Петр I - Берг Василий. Страница 26

Несмотря на залпы с бастионов, церемония венчания была скромной. На ней присутствовало небольшое количество гостей (в основном – моряки с женами, поскольку Петр выступал в роли шаутбенахта [117] Петра Михайлова, а не царя) и иностранные посланники, обойтись без которых было невозможно – в иностранных государствах должны были знать о браке русского царя. Зачем Петру понадобился очередной «маскарад»? Затем, чтобы не «дразнить гусей» лишний раз, ведь брак с Екатериной выглядел трижды скандальным. Во-первых, самодержец всероссийский женился на простой крестьянке с темным происхождением. Во-вторых, в Суздальско-Покровском монастыре жила первая жена Петра Евдокия Федоровна, принужденная к постригу в 1698 году. Спустя полгода Евдокия оставила монашество, но оставить монастырь она не могла – жила там мирянкою. Брак Петра с Евдокией не был расторгнут, получалось, что царь женится повторно при живой жене. В-третьих, примерно в таком же положении оказалась Екатерина, не имевшая сведений о своем первом муже (или не желавшая предавать их огласке). В подобной ситуации пышная многолюдная церемония представлялась опасной – вдруг кто-то выкрикнет что-то неподобающее и выйдет скандал? Ладно если только скандал, но недоброжелатели могут и народ на новый бунт поднять. Много ли народу надо? Одной искры достаточно, чтобы вспыхнуло пламя. Нет, лучше уж венчаться келейно, в узком кругу да не в Московском Кремле. За скромное венчание Петр вознаградил себя и супругу пушечным салютом, парадным обедом, за которым последовал бал с фейерверком.

«Супруга его [Петра] была… окруженная, согласно воле монарха, царским блеском, который ему всегда был в тягость и который она умела поддерживать с удивительным величием и непринужденностью, – пишет Бассевич. – Двор ее, который она устраивала совершенно по своему вкусу, был многочислен, правилен, блестящ, и, хотя она не могла вполне отменить при нем русских обычаев, однако ж немецкие у нее преобладали.

Царь не мог надивиться ее способности и умению превращаться, как он выражался, в императрицу, не забывая, что она не родилась ею. Они часто путешествовали вместе, но всегда в отдельных поездах, отличавшихся – один величественностью своей простоты, другой – своею роскошью. Он любил видеть ее всюду. Не было военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы она не являлась. При больших торжествах за ее столом бывали все дамы, а за столом царя одни только вельможи. Его забавляло общество женщин, оживленных вином; поэтому она завела у себя свою перворазрядную любительницу рюмки…, заведывавшую у нее угощением напитками и носившую титул обер-шенкши. Когда последней удавалось привести дам в веселое расположение духа, никто из мужчин не смел входить к ним, за исключением царя, который только из особенного благоволения позволял иногда кому-нибудь сопровождать себя. Из угодливости же, не менее для него приятной, Екатерина, уверенная в сердце своего супруга, смеялась над его частыми любовными приключениями, как Ливия над интрижками Августа; но зато и он, рассказывая ей об них, всегда оканчивал словами: ничто не может сравниться с тобою». [118]

Автор этих строк, граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич, происходил из старинного мекленбургского дворянского рода и начинал службу при дворе местного герцога Фридриха Вильгельма в должности обер-шенка, [119] ведавшего дворцовыми запасами напитков. И если уж такой человек находил двор Екатерины «правильным» и «блестящим», значит, устройство двора и впрямь было безукоризненным.

С портретов Екатерины на нас умным взглядом смотрит миловидная брюнетка. Но заказные портреты всегда комплиментарны, а уж портреты царствующих особ – так втройне. Бытует мнение, будто Екатерина была некрасивой. Это мнение, на которое так любят ссылаться «знатоки истории», основано на мемуарах сестры прусского короля Фридриха II маркграфини Вильгельмины Байрейтской, видевшей Петра и Екатерину в 1719 году, когда ей самой было десять лет. Вильгельмина описывает русскую царицу так: «Она была мала ростом, толста и черна; вся ее внешность не производила выгодного впечатления. Стоило на нее взглянуть, чтобы тотчас заметить, что она была низкого происхождения. Платье, которое было на ней, по всей вероятности, было куплено в лавке на рынке; оно было старомодного фасона и все обшито серебром и блестками. По ее наряду можно было принять ее за немецкую странствующую артистку… На царице было навешано около дюжины орденов и столько же образков и амулетов, и, когда она шла, все звенело, словно прошел наряженный мул». [120]

Что можно сказать по поводу этой характеристики? Только то, что рассказ Вильгельмины, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. О Екатерине можно сказать все, что угодно, но на одежде она не экономила, да и Петр никогда не позволил бы ей предстать на торжественном приеме у прусского короля в каком-нибудь затрапезном платье. Петр мало тратил на собственные нужды, но на одежды для своей супруги и на прочие «представительские» расходы, вплоть до устройства пышных торжеств и строительства дворцов, никогда не скупился. И можно ли представить Екатерину, увешанную образками и амулетами? Вот как-то не представляется. А если выйти за рамки приведенной цитаты и почитать, что еще пишет Вильгельмина, то становится просто смешно: «Царица начала с того, что принялась целовать у королевы [121] руки, при чем она проделала это много раз. Затем она [царица] представила ей [королеве]… 400 дам, из которых состояла ея свита, собственно говоря, все оне были горничными, кухарками и прачками, каждая из них имела на руках богато одетаго младенца и на вопрос, чей это ребенок, отвечала, отвешивая низкий поклон, как это принято в Poccии, что это дитя у нея от царя».

Петр, конечно, был охоч до амурных забав, но четыре сотни младенцев – это явный перебор! Да и зачем царю тащить всех своих бастардов в Пруссию? А какая польза царице от придворных дам, обремененных младенцами? По поводу всего этого можно сказать только одно: «Ври да не завирайся». Далеко не все мемуаристы пишут чистую правду, да и вообще сведения нужно проверять при помощи неопровержимых фактов. Достоверно известно, что Екатерина, буквально с первого взгляда, очаровала Бориса Шереметева, Меншикова и Петра – мужчин, весьма искушенных в любовных делах. Могла ли дурнушка сделать подобное? (Казус с Варварой Арсеньевой можно не припоминать, то было исключение, а не правило). Мужчины-современники обычно называли Екатерину красивой или привлекательной, а женщины выражались сдержаннее – недурна собой.

В 1713 году Петр учредил орден Святой Великомученицы Екатерины, ставший вторым по старшинству в иерархии орденов Российской империи, в честь достойного поведения своей супруги во время Прутского похода. Орден имел два девиза: «За Любовь и Отечество» (примечательно, что Любовь стоит перед Отечеством) и «Трудами сравнивается с супругом». Орден, являвшийся высшей наградой для дам, просуществовал до 1917 года. [122]

Обратили ли вы внимание на слова «уже не представлявшем ожидания невзгод», предваряющие сообщение о венчании в Походном журнале? Каких невзгод можно было ожидать после разгрома шведов под Полтавой, изгнания их из Прибалтики и замирения с султаном? Но шведы пока еще оставались в Померании, флот их господствовал на море, а союзники – польский король Фридрих Август и датский король Фридрих IV – были крайне ненадежными. Если Петр верно исполнял союзнические обязательства, считая, что «кто кредит [доверие] потеряет, тот все потеряет», то каждый из Фридрихов преследовал свой собственный интерес и был готов выйти из союза, замирившись с Карлом XII на выгодных условиях. Вообще-то Швеция уже, что называется «дышала на ладан» и благоразумный правитель на месте Карла искал бы путей к миру, но благоразумие не было свойственно шведскому королю. Сидя в Бендерах, он требовал от своих подданных продолжать войну и требовал того же от султана Ахмета III, играя на задержке с возвращением туркам Азова и выводом русских войск из Речи Посполитой. Кроме Карла, к продолжению войны с Россией султана подталкивали также Франция и Великобритания.