксированного на бумаге или в памяти народной деления на допустимые и недопустимые для воина занятия нет, однако на практике человек всегда точно знает, чем он заниматься не должен. Опоясанные не пашут землю, потому что считается, что мать-земля хуже родит под руками убийцы. Также воины редко стоят за прилавками, для них допустима только торговля оружием, сбруей и прочими элементами, необходимыми для гридня. А вот быть купцом не возбраняется — табуирован именно прилавок. Огромное значение имеют происхождение и текущий статус; боярин, например, даже смеха для не будет заниматься шитьём, иначе его собственная родня удавит за «женоподобие».

Мне, как ни странно, незазорно заниматься кузнечным делом или стать древесником, то есть специалистом по выращиванию особых сортов древесины. Потому, что и там, и там вовсю используется сплетение, эти профессии несут в себе наследие богов и освящены им. Только где время найти? Кроме того, Острожские в первую очередь являются воинами, поэтому жить с мирной профессии мне не позволят. Заниматься в качестве развлечения или даже всерьёз, но во вторую очередь — сколько угодно, при условии, что занятие не противоречит негласному кодексу чести. На первом месте всегда должно стоять воинское ремесло. Или удел правителя, что в нынешних реалиях одно и то же.

Да я, в общем-то, и сам иной судьбы не вижу.

Глава 27

Тяга человечества к саморазрушению неистребима.

Однажды старец Вадим прихватил дежурную тройку младшей стражи и направился к шорникам. Ситуация привычная, чем выше статус у человека, тем реже он может появляться на публике без сопровождения-свиты. Князья и бояре вовсе не знают понятия «приватность», у них даже первая брачная ночь после свадьбы проходит при свидетелях. Во всяком случае, я так слышал, сам не присутствовал.

Шорный конец занимал довольно большую площадь, здесь изготавливали сбрую для лошадей и быков, мешки, баулы, иную кожаную продукцию. Кроме обуви — сапожники жили отдельно, своим обществом. Как и другие ремесленные общины, шорники были, во-первых, довольно влиятельны за счет богатства, во-вторых, тесно связаны с Обителью Синеокого. На вече они в подавляющем большинстве случаев выступали единым фронтом.

О том, что наша троица — не просто статусный элемент, старец молчал до последнего. Топологически Шорный конец представляет собой две параллельные улицы, между которыми масса мелких улочек, переулков, тупиков и узеньких проходов. Самыми козырными считаются участки ближе к центру, мы же пришли на совершенные задворки, чуть ли не на окраину. Там, в заросшем закутке между двумя покосившимися заборами, нас ждали пятеро местных, причем двое были одеты, словно собирались на бой.

— Здравствуй, Жирок, — приветливо кивнул старец. — Чего это ты гридней взял? Думаешь, понадобятся?

— Понадобятся или нет, а лучше пусть под рукой будут, — со сварливыми нотками в голосе ответил бородатый мужичина с малой цепью посадника на шее. Надо же! Один из заправил конца нас встречает. — Всё ж не обычных татей ловим! Ты, я вижу, одних младших прихватил?

— Больше не надобно. Так, воины, — повернулся Вадим к нам. — Мы здесь по особому делу. Люди говорят, Бунька Губастый темным торгует. Надобно его дом обыскать и, если найдём что, в поруб посадить.

Откровенно говоря, не самое приятное занятие. В чем-то лицемерное, я бы сказал. Темным, то есть запретным, приторговывают практически все порубежники, для нас это один из главных источников дохода. Казна установила монополию на почти все виды дорогостоящих растений и органов животных, добываемых в темных лесах, поэтому выбор прост: или получать гроши, или сдавать хабар нелегальным скупщикам. Я, получается, своего коллегу ловить стану.

Вероятно, старец уловил изменение настроения, а может, просто опытен, так как добавил:

— На прошлой неделе двенадцать человек от «золотой капли» померли. Ищите тщательнее.

Дело предстало в совсем ином свете. Золотую каплю готовят из секреции клочкаста, похожего на горностая мелкого жителя тьмы. При правильном приготовлении — приятный наркотик, навевающий чудесные сны, при неправильном — медленно действующий яд. Вообще, секрецию много для чего можно использовать, только действовать надо аккуратно, иначе последствия плохие. Начиная от сумасшествия и заканчивая различными видами смерти.

Поэтому части тела клочкаста в свободную продажу не пускают. Одни охотники не хотят творить зло, другие справедливо опасаются возмездия со стороны властей, чьё благодушие имеет строго очерченные рамки. По-настоящему опасные ингредиенты в свободной продаже появляться не должны! И, в целом, этот негласный уговор — власти закрывают глаза на «шалости» порубежников, а те придерживают серьёзную дрянь — соблюдается. Однако некоторым жадность застит глаза.

Нам ещё повезло в том плане, что у нас, в словенских землях, нет служащих тьме сект. Они периодически появляются, чтобы тут же быть выкорчеваны. У нас никто чудищ к селениям не подманивает, колодцы не травит, детей в жертву не приносит, междоусобные войны не провоцирует… В смысле, нам провокации не нужны, без них обходимся. А вот на юге существуют организации, ставящие целью уничтожение людского рода и падение мира под власть Черного Бога. Купцы иногда приезжают и рассказывают — там правителя убили, в другом месте великую орду не позволили остановить, в третьем город от неизвестной чумы вымер. Вылезает на свет эта зараза нечасто, но, похоже, её не истребить.

Короче, в словенских землях чернотой торгуют без идеологии. Обычная жажда наживы.

— В поруб я его в любом случае посажу, — пообещал Жирок.

— Может, ещё не найдём ничего.

— Ага, врут люди, все сразу, — саркастично согласился староста. Взвинченный он какой-то. Хотя обнаружение торговца запрещенкой среди своих всему концу грозит общественным порицанием и, что существеннее, проверкой со стороны властей города. Есть причина для волнения. — Идёмте, что ли.

Группа из девяти мужчин неизбежно привлечет внимание — за нами увязались зеваки. Ещё на ходу пытались выспросить, куда это мы идём, но находившийся не в настроении Жирок рявкнул и от нас отстали. Не полностью, просто шли в отдалении, строя различные гипотезы. Основу стихийно собравшейся толпы составляли, конечно же, мальчишки, однако нашлись и взрослые, решившие ради движухи отвлечься от работы. Некоторые отставали по мере пути, другие, наоборот, присоединялись, вливаясь в процессию, так что к малому подворью Буньки мы подошли в сопровождении человек двадцати.

Поняв, что дальше мы не пойдем, сплетники остановились и продолжили перешептываться. Староста обвел их тяжелым взглядом, испытывая очевидное желание плюнуть на землю, сдержался и ограничился тем, что оставил одного из сопровождающих в воротах. Вадим поступил так же. Загораживая проход, двое гридней показывали, что происходящее внутри — дело официальное, раз в нём принимают участие совместно местная власть и уважаемая Обитель.

Упомянутый Бунька жил в доме, давно не знавшем женской руки. Двор чистый, беспорядка нет, вещей немного и никаких украшений вроде занавесочек или изящной посуды на полках. Пустовато, женщина бы обязательно попробовала заполнить свободное пространство милыми безделушками.

Хозяин вышел на шум и остановился в дверях, настороженно глядя на делегацию.

— Доигрался, Бунька! — не позволил ему рта раскрыть Жирок. Голос старосты звучал грозно и удовлетворенно. — А тебе говорили, чтобы люд не гневил! Теперь всё, нету больше моего терпения с тобой цацкаться! Ну, сам скажешь, где запрещёнку хранишь, или нам весь дом обыскать?

Под «обыскать» явственно подразумевалось «разнести нахрен». Бунька слегка побледнел, на его лице проступило затравленное выражение, он быстро стрельнул глазами в нашу сторону, пробежался взглядом по оружию и дернулся назад. Движение вышло еле заметным, однако сопровождавшим Жирка его хватило, чтобы мгновенно броситься вперед и заломить руки хозяина дома за спину. Если тот и собирался бежать, то попытка провалилась, не начавшись.