Девушка из Дубровника - Жилло Анна. Страница 73

Первое — возможные и даже вероятные проблемы со здоровьем у ребенка. Второе — необходимость сказать об этом Глебу. Уж что-что, а повторять подвиг девушки из Дубровника я бы точно не стала. Хотя бы уже только потому, что считала это глубоко непорядочным. Хочешь ты поддерживать дальше отношения с отцом ребенка или нет, обрадует его эта новость или взбесит — дело десятое. Но знать об этом он должен, поскольку принимал в процессе самое непосредственное участие, да еще и получая при этом удовольствие.

Однако от мысли, что пришлось бы рассказать Глебу о такой вещи, на ум шли нецензурные интернет-мемы, изображающие самое глубочайшее чувство стыда. Потому что сказать мужчине, что бесплодна, и припереть потом его пузом к стене — это даже не фейспалм, а намного хуже. Да-да, рассказывай давай про чудо…

Ника, твою мать, о чем ты вообще? Какая беременность?! На мысе тебя вывернуло и потом в больнице мутило на нервной почве. Можно подумать, раньше такого никогда не было. А сейчас ты тупо хочешь жрать, потому что за весь день выпила кофе с крохотной булочкой.

Я открыла холодильник, который был таким же пустым, как и утром — вот ведь удивительно! Полбутылки вина, подгнивший персик и полбанки лютого айвара.

Только я надела сандалии, чтобы идти в супермаркет, в дверь постучали. Бранко держал в руках стеклянную миску с крышкой и пластиковый контейнер.

— Ника, можешь, конечно, сидеть здесь, но поесть все равно надо. Держи, мама тебе передала. И учти, обратно она меня с этими банками не пустит.

Он впихнул мне в руки миску и контейнер и ушел. Я захлопнула ногой дверь и пошла к столу, захлебываясь слюной от умопомрачительных запахов. В миске было еще горячее овощное рагу. В контейнере — крохотные пирожки. Я разломала один — с мясом.

Остановилась я, только когда рагу кончилось, а пирожков осталось три штуки. Да и то потому, что надо было что-то оставить на завтрак. Поколебавшись немного, достала из внутреннего кармана чемодана обрезок блистера с тремя таблетками и запила одну водой. Работали они странно. Из головы постепенно улетучивались все мысли, а тело превращалось в лужицу прозрачного киселя. А потом приходил сон, похожий на крышку гроба: хлоп — и все, чернота. Принимала я их очень редко, но сейчас был именно такой случай. Меньше всего мне хотелось провести еще одну ночь без сна. Потому что завтра нам с Глебом предстояло попрощаться. И от этого разговора зависело очень многое. Будет ли это прощание окончательным — или нет.

Хотя я и не любила спать с левой стороны кровати, все равно легла на его половине. Открыла ящик тумбочки, достала книгу — старую, тоненькую, в потрепанной бумажной обложке. «Dubravka»…

На первой странице была надпись аккуратным ученическим почерком: «Vlah Radić». Чернила, когда-то фиолетовые, выцвели, побурели. Ближе к концу книгу заложили тоненькой закладкой-ленточкой. Я знала, что там увижу, — и не ошиблась.

Желтым маркером была выделена строчка: «O lijepa, o draga, o slatka slobodo»…

Глава 54

11 сентября

Не доверяя первому самолету в 5.55, я поставила будильник на шесть утра: после таблетки можно было проспать и до обеда. Но самолет не подкачал и исправно разбудил за пять минут до будильника. Дождавшись, пока тот заверещит, я встала — с таким трудом, как будто накануне рыла окопы.

Тело гнуться категорически отказывалось. Растяжку я делала через не могу и через не хочу. Голова была сказочно пуста, и я уже начала жалеть, что приняла на ночь успокоительное. Оставалась только надеяться, что к тому моменту, когда мы с Бранко поедем в больницу, в ней — в смысле, в голове — хоть что-нибудь прояснится.

Наверно, так я не собиралась и на первое свидание. Последнее свидание — что может быть печальнее? И платье надела то же самое, голубое. Вот только глаза красить не стала — побоялась, что все равно буду реветь.

Выпила кофе, доела пирожки. Посидела на балконе. Время шло. Мы с Бранко не договорились точно, когда поедем в Дубровник, и я ждала, что он зайдет, но его все не было. Телефон его я так себе и не записала. Прождав почти до девяти часов, взяла сумку и спустилась в сад.

Машины Бранко на стоянке не было. Кабриолета Марики тоже. Похоже, все куда-то разбежались. Одна только Янка, как обычно, восседала на парапете белым изваянием.

Подумав, я решила не ждать. Мало ли какие у Бранко могли дела появиться. Конечно, он мог бы меня и предупредить, но, может, рассчитывал уехать ненадолго, а пришлось где-то задержаться? Присев у бассейна, я посмотрела в интернете, как лучше добраться до больницы, спустилась на набережную и прошла к автобусной станции.

Когда улицы Цавтата сменились горной дорогой, я встала и пересела на другую сторону — чтобы не смотреть вниз, на море. Вчера, пока мы ехали в Дубровник с Бранко, я мало что соображала. Видимо, это был шок — но сейчас у меня все время стояла перед глазами жуткая картина: Майя, балансирующая на краю обрыва, осыпающиеся из-под ног Глеба камни, кровь на его лице…

Несмотря на карту в телефоне, я все равно умудрилась пойти в другую сторону и чуть не заблудилась. Хотя прошло уже почти четыре часа, как я проснулась, дурман от успокоительного до сих пор полностью не выветрился. Ощущение было такое, как будто тело чуть запаздывает — отстает на пару сантиметров или пару секунд. Наконец я сориентировалась и нашла вход. Уже поднимаясь по ступенькам, сообразила, что нужно было взять какие-то вещи для больницы — смену белья, зубную щетку, что там еще надо? Теперь придется звонить Банко, просить, чтобы привез.

В регистратуре мне объяснили, куда идти, и предупредили, что часы посещения до семи вечера. Я поднялась на второй этаж, прошла по длинному коридору, остро пахнущему дезинфекцией. Палата Глеба была последней. Дверь то ли специально не закрыли, то ли она сама приоткрылась. Я подошла ближе и остановилась, не зная, что делать.

Глеб в палате был не один. В голове у меня и так было пустовато, а теперь вдруг стало совсем пусто. Как в доме, из которого выехали жильцы. Выехали и увезли с собой все, до последнего гвоздя. Остались только голые стены с прямоугольными следами от картин на выцветших обоях.

Он лежал на кровати — голова забинтована, на лице и на руках ссадины. На краешке примостилась молодая светловолосая женщина. Я не могла толком разглядеть ее лицо, но оно показалась мне невероятно красивым. Она щебетала что-то по-фински, потом наклонилась, обняла Глеба и поцеловала в лоб, а он засмеялся и погладил ее по руке.

Я тихо повернулась, чтобы уйти, пока не заметили, и увидела идущего по коридору Бранко с какой-то коробкой в руках. Так вот куда он уехал с утра пораньше — в аэропорт. Встретить жену Глеба. Я вчера отдала ему телефон, попросила позвонить родным. Он и позвонил.

Я быстро нырнула за угол, прислонилась затылком к стене и закрыла глаза, чувствуя себя непроходимой идиоткой. Ну и королевой оленей, разумеется. Одно к одному.

Сначала я почти убедила себя, что мои отношения с Глебом — это всего лишь короткий эпизод, что никому от этого хуже не будет. Меньше двух недель, и мы расстанемся навсегда. Что если мужчина изменяет жене, значит, между ними и так уже все плохо, и вряд ли я испорчу что-то еще больше. Но одно дело знать, что абстрактная жена где-то там, за тридевять земель, и совсем другое — видеть ее вот так, рядом с ним.

А ведь только вчера ручная шизофрения заставила меня поверить, что Глеб не женат, что я все выдумала. Только потому, что мне было удобнее так думать. Чтобы не надеяться ни на что. Я ей поверила — и на что-то понадеялась. И даже после того незаконченного разговора в «Торани» все равно продолжала надеяться. Может, где-то очень глубоко в душе благодарила Майю за то, что она не позволила нам его закончить. И что? Никто не называет одну жену, без детей, «семьей»? Может быть. Но жену вполне можно причислить к родителям и сестре — и все вместе они тоже будет семьей.

Я сказала Бранко, что если приедет кто-то из родных Глеба, возможно, я здесь буду больше не нужна. Так оно и вышло. И я даже попрощаться с ним не смогу. Ну что ж, наверно, это и к лучшему. Вот только…