Девушка из Дубровника - Жилло Анна. Страница 65

— Может, просто поссорились, — возразила я. — Или плохо себя чувствуют. Или у них что-то случилось.

— Нет. То есть, конечно, может быть, но не только. Все это хоть какие-то эмоции. А между ними все тухло. Знаешь, самое грустное, когда в браке или в отношениях уходит желание.

— Ну не знаю. По-моему, гораздо хуже, когда уходит взаимопонимание или уважение.

— Ника, взаимопонимание и уважение или есть, или их нет с самого начала. Они не могут уйти.

— Ну хорошо. Но все равно — страсти-мордасти проходят, остается что-то другое. Все потихоньку сходит на нет.

— Кит, ты не понимаешь, — Глеб дернул уголком рта. — У счастливых пар желание может спрятаться куда-то в темный угол, уснуть. Но оно не уходит совсем. Кроме того остаются воспоминания. Знаешь, как моя бабушка говорила? «Смотрю на лысого беззубого деда, ворчливого, вредного, а вижу кудрявого Ваньку-гармониста, который ко мне по ночам через забор лазал». Они сорок девять лет вместе прожили и умерли в один год. А эти даже сидят так, чтобы случайно друг друга не коснуться.

Его колено под столом прижалось к моему, и я закусила губу, с трудом сдерживая улыбку.

— А что ты скажешь о вон тех? — я кивнула в сторону другой пары, тоже в возрасте, которая сидела на диване наискось от нас. — От них даже на расстоянии искрит. Что-то я сомневаюсь, что они муж и жена.

Глава 48

— У них кольца, — возразил Глеб, присмотревшись.

— Это не аргумент. Может, они только здесь познакомились. Или любовники, которые вместе приехали на курорт отдохнуть от семей. А кольца, знаешь, иногда становятся тесны, и их просто не снять. Да и зачем? Не мешают же.

— На что спорим, что они женаты? — завелся Глеб.

— На щелбан. Только как ты узнаешь? Пойдешь и спросишь?

— Легко! — хмыкнул он.

— Глеб, перестань! — испугалась я. — Не надо позориться.

— Спокойно, Склифосовский.

Он встал и пошел к ним, а я машинально прикрыла лицо рукой, но тут же ее убрала, чтобы ничего не пропустить.

Подойдя к дивану, Глеб что-то сказал, улыбаясь. Мужчина и женщина в ответ рассмеялись и повернулись в мою сторону. Мужчина показал на свое обручальное кольцо и энергично закивал. Я смущенно кивнула в ответ. Потом женщина сказала что-то еще, и я увидела, как удивленно взлетели брови Глеба. Они обменялись парой фраз, и Глеб вернулся ко мне. Влепил увесистый щелбан в лоб, потом поцеловал в ухо и сел.

— Короче, Кит, они англичане. Познакомились здесь, в Цавтате, двадцать пять лет назад. Сказали, что это был курортный роман, всего неделю. А потом вернулись домой и поженились. У них двое взрослых детей. А сейчас приехали сюда отметить годовщину свадьбы. Бывает и так. Я просто сказал, что они очень красивая пара и что мы с девушкой поспорили, женаты они или нет. Только и всего. Не думаю, что они обиделись.

Англичане повернулись к нам и приподняли свои бокалы, мы ответили тем же. И мне стало грустно, но грусть эта была… с завистью. По-доброму. Надо же, у кого-то получается. Действительно, бывает и так. Четверть века счастливого брака, выросшего из недели курортного романа…

Мимо проходил официант, и я попросила кофе. Через несколько минут он поставил передо мной чашку, и я замерла в восхищении, разглядывая ее.

На ней за столом сидела викторианского вида дама в окружении двух кавалеров во фраках и цилиндрах. И было в этой совершенно простой, вроде бы абсолютно невинной картинке что-то настолько чувственное, что у меня мурашки побежали по спине. Или я как тот солдат из анекдота, который, глядя на кирпич, думает о бабе — потому что всегда о ней думает?

— Мне кажется, эта потаскуха размышляет, с кем бы из двоих переспать, — сказала я, отпив глоток. — Или, может, сразу с обоими. А те и рады.

Глеб посмотрел на меня немного обалдело, и я засмеялась.

— Чашка. Жутко развратная. И жутко мне нравится.

— Хочешь, я ее для тебя украду? — предложил он.

— Глеб! — возмутилась я.

— Боже, какой пустяк сделать хоть раз что-нибудь не так… Помнишь эту песню? Ладно, ладно, не буду, успокойся.

Он легко коснулся моих пальцев, и мне стало жарко.

«Кит, я тобой горжусь!»

«Я за тебя боюсь».

Его руки, выталкивающие меня из воды.

«Ника, маленькая моя».

Англичане, отмечающие годовщину свадьбы.

Чертова чашка…

— Глеб, пойдем домой?

— Устала?

Я положила руку ему на колено и сказала:

— Я тебя хочу.

И это оказалось так просто.

— Неужели я наконец дождался, что ты сказала это сама, без грубого насилия? — он смотрел на меня, и краешки губ подрагивали в едва заметной улыбке.

Глеб подозвал официанта, расплатился, и мы вышли на набережную.

— Подожди секунду, — сказал он и пошел обратно.

Я повернулась к гавани и вздрогнула. От причала медленно отходила большая яхта под греческим флагом. На корме отливали золотом большие буквы: «NIKE». Все происходящее снова показалось мне нереальным, настоящей фантасмагорией, наполненной тайным смыслом. Я достала телефон и увидела на экране цифры: 19.19.

— Держи, — Глеб протянул мне маленький пакетик. — Твоя развратная чашка. Если уж она вдохновила тебя на такой подвиг, я не мог ее не добыть. Не бойся, просто сказал официанту, что она понравилась моей девушке, и спросил, сколько будет стоить зачислить ее в погибшие. То есть разбитые. Чашку, разумеется, не девушку.

— Спасибо! — я привстала на цыпочки и поцеловала его. — Пойдем быстрее, а?

Мы поднимались по лестнице, я чувствовала спиной его взгляд и словно видела — изнутри? — радужные разводы, бегущие за ним. Как будто с силой проводишь по сенсорному экрану. Ну почему нельзя взять и перенестись в другое место мгновенно? За эти дни мне уже приходилось испытывать такое сильное желание, что, казалось, просто невозможно терпеть. И еще казалось, что сильнее хотеть мужчину тоже невозможно. И каждый раз оказывалось, что я ошибалась. Что это было такое… «первый раз в первый класс»?

Я вспомнила, как выходила из самолета, и нервно хихикнула. Глеб, который шел всего на пару ступенек ниже, провел рукой по моей спине, я вздрогнула и сцепила зубы. Через сад и к себе на второй этаж мы уже почти бежали — как после тупика и «хорватских девушек». Но только сейчас все было по-другому. Совсем по-другому. Как будто все это было давным-давно, и мы тоже стали другими.

Задыхаясь, я поставила в угол сумку — швырнула бы, но вспомнила о чашке. Повернула в замке ключ. Глеб в это время стряхивал с ног кроссовки, даже не развязав шнурки. Я рассмеялась — без причины, от переполнявшей меня радости и нетерпения — и обняла его, прижав к стене, прямо там, в коридорчике у двери.

— Ника, — шептал он, целуя мои волосы, лоб, виски, — милая…

Я резко, рывком, потянула наверх его майку, и он нагнулся, помогая мне. Отшвырнув ее куда-то, я провела ладонями по его животу, словно пересчитывала кубики пресса, и сунула нос подмышку, привычно шалея от запаха тела, смешанного с терпким ароматом возбуждения. Подняв голову, дотянулась до его губ. Поцелуй был долгим и сладким, как нагретый солнцем виноград.

Я вспомнила, как забиралась по канату, как сидела, свесив ноги, на стволе сосны и чувствовала почти такую же лихорадочную дрожь — восторг и ужас одновременно. Как будто кровь закипела, и от миллионов крошечных пузырьков по всему телу разлились жар и холод. Я подумала, что мое желание властвовать над высотой и желание близости с Глебом — одной природы, из темных колдовских глубин, где живут неведомые чудища.

На этот раз Глеб не смотрел на меня. Прислонившись к стене, он стоял с закрытыми глазами, улыбался и словно ждал чего-то. «Ты хотела — ну и что ты теперь будешь со мной делать?»

Прижавшись приоткрытыми губами к его шее, я нащупала языком артерию и тонко провела по ней вверх-вниз, чувствуя ритмичные толчки пульса. Промелькнуло быстро и смутно, что так я целовала его в ту ночь, о которой почти ничего не помнила. От шеи губы опустились к ямочке под горлом. Для меня это было какое-то магическое место — я всегда замирала, когда Глеб касался его губами или языком, и сама тоже никак не могла обойти.