Горящее небо Аорна (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 22

— Если повернем сейчас, нас обязательно настигнут и собьют, — сообщил хитрый полукровка. — Дуем помалу на восток, разворачиваемся и возвращаемся южнее.

Четыре самолета без единой дырки в фюзеляже или в крыле уползли из зоны боя, как можно ниже прижимаясь к верхушкам деревьев. Казалось, что до них можно дотянуться руками. Максим повернул голову и попытался рассмотреть, что творится над вражеской базой. На пределе видимости носились точки самолетов, между ними вспыхивали вспышки разрывов. Похоже, что противнику удалось поднять в воздух Драконы, и сейчас над аэродромом кипит бой. Повинуясь внезапному импульсу, летчик переключил радиостанцию на частоту Гладиаторов.

Мат, проклятия, крики боли, попытки командиров сквадронов навести порядок… А потом вдруг кто-то крикнул: «Коммандер подбит!»

Жесткая женщина, командир крыла штурмовиков? Та самая, что рассказала о Вишевой? Правда оказалась куда суровее.

— Тяну домой. Продолжайте выполнять задание, — раздался в наушниках неестественно спокойный голос Вишевой.

Чертыхнувшись, Макс двинул РУД вперед и выпал из строя Рейнджеров с набором высоты. Что об этом сказал командир звена, он не слышал, приемник по-прежнему ловил частоту командующей корпусом.

Его Рейнджер теперь виден для радаров? Плевать! Над аэродромом — собачья свалка самолетов, никому нет дела до одинокого старичка…

Чадящий Гладиатор появился в поле зрения буквально через минуту. Его никто не сопровождал — Рыцарям сейчас не до подранка. Драконы плотно сели на хвосты. Максим подвел свой Рейнджер ближе.

— Вишенка! Я слева от тебя. Сопровожу до базы.

— Не стоит, — она ответила не сразу. — Не дотяну — мотор вот-вот откажет.

— Прыгай! Мы над нашей территорией. Подберут.

— Фонарь заклинило. Второй пилот убита. Проклятие сработало наоборот: мой мужчина жив, а я погибну.

— Не спеши, любимая! Степь впереди. Сажай свой Гладиатор на живот! Ты сумеешь.

— Закрылки не работают — перебило привод. Мой Гладиатор превратился в гроб.

— Любимая!..

— Поговори со мною, инопланетянин. Мне было хорошо с тобой, и я хочу, чтоб ты был рядом до конца.

— Вишенка…

— Как тебя зовут? На самом деле?

— Максим. Можно просто Макс.

— Послушай меня, Макс. Я б никогда такого не сказала, но теперь с меня никто не спросит. Перед вылетом ко мне примчался контрразведчик. Он был очень зол, когда узнал, что Рейнджеры отправились в полет, а с ними — ты. Ругался. Не знаю почему.

— Мне подложили бомбу в самолет. Ночью я ее нашел и выбросил. Думаю, они о том узнали.

— Понятно. Тебя убьют, Максим. Не возвращайся.

— И что мне делать?

— Перелетай в Союз.

— Меня убьют еще быстрее. Они пилотов ненавидят.

— Неправда. К пленным отношение у них гуманное, это точно знаю. Мы обменивались с ними пленными, и я беседовала с теми, кто вернулся. С ними обращались хорошо. Да, ненавидели, но не пытали. Это тайна. Пилотам нашим говорят другое, им врут, чтобы сражались до конца. За разглашение секрета — трибунал, но мне теперь плевать. Живи, Максим! Жаль, не удалось слетать с тобой на Землю…

Дымивший Гладиатор вдруг клюнул носом и врезался в лесистый холм. Полыхнуло.

Эмоции как будто отключились. Часть его натуры горевала, а вторая заявила: печалиться и упиваться одиночеством — потом. У тебя минуты на принятие решения. Топлива — в обрез. И что же делать?

В Тангшере у него остались деньги и чековая книжка. Но там же его ждут — и не с букетом. Прыгнуть? Скоро будет аэродром подскока. Но это лишь отсрочит встречу с контрразведкой. А она его доставит в штаб к Всевышнему.

Остается еще аэродром на карте. Вражеский. И, похоже, что посадка там даст шанс Максиму уцелеть. Если Вишева права… Решили — разворот!

По пути он вспоминал, что знал о пленных летчиках из Панкии. Никто из них и никогда еще не перелетал к противнику. Спасшиеся с парашютом, если верить пропаганде Коалиции, подвергались пыткам, а затем — публичной казни.

Нет, понятно, если летчик опускался в расположении сухопутных войск Союза, особенно пехоты. Солдаты, осатаневшие от ударов с неба, могли порвать пилотов на куски. В этой войне принято расстреливать спасавшихся пилотов еще в воздухе. А если тот перелетит к врагу? Задача с неизвестными…

Делать нечего. На западе ждет смерть — быстрая и гарантированная. А на востоке — она же, но мучительная. Но товарищ Сухов из «Белого солнца пустыни» говорил, что лучше бы, конечно, помучиться. И он не прогадал.

Впереди по курсу показались высокие дымы — результат налета штурмовиков с Тангшера. Он в нем участвовал. Фотокамера запечатлела пуск ракет по аэродрому, пусть халтурный, неприцельный, но все равно он — соучастник нападения, везущий на борту доказательства своей вины. Прием ожидается соответствующий.

Максим вздохнул и переключил рацию на плавную настройку частоты. Отыскал волну переговоров аэродрома.

— Здесь Сирин-восемь, панкийский летчик, пилотирую штурмовик Рейнджер с авиабазы Тангшер. Прошу разрешения на посадку на аэродроме Союза.

В эфире моментально стихла ругань, наступила тишина.

— Я Сирин-восемь, повторяю: прошу разрешения на посадку на аэродром Союза. Какая полоса наименее повреждена?

— Все повреждены, — прорезался суровый голос. — Выбирай любую. Но лучше, чтобы ты, урод, разбился при посадке. Иначе пожалеешь, что остался жив.

Похоже, Вишева ему соврала о гуманизме к пленным летчикам…

Глава 8

Скапотировать, то есть перевернуться через нос самолета при посадке, было легче легкого. Обе взлетные полосы авиабазы Союза напоминали лунную поверхность — сплошь в кратерах.

Максим на малой высоте прошел два раза вдоль аэродрома. Обратил внимание, что мало пострадала одна из рулежек, длинная — почти в половину ВПП, но более узкая.

Поскольку запасной бак давно сброшен, а керосина в остальных осталось минут на пять, решил рискнуть. Как вариант — катапультирование, но исправный самолет, переданный противнику на блюдечке, несколько подмажет начало тяжелого разговора. Хотелось бы надеяться.

Итак, разворот. Закрылки, шасси. Касание у самого начала дорожки. Яростное торможение.

Он все же сжег покрышки, стараясь не выкатиться на грунтовку. Зубодробительный скрежет голого металла ободов по бетону, и Рейнджер замер.

Максим откинул фонарь пилота, отсоединил провода от радиостанции и снял дыхательную маску. Выпростав ноги наружу, сел на борт кабины.

Самолет окружило человек тридцать. Некоторые наставили автоматы. И ни одному не взбрело в голову подтянуть лестницу.

— Я прилетел к вам добровольно! Я сдаюсь в плен!

Ремень с кобурой полетел на бетон. Максим ухватился руками за борт кабины, повис, а потом разжал пальцы.

Падение с такой высоты и удар ногами — чепуха для прыгавшего с парашютом. Тем более — по сравнению с дальнейшим.

Его били аккуратно и избирательно, стараясь, чтоб пленник не потерял сознание и не перестал чувствовать боль. Сапог врезался в почку. Когда Макс перевернулся на спину, подтянув колени к голове, и укрылся руками, прилетать стало отовсюду. Наконец, кто-то схватил за запястье и сильно дернул, открывая голову, и в лицо врезался винтовочный приклад.

Остальное смазалось. Вроде где-то далеко, словно в другой галактике, бухнул пистолетный выстрел и раздался хриплый бас: «Отставить, мрази гребаные, все назад!». Потом Максима понесли куда-то. Там не слишком нежно уложили на что-то твердое и на время оставили в покое.

Открывать глаза нисколько не хотелось. Как сквозь пелену долетал все тот же хриплый бас: «Считай, что ты под трибуналом, лейтенант, и твоя команда обормотов! Чем вы лучше гребанных уродов из Кашпирра⁈ Летчик сдался, боевой самолет пригнал… Что-о⁈ Молчать! Оружие отдать! Руки назад! Сейчас же — в карцер!»

А потом был запах — резкий и противный. Максим дернул головой, отчего она едва не раскололась от пронзившей ее боли, и закашлялся. Кто-то пальцами раздвинул ему веки.