Жемчужинка для Мажора (СИ) - Мур Лия. Страница 35

И, хотя я возмущаюсь, на самом деле в глубине души очень благодарна Глебу за всё. И за вчерашнее и за то, что не оставил меня одну ночью. Я вспомнила, как мне снилась мама. Как я открыла глаза, а брюнет сидел рядышком на краю кровати и гладил меня по голове. Успокаивал.

Вспомнила свою просьбу остаться, адресованную Соколовскому… Это не было сказано сквозь сон или неосознанно. Вчера я действительно нуждалась в человеческом тепле. В нём.

Именно в нём — шарашит пониманием.

Доказательство этому тот факт, что я, несмотря на слова, продолжаю лежать рядом и позволяю Глебу меня обнимать. Прижиматься к своей спине. И…

— Плохой? А мне вот кажется, что привычка вполне себе приятная. Согласись?

Глеб сгребает меня в охапку, перебивая мысли. Не давая додумать и кое-что понять. Сбивает с толку и вновь вгоняет в краску тем, что утыкается носом в изгиб моей шеи. А потом и вовсе осторожно целует её.

Я резко выдыхаю. Вся подбираюсь. Остатки сонливости слетают, словно их не было совсем. Тело прошибает током, а низ живота опаляет жаром.

— Глеб? — Осторожно спрашиваю его, но сама не понимаю, о чём именно. В мыслях самый настоящий хаос.

— М? — Раздаётся глухое. Дыхание парня застревает в моих волосах — Соколовский зарылся в них носом.

— Что ты делаешь? — Сглатываю.

— Что я делаю? — Глупо повторяет за мной.

— Это!

— Что это? — Говорит он и продолжает выводить кончиком носа непонятные узоры на моей коже. Заставляет покрываться мурашками от каждого его выдоха.

— Глеб! — Я пытаюсь, чтобы мой голос звучал строго, но получается испуганный писк. — Прекрати!

— Прекратить что? — Он будто издевается, и смущение переходит в возмущение.

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я!

— О чём ты?

Я взрываюсь. Не выдерживаю. Полная гневного возмущения, умудряюсь развернуться на сто восемьдесят градусов. И лишь в последний момент осознаю свой провал, забывая гневную тираду, которую собиралась выпалить.

Мы оказываемся так близко, что не только наши носы и наши губы соприкасаются, ведь Соколовский так и не уменьшил силу, с которой сжимал меня в объятиях. Наоборот, как только мы оказались лицом к лицу, его тиски сжались сильнее.

Дыхание спирает в груди. Его катастрофически мало. Я дышу, как загнанная в угол добыча. И боюсь вымолвить хоть слово — любое движение моих губ сымитирует поцелуй.

Глаза брюнета прикрыты. Янтарная радужка кажется тёмной из-за зрачка, который заполонил всё доступное ему пространство. Сам парень не далеко от меня ушёл — его вздымающаяся грудь чаще соприкасается с моей. Он даже губы разомкнул, вдыхая кислород ртом.

— Арина…

Взгляд Соколовского подёрнут поволокой. Его ладонь, лежащая на пояснице, внезапно начинает движение вверх. Пальцы Глеба выписывают узоры вдоль всей спины. И это, казалось бы, невинное поглаживание, вызывает целую бурю эмоций в моей душе. И в теле.

Меня потряхивает. Во рту становится очень сухо. Взгляд сам собой опускается вниз и прилипает к губам брюнета. В голове туман, но я точно могу выкроить единственное связное желание — желание, чтобы губы парня накрыли мои.

Наверное, меня можно читать, словно открытую книгу, потому что уже в следующую секунду Глеб улавливает то, что транслирует мой взгляд. Он приникает к моим губам. Сминает их. Вначале мягко и неторопливо, позволяя мне привыкнуть к нему. К темпу. А затем у него будто крышу сносит.

И у меня тоже…

Соколовский сминает ладонями мою спину. Ощутимо впивается пальцами, прижимая к себе ещё ближе, хотя до этого мне казалось, что ближе уже некуда. Я сама льну к Глебу, ища больше ласки, с удивлением и небольшим испугом отмечая, что мне не просто нравятся поцелуи и прикосновения парня… Я хочу большего.

И на этот раз останавливать себя или Соколовского не собираюсь. Я до какого-то зуда под кожей, до дикого безумия в крови хочу окунуться в это пожарище с головой. Хочу отдаться этим чувствам и больше ни в чём себя не ограничивать.

Поэтому я с не меньшим пылом начинаю отвечать на поцелуи Глеба. Пусть неумело, пусть не совсем попадая в ритм, но со всей страстью, которая впервые охватила меня. Мои руки осторожно, изучающе скользят по торсу парня снизу вверх, а достигнув мощной шеи, я обхватываю её руками и топлю ладони в коротких волосах парня на затылке.

— Чёрт подери, Арина… — Хрипит Соколовский, на мгновение отрываясь от моих губ. — Ты понимаешь, что я не смогу остановиться? Зачем ты меня провоцируешь? Если это какая-то игра или личные счёты, лучше заставь меня прекратить прямо сейчас.

На лице брюнета застывает мучительное выражение. Он борется сам с собой, тут не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять. Хмурится и рвано дышит, словно зверь.

Но загвоздка в том, что я сама не хочу, чтобы он останавливался.

Что это — помутнение сознания, сознательный поиск утешения или же самое настоящее и искреннее желание к этому мужчине, держащему меня в своих объятиях — не знаю и знать не хочу. Главное — чувства, что охватывают меня, когда Глеб ко мне прикасается. Когда целует. Когда ласкает.

Остальное уже не так важно.

Возможно, я пожалею потом, но… Сейчас я впервые хочу прислушаться к себе. Уступить чувствам и в кой-то веки отпустить разум. Ни о чём не думать.

Вместо ответа, я уже сама приникаю к его губам. Брюнет болезненно стонет, но не отталкивает меня, и я считаю это своей маленькой победой над ним.

Подхватив меня под бёдра, Соколовский усаживает мою податливую тушку на себя, перемещая нас из горизонтальной плоскости в вертикальную. Я инстинктивно скрещиваю ноги у парня за спиной. И, оказывается, так даже удобнее.

Но появляется фактор, который остужает мой пыл в одно мгновение — я буквально сижу на внушительном бугре, который недвусмысленно намекает о сильном желании Соколовского.

Брюнет это чувствует, но вместо слов провокационно трётся между моими раздвинутыми ногами. Вынуждает меня заёрзать. И это только усугубляет моё и без того шаткое положение.

Меня одновременно одолевают две абсолютно противоположные эмоции: ток внизу, посылает жаркие пульсирующие волны желания по всему телу, а страх перед неизвестным ледяными щупальцами вытаскивает трезвый рассудок на поверхность.

Удивительно, но Глеб очень тонко чувствует любые перемены в моём настроении. Я уже не в первый раз подмечаю этот факт. А теперь ещё раз убеждаюсь в этом.

— Дурочка, — усмешка искривляет губы парня. А голос всё такой же хриплый. — Сама не знаешь, чего хочешь.

— Знаю! — Упрямо заявляю я и тянусь к его губам, но Глеб в последний момент увеличивает расстояние между нашими лицами.

— Не знаешь. — Тише произносит он.

Я пылаю от возмущения. Или смущения. Ситуация крайне неоднозначная.

Меня… отвергли?

Страсть, которая захватила, в одну секунду оборачивается слезами. Они крупными каплями замирают в моих глазах, готовые вот-вот сорваться вниз. И, судя по ошарашенному взгляду парня, напугать эту каменную глыбу непредсказуемой даже для меня самой реакцией.

Но нас обоих прерывает громкий, внезапный пиликающий звук откуда-то из глубин квартиры.

Мы оба замираем в объятиях друг друга. Синхронно оборачиваемся в сторону вновь повторяющейся трели. И, если поначалу я думаю, что это звонит телефон Глеба, то со второго раза понимаю — это дверной звонок.

Мелодия не стихает. Тот, кто решил наведаться в гости к Соколовскому, настойчиво продолжает трезвонить. Внезапному гостю, похоже, совсем не знакомо такое чувство, как тактичность.

Брюнет не торопится ссаживать меня с себя. Но по его лицу понятно — он догадывается, кто может стоять за дверью. И не испытывает особого желания открывать её визитёру.

— Давай, притворимся, что никого нет дома? — Очень тихо шепчет парень.

Но у меня от его слов, как шестое чувство срабатывает. В груди всё сдавливает от неприятного предчувствия. Мне вдруг становится до тошноты противно от себя самой. От того, что я чуть было не переспала с Соколовским.