Слезы пустыни - Башир Халима. Страница 47

— Ну да, это она.

— Вам придется пройти с нами, — без всякого выражения объявил офицер в штатском.

— В чем дело? — спросила я, стараясь не выдавать своего страха. — Что вам от меня нужно?

Долгое время он просто смотрел на меня. Я представила себе его мрачные, безжизненные глаза за зеркальными очками. (На всех четверых были зеркальные очки. Солнцезащитные очки и темные костюмы в западном стиле — это была их ультрамачистская, ультракрутая униформа.) Тем же самым взглядом они смотрели на нас в университетском городке, когда пришли закрывать его. Это было бы смешно, если бы не было так страшно.

— Не задавайте вопросов, — проговорил он. — Просто делайте, как вам приказано.

— Могу ли я хотя бы переодеться? — На мне был хирургический костюм — латексные перчатки, резиновые боты, белый халат и сетка для волос.

— Хорошо. Переодевайтесь. Но быстро.

С колотящимся от страха сердцем я направилась в раздевалку для персонала. Я сняла рабочую одежду. Руки дрожали, когда я пыталась стянуть окровавленные перчатки. Разум лихорадочно работал: что я сделала? Что я сделала, чем привлекла их внимание? Куда бы они меня ни повезли, в глубине души я знала, что ничего хорошего ждать не приходится. Господи помилуй, что же я такого сделала?

Я последовала за четверкой к ожидавшей нас машине — блестящей новенькой «Тойоте ленд крузер», белой, с темными тонированными стеклами. Меня посадили сзади. Двое сели рядом со мной, слева и справа. Тот, что говорил со мной и явно возглавлял группу, занял место рядом с шофером. Когда мы отъезжали от больницы, никто не произнес ни слова. Стекла машины были такими темными, что снаружи было ничего не разглядеть. Мало кто видел, как меня увозят, и я молилась о том, чтобы вернуться целой и невредимой.

Шофер быстро прокладывал путь среди других машин. Мужчины безмолвно смотрели перед собой. С каждой минутой мой страх нарастал. Куда же меня везут? И почему? Что я сделала? Что я такого сделала, чтобы спровоцировать их? Я знала, что эти люди способны на что угодно. Всемогущая тайная полиция была печально знаменита своей беспощадностью. Они станут оскорблять меня? Пытать? Или еще хуже? Во время этой долгой безмолвной поездки я пыталась подготовиться к любому повороту дела.

Мы проезжали мимо хашминского базара, и у меня мелькнуло воспоминание: чернокожий, которого изувечили за то, что он восстал против араба, открыто назвавшего его рабом. Полицейские разбили ему голову и уволокли с собой. Возможно, они пришли за мной по тем же причинам. Возможно, они пришли потому, что я спасала жизни чернокожих, пострадавших на войне. Возможно, потому, что я стала известной из-за этого. Возможно, меня наказывали всего лишь за помощь моему народу.

Мы выехали из центра и направились в пригород. Тишина сделалась невыносимой.

— Куда вы меня везете? — спросила я.

Никто не ответил. Я попыталась спросить снова.

— Заткнись, — отрезал один из них. — Тебе не разрешено задавать вопросы.

Я ожидала такого ответа. В глубине души я догадывалась о пункте назначения. Все в моей стране знали, куда они забирают людей. Это должен был быть «дом-призрак» — здание, похожее на любое другое, но на самом деле — тайная тюрьма. Такие места предназначались для того, чтобы скрывать и «терять» жертв.

Мрачное, безмолвное путешествие длилось минут сорок. Водитель определенно знал, куда едет, потому что указаний ему никто не давал. Наконец мы затормозили у совершенно невинного с виду одноэтажного дома с крашеным деревянным забором, окружавшим большой лиственный сад. Машина, хрустнув гравием, остановилась на подъездной дороге.

— Выходи, — приказал тот, что сидел впереди.

Я вышла и со страхом огляделась.

— Следуй за мной, — приказал сидевший впереди. — И тихо. Без глупостей. Не вздумай орать или визжать. Никто не услышит. А даже если услышит, не поможет.

Меня привели в темную комнату, голую, если не считать свисавшей с потолка лампочки. Там были стол и два стула, стоявших друг напротив друга. Больше в ней не было ничего. Мне приказали сесть.

Главный устроился напротив меня, другие разошлись по углам комнаты. Опять тишина. Человек напротив смотрел на меня в упор. Все, что я могла слышать, — их дыхание и скрип пола под ногами. Вспыхнула зажигалка; комната снова потемнела. Но стук моего сердца заглушал всё.

Именно я наконец нарушила тишину.

— Зачем… Почему я здесь?

Внезапно стоявшие взорвались криком:

— ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ!

— МОЛЧАТЬ!

— ПОПРИДЕРЖИ ЯЗЫК, ДУРА!

— БЕЗ ВОПРОСОВ!

Опять тишина, темная и пугающая. Крики звенят у меня в ушах. Сердце колотится так, словно вот-вот взорвется. Сидящий напротив смотрит в упор. Тусклый свет от единственной лампочки погружает его глазницы в глубокую тень — это маска, череп. Теперь лицо заговорило, голос — тихий, без малейшего признака эмоций. Черты лица, лишенного какого-либо выражения, так же безжизненны, как и обращенные ко мне слова:

— Смотри на меня внимательно и слушай, что я скажу. Я не хочу повторяться. Я не хочу говорить это дважды. Я не хочу, чтобы ты пропустила хоть слово.

Я взглянула на него. Я пыталась храбриться:

— Кто вы такие, чтобы вот так взять и увезти меня?

Опять вопли от стен.

— МОЛЧАТЬ!

— СКАЗАНО ТЕБЕ — НИКАКИХ ВОПРОСОВ!

— ЗАТКНИСЬ! ЗАТКНИСЬ!

— ПОПРИДЕРЖИ ЯЗЫК, ДУРА!

— Ты — загавский доктор! — завопил череп напротив, тыча в меня пальцем. Лицо мгновенно превратилось в маску ярости. — Ты — этот самый загавский доктор! Та самая загавская врачиха! Не отнекивайся! Мы знаем всё. Всё! Мы всё это знаем!

— Так почему вы спрашиваете меня? — возразила я, стараясь не показывать ему своего ужаса. — Зачем всё это тогда? Какой смысл, если вы всё знаете?

Опять вопли от стен. Опять ярость, угрозы, оскорбления. Затем звук приближающихся сзади тяжелых шагов. Я вздрогнула, ожидая удара. На стол передо мной с тяжелым хлопком что-то упало — объемистая папка.

— Вы бы проявили уважение… Доктор Халима Башир, — прошипел череп напротив. Он взял дело и прочел мое имя, указанное на обложке. — Доктор Халима Башир, загавский доктор. Загавская врачиха, которая высказалась для газеты… Глупо. Очень глупо, доктор. Ты просто дура, девка. У тебя очень длинный язык. Очень длинный. Из-за него у тебя неприятности.

Я схватилась за край стола, чтобы успокоиться. Так вот оно что. Интервью. Что-то просочилось в газеты. Но что я сказала такого, что могло привести меня сюда? Ничего я не сказала. В некотором смысле я почувствовала облегчение. Я знала, что у меня в больнице лечится множество раненых повстанцев — бойцов, выдававших себя за мирных крестьян. Я очень боялась, что агенты узнали об этом и задержали меня по обвинению в поддержке мятежников.

Тем не менее я была ни жива ни мертва. Мне хотелось убежать и спрятаться. Но я не видела ни ножей, ни пистолетов, ни какого-либо иного оружия. Так что, возможно, они не собирались пытать или убивать меня. Я приказала себе быть сильной, не выказывать страха. Случись это, и они почувствуют свое всемогущество, я окажусь беззащитна, полностью в их власти. Я должна была попробовать сопротивляться, сделать хорошую мину при плохой игре.

— Ну да, я разговаривала с газетчиком. Разве это запрещено? Я сказала что-то не то?

— Ты действительно не знаешь? — издевательски ухмыльнулся череп напротив. — Ты действительно думаешь, что тебе позволено высказываться? Разрешено? Ты действительно думаешь, что тебе позволено баламутить? Баламутить. Мы вольны сделать с тобой что угодно. Что угодно. Разве ты не знаешь?

— Но что я сказала?..

— В какой партии ты состоишь? — перебил Череп. — Рассказывай. Никто не имеет права болтать, если он не член партии. Итак, какая это партия? Если это не политическая партия, значит, повстанческая группировка? Так ведь?

— Я просто врач…

— Не ври! — снова Череп; теперь он уже рычит. — Ты думаешь, что можешь врать нам? Мы всё знаем! Мы всё это знаем! Мы знаем, что ты даешь лекарства своим людям. Мы знаем, что ты им помогаешь. Мы знаем, что ты черная докторша загава и они все приходят к тебе. Так что не осложняй себе жизнь. Скажи нам правду. Говори — с кем ты связана?